О дальнейшей судьбе отважного русского летчика долгое время точно не знали. Предполагали, что он погиб во время первой мировой войны, вступив в бой с тремя немецкими самолетами.

В двадцать девятом томе Большой советской энциклопедии в заметке, посвященной Нагурскому, указаны годы его жизни: 1883–1917.

И вдруг в 1956 году выяснилось, что Нагурский жив.

Он приехал в Москву из Польской Народной Республики по приглашению Главсевморпути и побывал у меня в гостях. От него мы и узнали, что произошло…

За воздушным боем наблюдали с береговой базы и видели, как самолет Нагурского рухнул в воду Рижского залива. Донесение о гибели отважного пилота было тотчас же отправлено высшему командованию, а письмо с печальной вестью — его родителям. Однако это было преждевременно. Два часа летчик и механик подбитого гидросамолета провели в ледяной воде, держась за обломки своей машины. Их заметила и подобрала русская подводная лодка. А тем временем рапорт о гибели штабс-капитана Нагурского был подшит к его личному делу. Этот наспех составленный документ и ввел в заблуждение тех, кто много лет спустя заинтересовался судьбой первого полярного летчика.

Есть в энциклопедии еще одна ошибка. Оказывается, Нагурского зовут не Иван, а Ян. В царской армии польское имя Ян переделали на русское Иван.

После госпиталя Нагурский поехал на родину, в Варшаву, чтобы повидаться с родителями. Грянула революция, и русский военный летчик застрял в Польше. Не желая идти в армию воевать против молодой Советской республики, Нагурский скрыл, что он офицер, и стал работать инженером на сахарном заводе. Пригодилось его техническое образование.

— Мы долго смеялись с женой, — рассказывает Ян Иосифович, когда недавно прочли случайно попавший к нам том энциклопедии, и, конечно, написали письмо в Советский Союз.

Первый полярный летчик рассказал мне много интересного.

Оказывается, он был курсантом Гатчинской авиационной школы в то самое время, когда туда поступил Нестеров. Нагурскому нередко поручали летать с новичками, он поднимал в воздух будущего творца «мертвой петли». Они вместе окончили школу, и на празднике лучшие выпускники Нестеров и Нагурский, поднявшись в воздух, демонстрировали перед публикой немногочисленные в те времена фигуры пилотажа. За этим полетом наблюдал ученик реального училища Борис Чухновский — человек, которому потом довелось продолжить дело, начатое Нагурским.

…Прошло десять лет после полетов Нагурского, и над Новой Землей вновь появился самолет. Его вел молодой советский летчик Борис Григорьевич Чухновскпй.

Еще мальчиком Борис Чухновский прочел книгу известного полярного исследователя Фритьофа Нансена «Во мраке ночи п во льдах» и заинтересовался Арктикой. Позднее, уже став военным летчиком, Чухновский летал на разведку льдов в Финском заливе и все больше и больше задумывался над тем, как много может сделать самолет для исследования Крайнего Севера.

В 1924 году была организована Северная гидрографическая экспедиция, и Чухновский добился, чтобы его назначили летчиком этой экспедиции.' Он стал летать на разведку льдов в Карском и Баренцевом морях. Благодаря смелым полетам Чухновского удалось точно определить несколько опасных для кораблей мелких мест. Ведь в северных морях вода настолько прозрачна, что, когда светит солнце, хорошо видно с воздуха на глубину в двадцать и даже тридцать метров.

В следующем году летчики гидрографической экспедиции сделали много исправлений на карте Карского моря. Чухновскому опять удалось обнаружить немало подводных опасностей, подстерегавших полярных капитанов около восточного побережья Новой Земли. Он же установил, что заливы Брандта, Шуберта, мыс Галля нанесены на карту неправильно.

Вылетая на разведку, Чухновский находил чистую ото льдов воду и тем самым помогал прокладывать курс каравану судов, идущих на север.

С легкой руки Бориса Григорьевича Чухновского авиация стала широко применяться для ледовой разведки.

Сейчас ни один ледовый капитан не обходится без «второго зрения», как северные моряки зовут летчиков, ведущих воздушную разведку. И нет, кажется, полярного летчика, который не летал бы на такую разведку.

Изучив ледовый режим, научные работники заранее определяют, когда и каким курсом лучше плыть кораблям, а летчики умело находят разводья, каналы и проводят суда даже при самой тяжелой ледовой обстановке.

В большой степени благодаря летчикам Северный морской путь стал большой водной дорогой между Европой и Дальним Востоком. В 1928 году Чухновский принимал участие в спасении экспедиции Нобиле. На плавучем льду почти у восемьдесят первой параллели он обнаружил двух участников экспедиции «Италия». Через сутки ледокол «Красин», подойдя к месту, указанному Чухновским, взял на борт измученных итальянцев. Спасательная экспедиция была закончена.

…Воздушный корабль летел на Северный полюс. Рев ого четырех мощных моторов нарушал вечное молчание Арктики.

Я сосредоточенно наблюдал, как бегут под крылом бесконечные нагромождения торосов, черные разводья, сверкавшие на солнце айсберги, ледяные поля, густо изрезанные трещинами, причудливый рисунок которых напоминал гигантскую паутину.

Ярко сияло солнце. Горизонт был чист.

Казалось, погода благоприятствовала нашему вторжению в заповедные пределы центра Полярного бассейна. Но минут через двадцать полета Н-170 встретил клочья тумана. Погода явно испортилась. Самолет ужо летел в прослойке облаков.

Возвращаться не хотелось. Решили идти вперед и только в том случае повернуть обратно на остров Рудольфа, если сомкнутся верхние н нижние облака и машина попадет в обледенение.

Никто и не подозревал, что в левом крыле самолета бортмеханики переживали очень тяжелые минуты.

Они заметили подозрительный пар над средним левым мотором. Он просачивался снизу, из крыла. Один из механиков приложил руку к нижнему шву и обнаружил, что из радиатора вытекает незамерзающая жидкость — антифриз. Значит, мотор скоро выйдет из строя. Посадка неизбежна, а под нами сплошные облака.

Старший механик подошел ко мне и тихонько доложил о случившемся.

— Ты кому-нибудь говорил о моторе? — спросил я.

— Только начальнику экспедиции.

— Ну и что Отто Юльевич?

— Он приказал доложить тебе.

— Полетим на трех моторах. Там будет видно.

Механик улыбнулся:

— Правильно. Шмидт тоже считает, что нужно идти вперед.

Я посмотрел на второго пилота — Михаила Сергеевича Бабушкина. Он спокойно сидел за штурвалом. «Ничего ты, дружище, не знаешь, — подумал я. — Ведь с минуты на минуту должен остановиться мотор. Сказать тебе, что ли? Нет, не скажу, не надо расстраивать».

Машина шла сквозь облака. Все четыре двигателя работали безукоризненно. Но какой ценой?

Механики прорезали металлическую обшивку нижней части крыла и, найдя в радиаторе течь, поспешно замотали трубку флянца изоляционной лентой. Но остановить потерю антифриза не удалось. Драгоценная жидкость капля за каплей уходила из мотора. Тогда все трое начали прикладывать сухие тряпки к месту течи. И, когда эти тряпки намокали, отжимали их в ведро, а из него перекачивали обратно в бачок мотора.

Для этой несложной операции пришлось снять перчатки и в двадцатитрехградусный мороз при стремительном ветре высунуть наружу руки. Очень скоро обмороженные руки покрылись кровавыми ссадинами, а на ладонях появились волдыри от ожогов горячей жидкостью.

Несмотря на мучительную боль, механики продолжали собирать драгоценную жидкость.

С каждым поворотом винтов машина приближалась к Северному полюсу. Самолет поглощал километр за километром воздушного пути. Погода все ухудшалась. Коридор среди облаков, в котором мы летели, становился уже. Вот-вот облака сойдутся. Казалось, что мы мчимся в пасть огромного свирепого чудовища. Наконец оба слоя облаков сошлись.