– Письмо Пикемаля показалось мне искренним. Думаю, на вас оно произведет такое же впечатление, так как я сделаю все возможное, чтобы разыскать его и послать вам. Он сообщал, что является единственным человеком в Париже, знающим, где находится отчет Калама, и готовым его разыскать. Он добавлял, что обращается именно ко мне, а не к своим непосредственным начальникам, так как понимает, что слишком многие заинтересованы в том, чтобы документ исчез, и лишь мне он может полностью доверять. Прошу прощения, я просто повторяю его слова. На всякий случай я решил с ним все-таки встретиться и ответил ему короткой запиской.

Мегрэ спокойно вынул бумажник из кармана, достал записку и показал ее Маскулену, не отдавая в руки, несмотря на машинальный жест, который тот сделал, чтобы схватить письмо.

– Эту записку?

– По-моему, да. Кажется, я узнаю свой почерк.

Депутат не стал спрашивать, откуда у Мегрэ письмо, не выказал ни малейшего удивления и продолжил:

– Вижу, вы в курсе дела. Одним словом, мы встретились с ним в кафе «Круассан» неподалеку от типографии. По вечерам я часто назначаю там встречи. Пикемаль показался мне чересчур возбужденным, даже экзальтированным. Эдакий «лигист»[6], если вы меня понимаете. Я дал ему возможность выговориться.

– Он заявил вам, что отчет у него на руках?

– Не совсем. Такие люди всегда все усложняют. Им обязательно нужны таинственность, конспирация и прочее. Он сообщил, что работает смотрителем в Школе мостов и дорог, что какое-то время был ассистентом профессора Калама и знает, где можно отыскать отчет профессора о готовившейся стройке в Клерфоне. Наша встреча длилась не больше десяти минут, мне еще надо было подготовить речь.

– Но потом Пикемаль принес вам отчет?

– Нет, мы с ним больше не встретились. Он собирался принести отчет в понедельник или вторник, самое позднее в среду. Я ответил, что не хотел бы, по понятным вам причинам, чтобы документ оказался у меня на руках. Это же была настоящая бомба замедленного действия, доказательством тому – скандал, свидетелями которого мы сейчас все являемся.

– И кому вы посоветовали передать отчет?

– Его начальству.

– То есть директору Школы мостов и дорог?

– По-моему, я не уточнил. Возможно, я упомянул министерство, которое совершенно естественным образом пришло мне тогда в голову.

– Он не пытался связаться с вами по телефону?

– Насколько я знаю, нет.

– И встретиться не пытался?

– Если и так, у него не получилось. Как я уже говорил, больше мы с ним не виделись, и в следующий раз я узнал о нем только из газет. Кажется, он все-таки последовал моему совету, правда, немало преувеличив, так как отправился прямиком к министру. Узнав об исчезновении Пикемаля, я тут же пообещал себе обязательно сообщить вам о нашей с ним встрече. Вот и сообщил. Учитывая, сколь громкое это дело, я настаиваю на том, чтобы мои показания были официально зарегистрированы. Так что если сегодня, во второй половине дня…

Делать было нечего. Теперь Мегрэ был просто обязан отправить одного из инспекторов к Маскулену, чтобы зарегистрировать его показания. И Мегрэ не сомневался, что происходить это будет якобы случайно, при большом стечении журналистов и других депутатов. Как можно больше свидетелей. Очередной способ свалить вину на Пуана.

– Благодарю вас, – буркнул комиссар. – Сделаю все необходимое.

Маскулен как будто на секунду растерялся. Казалось, он ожидал другой реакции. Может быть, он ожидал, что комиссар станет задавать ему всякие неудобные вопросы или попытается выказать недоверие?

– Я всего лишь исполняю свой долг. Если бы я знал, что дело так обернется, конечно, я связался бы с вами раньше.

Маскулен как будто все время играл какую-то роль, причем подчеркнуто этого не скрывая. Весь его вид говорил: «А я тебя перехитрил! Давай-ка, попробуй теперь меня обыграть!»

Возможно, Мегрэ ошибся? С определенной точки зрения, конечно, ошибся, ибо, решив помериться силами с таким могущественным и изворотливым человеком, как Маскулен, он ничего не выигрывал. А вот потерять мог все.

Депутат тем временем поднялся и протянул Мегрэ руку. В голове у комиссара пронеслось воспоминание о Пуане и его истории о грязных руках. Мегрэ не успел взвесить все за и против. Просто взял давно опустевшую чашку кофе и поднес к губам, не обращая внимания на протянутую руку.

На лицо депутата набежала тень. Дрожание в уголках губ не только не исчезло, но усилилось. Он удовлетворился тем, что произнес:

– До свидания, господин Мегрэ.

Он действительно подчеркнул это «господин» или Мегрэ только показалось? Если подчеркнул, то это была прямая, хотя и хорошо скрытая угроза. Депутат намекал, что Мегрэ недолго оставаться комиссаром.

Проследив глазами за Маскуленом, который вернулся к своему столику и тихо заговорил с дожидавшимися его собеседниками, Мегрэ машинально крикнул:

– Официант! Счет!

Не меньше десяти человек, так или иначе игравших заметную роль в управлении страной, не сводили с него глаз. Как Мегрэ выпил коньяк, он не запомнил. Лишь выйдя на улицу, почувствовал во рту пряный привкус.

Мегрэ частенько приходилось вот так заходить в инспекторскую. Не как начальнику, а как хорошему приятелю. Он заглядывал к своим ребятам, входил, сдвинув шляпу на затылок, присаживался на угол стола, выбивал трубку о каблук и набивал заново. Потом он добродушно оглядывал занятых работой инспекторов, совсем как вернувшийся с работы отец семейства оглядывает детей и домочадцев.

Прошло некоторое время, прежде чем комиссар проворчал:

– Малыш Лапуан, тебе повезло. Готов побиться об заклад, скоро будешь любоваться своими фотографиями в газетах.

Лапуан поднял голову от стола и, стараясь не краснеть, недоверчиво воззрился на шефа. На самом деле все присутствовавшие в этом кабинете, кроме Мегрэ, приходили в восторг, когда их фотографии публиковали в газетах. Хотя и тщательно это скрывали. Вслух, конечно, возмущались: «С этими вездесущими журналистами поди теперь установи за кем-нибудь тайную слежку! Вмиг узнают!»

Все теперь слушали комиссара. Они знали, что если Мегрэ пришел поговорить с Лапуаном в инспекторскую, значит, информация для всех.

– Сейчас возьмешь стенографический блокнот и поедешь в парламент. Думаю, у тебя не будет никаких проблем с тем, чтобы отыскать депутата Маскулена. Удивлюсь, если ты не найдешь его в обществе коллег и журналистов. Он сделает официальное заявление – внимательно запиши все, что он скажет. Потом приедешь сюда, расшифруешь и оставишь у меня на столе.

В кармане у комиссара лежали свернутые вечерние газеты с фотографиями Пикемаля и его собственными. Мегрэ даже не стал вчитываться, он и так прекрасно знал, что написано под громкими заголовками.

– Это всё? – спросил Лапуан, направляясь к шкафу, чтобы взять шляпу и пальто.

– Пока да.

Мегрэ остался сидеть, задумчиво покуривая трубку.

– Скажите-ка, дети мои…

Инспектора снова оторвались от работы, чтобы посмотреть на шефа.

– А не вспомните ли вы мне несколько человек с улицы Сосэ, которых выставили за дверь или которые вынуждены были подать в отставку?

– Недавно? – уточнил Лукас.

– Не важно. Скажем, в последние десять лет.

– Длинный список наберется! – вставил Торранс.

– Называй имена. Любые.

– Бодлен. Проводит теперь расследования для страховой компании.

Мегрэ попытался припомнить Бодлена, высокого бледного молодого человека, который вынужден был оставить улицу Сосэ не потому, что был нечестен или неосторожен, а потому, что куда больше рвения и изобретательности вкладывал в попытки выбить себе очередной больничный, чем в работу.

– Еще.

– Фальконе.

Этому было за пятьдесят, и его попросили на пенсию раньше срока, потому что он начал пить и доверия к нему уже не было никакого.