Сначала Бенуа явно вознамерился сопротивляться. Он был раза в два сильнее Жанвье, тут уж сомневаться не приходилось. Потом, видимо, передумал, протянул руки вперед и глухо проворчал:

– Вам обоим это будет дорого стоить. Обратите внимание, я не подтвердил ни слова из сказанного.

– Ни слова. Вы, Пикемаль, поедете с нами. Вы, конечно, свободны, но, полагаю, не собираетесь оставаться здесь один?

Именно Мегрэ, оказавшись на улице, решил вернуться и выключить свет.

– Ключи есть? – обратился он к Бенуа. – Лучше запри, тебе нескоро еще выдастся возможность приехать сюда на рыбалку.

Кое-как они втиснулись в маленькую машинку и молча пустились в обратный путь.

На набережной Орфевр они застали в кабинете Мегрэ Флёри, который так и просидел все это время на стуле. Увидев бывшего инспектора, тот так и подскочил.

– Полагаю, в представлении нет нужды, – проворчал комиссар.

Была половина двенадцатого ночи. Здание судебной полиции почти опустело, лишь в двух окнах горел свет.

– Позвони в министерство.

Лапуан бросился к телефону, набрал номер.

– С вами хочет говорить комиссар Мегрэ.

– Прошу прощения за беспокойство, господин министр. Что? Вы еще не спали? И жена с дочерью не ложились? Да, у меня есть новости. Много новостей. Завтра вы сможете представить Палате депутатов человека, выкравшего у вас отчет из квартиры на бульваре Пастер. Нет, пока нет. Может, через час или два… Если хотите, можете дождаться… Не могу обещать, что это не продлится всю ночь.

Это длилось три часа. Теперь Мегрэ и его подчиненные занимались привычной работой. Все они сидели в кабинете Мегрэ, а комиссар говорил и говорил, переходя от одного обвиняемого к другому.

– Как хотите, дети мои… – заключил он наконец. – Времени у меня сколько угодно. Жанвье, возьми-ка на себя кого-нибудь… Вот этого, например.

Мегрэ указал на Пикемаля, который по-прежнему не разжимал губ.

– А ты, Лапуан, займись Флёри.

Так в каждом из кабинетов оказалось по двое: один пытался разговорить другого, который пытался молчать. То было дело выдержки. Время от времени в дверях показывались то Жанвье, то Лапуан, делали знак комиссару. Они выходили в коридор, тихо переговаривались.

– У меня как минимум трое свидетелей, которые могут подтвердить мою историю, – заявил Мегрэ Бенуа. – В том числе – и это важный момент – жилица с бульвара Пастер, которая видела, как ты пробрался в квартиру Пуана. Все еще молчишь?

Бенуа наконец произнес фразу, которая как нельзя лучше характеризовала его:

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Если бы я вдруг стал таким подлецом, что оказался бы на твоем месте, я бы честно все выложил.

– Нет.

– Почему?

– Вы сами знаете.

Только не против Маскулена! Бенуа и сам не знал как, но был уверен, что депутату удастся выйти сухим из воды, а вот что ждало его сообщников, оставалось только догадываться.

– Не забывайте, что отчет у него.

– Ну и что?

– И всё. Точка. Меня обвинят в том, что я обокрал квартиру на бульваре Пастер. На сколько это потянет?

– Года на два.

– А Пикемаль сам за мной пошел. Я ему не угрожал. Так что в похищении меня обвинить нельзя.

Мегрэ понял, что из Бенуа больше ничего выбить не удастся.

– Ты согласен признаться, что был в квартире на бульваре Пастер?

– Если другого выхода нет, я признаюсь. Но только в этом и больше ни в чем.

Через несколько минут Лапуан пришел сказать, что Флёри сломался.

– Он ничего не знал про Маскулена и до сегодняшнего вечера понятия не имел, на кого работает Бенуа. Просто он не смог ему отказать из‑за кое-каких темных делишек, в которых оба оказались замешаны.

– Он подписал свои показания?

– В процессе.

А вот Пикемаль если и был идеалистом, то явно изменил своим идеалам. Потому что он так и не произнес ни слова. Возможно, собирался поиметь что-то с Маскулена?..

В половине четвертого утра Мегрэ, оставив Жанвье и Лапуана с тремя задержанными, взял такси и отправился на бульвар Сен-Жермен, где в окнах на третьем этаже до сих пор горел свет. Пуан распорядился, чтобы комиссара немедленно провели к нему. Вся семья собралась в той маленькой гостиной, где они принимали Мегрэ в первый раз. Огюст Пуан, его жена и дочь – все они обратили на комиссара усталые глаза, еще не смея ни на что надеяться.

– Отчет у вас?

– Нет. Но человек, выкравший его с бульвара Пастер, находится у меня в кабинете, и он во всем сознался.

– Кто это?

– Бывший полицейский. Сущий неудачник, подрабатывавший то тут то там.

– И на кого он работал на этот раз?

– На Маскулена.

– Значит… – помрачнел Пуан.

– Маскулен ни в чем не признáется. Когда прижмет, будет, в свою очередь, давить на тех, кто оказался замешан в этой истории. Бенуа он, конечно, вытаскивать не станет, полицейского осудят. Что до Флёри…

– Флёри?

Мегрэ кивнул.

– Жалко парня. Он оказался в безвыходном положении. Просто не имел возможности отказать.

– А я тебе говорила, – вмешалась мадам Пуан.

– Знаю. Я не поверил.

– Ты не создан для такой жизни. Политика – не твое. Когда все это закончится, я надеюсь, ты…

– Самое главное, – сказал Мегрэ, – это доказать, что вы не уничтожали отчет Калама, что он был у вас украден, как вы и заявили.

– И люди поверят?

– Бенуа во всем признается.

– Но он скажет, на кого работал?

– Нет.

– И Флёри не скажет?

– Флёри не знал.

Итак… У министра с души только что свалился камень, но облегчения он не чувствовал. Да, Мегрэ спас его репутацию. И тем не менее партия Пуана была проиграна. Если только, что маловероятно, Бенуа в последнюю минуту не решится все рассказать, победителем выйдет Маскулен. И депутат настолько был уверен в подобном исходе событий, что задолго до того, как Мегрэ закончил расследование, не побоялся показать комиссару свой фотостат. В качестве предупреждения. Эдакий оригинальный способ сказать: «Кому нужно, тот поймет!» Все, кто по какой-либо причине боялись обнародования отчета, будь то Артур Нику, засевший в Брюсселе, или та или иная политическая фигура, да кто угодно, все они отныне знали, что Маскулену достаточно вытащить припрятанный у него отчет, и карьера их будет кончена.

В гостиной повисла тишина. Никакой гордости в связи с завершением расследования Мегрэ не чувствовал.

– Через несколько месяцев, когда история забудется, я подам в отставку и мы вернемся в Ла‑Рош-сюр‑Йон, – пробормотал Пуан.

– Обещаешь? – воскликнула жена.

– Клянусь.

И жена министра искренне, без всякой задней мысли, обрадовалась. Потому что муж для нее был важнее и дороже всего на свете.

– Можно я позвоню Алану? – спросила Анна-Мария.

– Так поздно?

– Думаешь, новость не стоит того, чтобы его разбудить?

– Как хочешь…

Да, она тоже не совсем понимала, кто вышел победителем в этой истории.

– Хотите что-нибудь выпить? – неуверенно пробормотал Пуан, робко взглянув на комиссара.

Взгляды их встретились. Мегрэ снова испытал странное чувство, будто смотрит на человека, который мог бы быть ему братом. Даже смотрели они одинаково, мрачно и устало, и плечи горбились как у одного, так и у другого. Предложение выпить было лишь предлогом для того, чтобы посидеть вдвоем и немного помолчать.

Анна-Мария говорила по телефону:

– Да, все закончилось… Говорить еще рано… Пусть папа сам преподнесет им сюрприз, когда будет выступать в парламенте…

Что еще эти двое таких похожих мужчин могли сказать друг другу?

– Ваше здоровье!

– Ваше здоровье, господин министр.

Мадам Пуан вышла из комнаты. Дочь последовала за ней.

– Я поеду спать, – пробормотал Мегрэ, поднимаясь. – Что и вам настоятельно советую.

Пуан неуклюже протянул комиссару руку, будто то был не банальный жест прощания, а способ выразить сложные чувства, которых он стыдился.

– Спасибо, Мегрэ.

– Я сделал все, что мог…