«Как бы не ушел», — подумал Сорокин, догоняя «мессер» и беспрерывно стреляя. Он оторвал руку от гашетки пулемета только тогда, когда увидел, как вспыхнул вражеский самолет, неуклюже рухнув в свинцовую воду залива.

«Есть первый, и надеюсь, не последний!» — мелькнула у Сорокина радостная мысль.

Он оглянулся вокруг. Вражеские машины, отогнанные сафоновцами, удирали на запад. Догонять их было уже поздно. Да и наших истребителей не было в воздухе. Они ушли на посадку. Налет противника был отражен.

В приподнятом настроении Захар посадил свою машину на полевой аэродром. К нему подбежал вооруженец:

— Надо дозарядить диски, — сказал он, — и, осмотрев пулемет, удивленно воскликнул: — Ба! Да у вас не осталось ни одного патрона!

Рядом оказался командир эскадрильи.

— У нас на Севере так не воюют. — Надо выпустить две-три очереди — и готово. Десять-двенадцать патронов вполне достаточно для того, чтобы уничтожить вражеский самолет. Запомните это на будущее и никогда не открывайте огонь с больших дистанций, берегите боекомплект. Сближайтесь и тогда стреляйте… А где вы были во время боя? — неожиданно спросил Сафонов.

— Товарищ капитан! — краснея, отвечал Сорокин. — Я атаковал и сбил «мессершмитт».

— Но забыли о своем месте в бою, — резко прервал его командир эскадрильи. — Ведущего бросили, забыли, что ваша первая обязанность охранять его… То, что оба вы вернулись невредимыми, чистая случайность… Уставы существуют не для того, чтобы их нарушать… А в общем, с первой победой! Молодец, что сбили самолет! Но за то, что бросили в бою товарища, па трое суток лишаю вас права участвовать в боевых вылетах.

…Изо дня в день, от боя к бою все увереннее вылетал Захар навстречу врагу. Даже скупой иа похвалы командир однажды сказал:

— С характером летаешь, сибиряк!

Утро 19 сентября 1941 года было серым. Туман плотной влажной пеленой окутал землю, низко навис над морем.

— Прямо можно сказать, погода нелетная! Но немцы наверняка воспользуются туманом. Мы их тактику изучили. Помяните мое слово: нам предстоит жаркий денек!

Сафонов не ошибся. Вскоре с командного пункта выпустили фиолетовую стартовую ракету.

Один за другим взмыли и свечами пошли в воздух истребители, ведомые Сафоновым.

Туман прижимал самолеты к воде, они шли низко над Кольским заливом наперерез врагу. В серой дымке показались силуэты вражеских бомбардировщиков. Огромная эскадра не спеша плыла в сумрачном небе к Мурманску. Сорокин попробовал их сосчитать, но вскоре сбился.

Гитлеровцы, как видно, поздно заметили советских летчиков. Бомбардировщики шли тесным строем, надежно защищенные истребителями, шнырявшими по сторонам.

Как всегда перед боем, Сорокин насторожился. Казалось, в эту минуту у летчика исчезли все чувства, кроме одного — до предела обостренного внимания. Захар ждал команды. Почему медлит Сафонов?

И вот в наушниках ларингофона раздался хорошо знакомый голос капитана, на этот раз прозвучавший громче обычного:

— Иду в атаку. Следуйте за мной!

Прямо, как говорится, с ходу капитан Сафонов сбил ведущий воздушный корабль противника. Почти одновременно Сорокин поджег «юнкерс-88».

Гитлеровцы, не ожидавшие такого стремительного нападения, растерялись. Они сообщили на свою базу, что их окружили советские самолеты, и беспорядочно стали уходить восвояси…

А шестеро отважных продолжали атаки.

Бой протекал в очень сложной обстановке. Высота — необходимое условие для успешного действия истребителей. Чем выше находится машина, тем богаче возможности маневрирования. Когда истребитель сверху падает ястребком на вражеский самолет, он почти всегда добивается победы. А как пойдешь в пике с высоты меньше пятисот метров? Подняться выше не давала густая завеса тумана.

В бою шести против пятидесяти двух они сбили пять вражеских машин, а сами без потерь вернулись домой.

За этот бой капитану Сафонову было присвоено звание Героя Советского Союза, а лейтенант Сорокин получил свою первую боевую награду — орден Красного Знамени.

Зима сорок первого года пришла рано. И когда утром 25 октября по очередной тревоге лейтенант Сорокин поднял в воздух свою машину, на белом поле аэродрома остался широкий и глубокий след.

Техник Родионов не успел как следует попрощаться со своим командиром. Он наспех сунул в карман его кожанки горсть патронов к пистолету ТТ.

— Возьмите. Может, пригодятся. Только что, получил со склада — себе и вам…

— Зачем они мне? — удивился летчик. — Садиться нигде не собираюсь…

Родионов хотел еще что-то сказать, но уже взревели моторы.

Техник проводил глазами истребители Сорокина и Соколова и ушел в землянку.

Истребители неслись над сопками. Северный ветер сдул снег с хребтов и острых гребней, и они чернели на белом фоне. Земля казалась полосатой.

Однообразен и скуп пейзаж Заполярья. Невысокие сопки, покрытые низкорослым северным лесом, топкие болота, частые озера. И всюду в беспорядке разбросаны огромные гранитные валуны, будто какой-то сказочный великан стрелял камнями из гигантской рогатки.

Самолеты пробили первый ярус облаков и скрылись в разорванных клочьях свинцовых туч. Они уже были па высоте шести тысяч метров, когда неожиданно на фоне темно-серого облака Сорокин заметил контуры трех самолетов. Чьи? Он пошел на сближение. Пригнувшись вперед, Захар всматривался вдаль. Вот уже ясно различим желтый камуфляж, свастика. Сомнений ист, это «мессершмитты 110». Летят на северо-восток, к Мурманску. — Идем в атаку, — передал по радио Сорокин своему ведомому.

Он взмыл в облако и скатился оттуда на один из вражеских самолетов. Сорокину удалось сразу схватить фашиста в рамку прицела. Он дал в его правую плоскость длинную очередь. «Мессершмитт» закоптил и, теряя высоту, заковылял вниз на посадку, к сопкам.

«Далеко не улетит», — подумал летчик. Впрочем, Сорокину было уже не до него, он бросился в погоню за самолетом, который шел слева. За правым ринулся Соколов.

Внезапно из облаков вынырнул четвертый «мессер». Фашист спешил к своим на выручку. Очередь вражеского стрелка хлестнула по плоскости и кабине самолета Сорокина. Летчик почувствовал тупой удар в правое бедро. В голове мелькнула тревожная мысль: «Ранен!»

Сорокин продолжал атаку. Немец маневрировал, но удрать не смог: Захар стрелял по нему до тех пор, пока не кончились патроны. Дрожащая стрелка бензометра приближалась к нулю, а «мессершмитт», дымя моторами, продолжал уходить.

В какую-то долю секунды у Сорокина созрело решение — таранить! Истребитель со страшным ревом несся наперерез врагу. Теперь уже ничто не могло отвратить удар.

Машины уже совсем рядом. Резкий толчок чуть не выбросил Сорокина из сиденья. Машина задрожала. Летчик взглянул на приборы. Они были целы. Захар сразу оценил обстановку.

Винт истребителя рубанул по хвосту немецкого легкого бомбардировщика. «Мессершмитт» камнем рухнул вниз на скалу.

Но опасность не миновала, она даже увеличилась: самолет Сорокина сорвался в «штопор». В распоряжении летчика оставались сотни метров высоты и несколько минут планирующего полета, в которые нужно было успеть найти ровную площадку.

Выйдя из «штопора», самолет пошел в сторону длинного ущелья, окруженного отвесными гранитными скалами.

Скользя по вершинам сопок, Сорокин увидел небольшое озерко, докрытое льдом и снегом. Он сорвал с себя очки, чтобы не порезать яйцо, и, не выпуская шасси, посадил истребитель на брюхо. Израненный самолет прополз несколько метров, пробороздив снежную целину, и замер.

Сорокин открыл колпак и с удовольствием глотнул морозный воздух. Прямо над его головой на бреющем полете промчался истребитель Соколова. Он давал частые и короткие очереди, как бы предупреждая о чем-то. Но о чем? Об этом Сорокин догадался не сразу.

Соколов сделал несколько кругов над ущельем и, покачивая крыльями, улетел за сопки.