Когда я проходила мимо «Ла Скала», сердце у меня билось сильно-пресильно. Приближался день моей встречи с Тосканини, скоро я останусь с ним один на один в знаменитом красном репетиционном зале. Настало время собрать в кулак все свои силы и мужество.
XV. «Риголетто» в постановке Тосканини
Премьера оперы «Риголетто», поставленной Тосканини летом 1921 года в «Ла Скала», навсегда войдет в анналы истории итальянского оперного театра.
Достаточно сказать, что опера шла две недели подряд при переполненном до отказа зале; она шла бы и дольше, если бы не репертуарные требования, заставившие прервать представления «Риголетто». Много зрителей приехало специально ради этих спектаклей из Франции, Германии, Англии и особенно из Швейцарии.
Само собой разумеется, сценическое оформление оперы было совершенно новым, продуманным весьма тщательно, до мельчайших деталей. Необычайно сильной и драматичной была сцена бури в последнем действии.
Однажды на спектакль пришел скульптор Бистольфи, большой друг Тосканини.
— Как понравилась тебе постановка «Риголетто»? — спросил Тосканини.
— Все великолепно! — воскликнул Бистольфи.
— А какое впечатление произвела буря в четвертом действии?
— Знаешь, мне инстинктивно захотелось раскрыть зонт.
Эта фраза вскоре стала известна всему Милану.
Попытаюсь рассказать, как напряженно и вдумчиво работал Тосканини с исполнителями на репетициях.
Он был так требователен, так входил во все детали, что вначале я даже растерялась.
Кроме меня в опере пели баритон Галеффи, тенор Лаури-Вольпи, бас Мансуэто и меццо-сопрано Бертана.
Я никогда не забуду одну репетицию в красном зале «Ла Скала». Всю первую половину второго действия заняли дуэты с баритоном и с тенором. Тосканини прервал меня всего трижды, сделав несколько мелких замечаний. Он посоветовал мне спеть фразу «Какая нежность и забота…» с большим легато. Попросил повторить ее и после второго раза остался вполне доволен.
Наконец я дошла до знаменитой арии «Внемля имени его…». Я очень волновалась, но постаралась спеть ее как можно лучше. Тосканини остановил меня и сказал:
— Послушай, дорогая Тоти. В техническом отношении ты исполняешь арию безукоризненно. Но, черт побери, этого же мало. Прежде всего ты должна понять, что героини Верди любят одинаково: Джильда, как Аида, Леонора, как Виолетта… Все они испытывают тот же трепет… И все же разница есть. Как ты думаешь, почему Верди написал эту арию в манере стаккато? Из прихоти? О нет, нет! Верди применил технику коротких пауз для того, чтобы живее передать смятение девушки, в сердце которой впервые зажглась любовь. При одной мысли о возлюбленном, смутившем ее душу нежными словами, у нее прерывается дыхание. В музыке Верди звучит смятение. Вот почему его героиня поет, как бы отделяя каждый слог: «внем-ля и-ме-ни е-го…». Если ты поймешь состояние Джильды, твой голос сумеет передать те чувства, которые хотел выразить композитор.
Слова маэстро ярким светом озарили мне всю эту знаменитую сцену, и я поняла, как глубоко проникся Тосканини духом музыки великого композитора.
Повторяя арию, я уже не беспокоилась о технике, а позволила заговорить сердцу Джильды, как хотел этого Верди.
Еще одно важное замечание сделал мне Тосканини в четвертом действии, в сцене смерти Джильды. Он сказал:
— Помни, что, когда Джильда произносит свои прощальные слова, она уже мысленно рассталась с жизнью. В этой арии есть что-то неземное. Тут нужен нежный, ангельский голос, взывающий с мольбой к небесам. Если ты проникнешься душевным состоянием Джильды, голос сам по себе будет звучать печально.
Впоследствии я всегда исполняла эту роль так, как мне подсказал Тосканини, и она неизменно вызывала у зрителей живейшее сострадание к героине. Когда закончилась первая репетиция, мои страхи сменились огромной радостью. Хотя Тосканини ничего не сказал мне, я поняла, что удачно выдержала трудное испытание. Очень напряженными были и репетиции, проводившиеся непосредственно на сцене. Я помню все советы, которые давал Тосканини моим коллегам.
С Галеффи он провел всю сцену из третьего действия, перевоплотившись на время в Риголетто и показывая певцу каждый жест, выражение лица, каждый речитатив, взрывы гнева обманутого шута.
Сколько страсти и самых разнообразных чувств вкладывал Тосканини в свое исполнение! Как глубоко умел он проникать в сокровенные глубины музыки Верди!
Во время одной из репетиций, в перерыве, Тосканини пришлось принять в своей артистической уборной непрошеного посетителя, который во что бы то ни стало хотел поговорить с великим маэстро. Секретарю театра «Да Скала» Аните Коломбо не удалось его выпроводить, и она очень волновалась, видя, что назойливый субъект никак не уходит.
Когда незнакомец наконец удалился, Анита Коломбо попросила у маэстро извинения за то, что не смогла предотвратить это вторжение.
— Ничего, — ответил Тосканини, — пока он говорил, я мысленно повторил все четвертое действие.
— Но кто это был? — спросила Коломбо.
— Право, затрудняюсь вам ответить, — улыбнулся Тосканини.
После генеральной репетиции, сняв костюм и грим, я, сгорая от нетерпения, решила узнать суждение Тосканини о моем исполнении. Я выбежала со сцены и в коридоре столкнулась с Тосканини; он вместе с синьорой Карлой и несколькими друзьями уже направлялся к выходу.
Маэстро сразу понял, что́ я собираюсь у него спросить. Он обнял меня и громко сказал:
— Дорогая малышка, если ты споешь так же и на премьере, нас ждет успех, какой «Ла Скала» не снился тридцать лет!
* * *
Не могу не привести отзывов обо мне крупнейших музыкальных критиков Милана.
На страницах «Коррьере делла Сера» Чезари писал: «…удивительная чистота пения сочетается у Тоти Даль Монте в партии Джильды с редкой способностью легко передавать все оттенки чувств, даже в наименее выигрышных эпизодах. Ее исполнение отличается изяществом, но без манерности и слезливости. Красота голоса в сочетании с естественной фразировкой говорит о подлинном искусстве».
А вот рецензия Орефиче в «Секоло»: «Тоти Даль Монте преподнесла нам очередной сюрприз, спев сцену смерти на одном дыхании, как это и мыслилось Верди, и прекрасно модулируя голос».
Карло Гатти в «Иллюстрационе итальяна» отмечал: «Эта превосходная и умная драматическая актриса, обладающая серебристым, нежным и звонким голосом, блистательно выдержала испытание, и ее смело можно назвать одной из наших многообещающих и талантливых певиц».
В заключение приведу еще одну выдержку из «Коррьере делла Сера»: «Такого исполнения роли Джильды мы не слышали уже много лет».
Среди множества людей, пришедших поздравить меня с успехом, я увидела и Лусарди, самого грозного импрессарио того времени. Он пришел с таким большим букетом цветов (вещь для него неслыханная!), что еле протиснулся в дверь.
С ним были связаны контрактом такие замечательные певицы, как Лабиа, Муцио, Скаччати. Однажды они по собственной инициативе из симпатии ко мне пришли к Лусарди и сказали:
— Теперь вы можете быть довольны. Наконец-то вы нашли певицу, которую так долго искали!
— Кто это? — удивился Лусарди.
— Тоти Даль Монте.
— Конечно, конечно, она молодец, поет хорошо, но не будем преувеличивать, — ответил Лусарди.
И вот он положил на мой стол букет цветов, не проронив ни слова, сел рядом, затем встал, поцеловал меня и удалился.
Молчание грозного импрессарио ясно показало, что мой успех поразил его.
* * *
И на этот раз я поселилась в пансионе синьоры Поли на виа Паскуироло, 3. Я, конечно, могла снять номер в первоклассной гостинице, но предпочла приятную и дружескую атмосферу, царившую в пансионе синьоры Поли. К тому же моя добрая хозяюшка сделала вид, будто не замечает, что я приехала к ней с моей любимой собачкой Пирипиккио.
Я всегда обожала собак. Их у меня было несколько, хотя они и доставляли мне массу хлопот и неприятностей. Сейчас моим тираном стал Жолли, на редкость красивый чистокровный английский пудель с серебристо-серой кудрявой шерстью.