Это ко мне, что ли? «Поддерживаю!» Ну, теперь-то все?!.. Еб твою мать!!! «Суд удаляется на совещание. Решение будет объявлено через пятнадцать минут». Ебаный в рот! Какие еще «пятнадцать минут»? А меня на это время куда? Неужели опять в камеру? Да что же это такое делается?!

К клетке подходит конвоир с наручниками.

— Давай руки!

— Зачем?

— Решение положено ожидать в камере.

— А здесь нельзя?

— Положено в камере.

Спорить бесполезно. Протягиваю через решетку руки. Надевают наручники и тем же порядком проводят в камеру. Минут через пятнадцать опять подымают в зал. Оглашают решение. «Учитывая…», «в связи…». Короче, продлить до двенадцатого августа. До двенадцатого августа! Ну, конечно, именно до двенадцатого! Не удержавшись, саркастически спрашиваю у следователя:

— Вы это что, нарочно? Не могли до тринадцатого или, скажем, до четырнадцатого продлить? У меня же одиннадцатого день рождения!

Значит, меня теперь именно в мой день рождения сюда опять привезут?

За новым сроком! Хорош будет подарочек!

Следователь и прокурор улыбаются.

— Не обязательно одиннадцатого. Могут и раньше. Дней за пять.

— Могут. Но сердце мне почему-то подсказывает, что привезут именно одиннадцатого. А оно у меня вещун.

Все смеются. Даже судья, вроде, слегка улыбается. Ладно, поразвлеклись и хватит! Пора и честь знать. Домой, домой! В родную и любимую камеру два-три-четыре СИЗО N 1(так официально называется тюрьма «Матросская тишина»). В хату. Впрочем, не все сразу, До дома еще далеко. Ох, как далеко! Камера, автозэк, сборка… Сколько еще там торчать придется? Ну да ничего, потерпим. Поторчим.

Через полчаса я уже сижу в автозэке. Народу там пока относительно немного, так что — сижу. Начинаем объезжать суды. Бокс быстро заполняется. Теперь свободных мест уже нет. Некоторые сидят в проходе между лавками на каких-то баулах. Откуда у них, интересно, эти баулы? Вероятно, с воли или в другую тюрьму переводят. У каждого суда подолгу стоим. Иногда по полчаса и больше. Мы так вообще когда-нибудь до дома доберемся?

К сожалению, зэк напротив знает, кто я. Слышал, как меня в автозэк заводили. После обычных ахов и охов («Неужели тот самый Мавроди?» — «Да потише ты!»), начинает рассказывать о себе. Как он был в Испании и какими крутыми делами там занимался. Кажется, с недвижимостью или чем-то подобным.

— А здесь-то как оказался? Если у тебя все так хорошо и в Испании шло?

Собеседник сразу мрачнеет.

— Друг-дебил травку привез.

И после паузы вдруг совершенно неожиданно добавляет:

— Да вот он сидит, гнида!

И тычет пальцем прямо в моего соседа. Интеллигентного вида паренька в очках. Тот сразу съеживается и начинает что-то невнятно бормотать.

— Помолчи. Я же сказал тебе, что не хочу с тобой разговаривать!

Голос твой поганый не хочу слышать! Ты показания свои читал?!

Господи! И черт меня дернул его спросить…

Рядом степенно и неторопливо беседуют два старых зэка. Каждому на вид лет семьдесят.

— Прикинь, мне по касатке (кассационной жалобе) сейчас с пятнадцати до девяти скостили. Крытый вообще отбил. А у меня ведь три года крытого было… Теперь дальше мутить буду!

— Ты смотри, на хуй. Как бы опять пятнадать не вхуячили, на хуй.

— Да нет, мне не за что. Ну, убил… Ну, бывает… Да и судимости у меня все уже погашены.

— Да, погашены, на хуй. А на суде, на хуй, тебе их все как на ладони выложат, на хуй.

По-прежнему постоянные остановки. К нам в бокс, правда, никого уже больше не сажают (некуда!), но до тюрьмы, я чувствую, мы так, наверное, сегодня вообще не доедем! Остальные, вероятно, чувствуют примерно то же самое. Мента в тамбуре постоянно спрашивают:

«Старшой! Куда едем?» — «Куда-нибудь».

Но вот, наконец, приезжаем в Бутырку. Бутырских выводят. Бокс разгружается примерно на две трети. Остальные с облегчением рассаживаются по опустевшим лавкам. Сейчас поедем домой, на Матроску. Теперь уже скоро. Однако не тут-то было! Неожиданно начинают заводить каких-то новых. Оказывается, из других автозэков.

Тоже теперь наполовину опустевших. Ага! Из нескольких полупустых автозэков делают один полный. Понятно. Бокс опять быстро переполняется. Даже и стоять-то уже негде, проход между лавками тоже полностью забит. Последних менты буквально впихивают. «Давай-давай!

Потеснись! Все-все! Сейчас уже домой едем!» Решетка с лязгом захлопывается. Все! Трогаемся! Через полчаса мы уже въезжаем в ворота тюрьмы «Матросская тишина». Ну, наконец-то!

Поразительно, но факт! Чувствую себя действительно вернувшимся домой. Все такое родное, знакомое… Даже менты какие-то симпатичные… Впрочем, идиллия длится недолго. Сначала битый час «морозят» (задерживают) при входе, а потом какой-то симпатичный мент, заводя меня на сборку, намеренно громко орет мою фамилию.

Такое впечатление, что специально. Чтобы все вокруг слышали. Все, естественно, и услышали. Все сто с лишним человек. В результате мое пребывание на сборке превратилось, блядь, в какое-то непрерывное двухчасовое шоу (именно столько времени мы там и проторчали!)! Я перезнакомился почти со всей тюрьмой, а со многими даже и обменялся адресами (то бишь номерами хат). Причем всем клятвенно пообещал обязательно ответить. (А что же, спрашивается, мне еще оставалось делать?) Вообще, отношение ко мне самое доброжелательное. Почти восторженное. До что там «почти»! Просто восторженное! («Человек полстраны обманул! Уважаю!») В общем, Мильтон, «Потерянный рай», песнь первая. Черти в аду приветствуют Сатану.

Но все в конце концов кончается. Всех нас выводят со сборки, проводят через телевизор и разводят по камерам. Все! Вот теперь я действительно дома. Время — полдвенадцатого ночи! Этот ебаный понедельник наконец-то закончился. Теперь чаю и спать! Спать! Спать!

Спать!

Р.S. Ах, да. Что такое «телевизор»? Представь себе две смежные комнаты. В стенке между ними — два окошка. Ну, как в сберкассе. В одной комнате — длинный стол. Зэки заходят в эту комнату и раздеваются до трусов. Вещи укладывают перед собой на стол. После чего проходят в соседнюю комнату. Мимо вертухая, который ощупывает резинку трусов. В принципе, могут заставить раздеться и догола, но такое бывает редко. Обычно только до трусов. Итак, проходишь в соседнюю камеру и получаешь там через окошко свои вещи. Точнее, выбираешь их из общей кучи, поскольку швыряют обычно все подряд, без всякого разбору. В общем и целом процедура, конечно, не очень приятная, но, в принципе, ничего страшного. Обычные тюремные реалии.

Жаль только, что шоколадку, суки, спиздили. Среди вещей ее уже не оказалось. Брал с собой две: одну съел, другую хотел сокамерникам назад принести. Принес, блядь! Лучше бы сам съел.

Р.Р.S. Чуть не забыл. Цыгану дали в итоге шесть с половиной.

Общего. Не слабо!

Э-хе-хе… Похоже, это проклятая тюрьма на меня все-таки действует. Пагубно. Исподволь, конечно, постепенно, но — действует.

Как на того несчастного тубика из карцера: «Так-то вроде и не замечаешь ничего, а два кровотечения за это время у меня уже было.

Процесс хуячит!» Вот и меня, судя по всему, процесс уже «хуячит».

Ладно, по порядку. Возвращаюсь я сегодня от адвоката. Происходит это, кстати сказать, так. Адвокат «сдает» тебя охраннику, а тот обычно сажает в пенал (одиночный бокс), или сразу отводит в камеру, как здесь говорят, «по зеленому», но это бывает редко. В пенале сидишь, пока не вызовут и не отведут в свою камеру. Иногда по часу и более. Но не в этом дело. Так вот, перед тем, как завести в пенал, зачастую обыскивают. Ну, т. е. иногда обыскивают, а иногда нет. От охранника зависит.

В этот раз смотрю: охранник попался какой-то новый, незнакомый.

Блядь! Начинает обыск. Причем серьезно так: «Выложите содержимое карманов!.. Выверните носки!..» Ну, мудак, короче.

Ладно. Выкладываю… выворачиваю…

Начинает смотреть пакет. А у меня там лекарства всякие, сигареты (для сокамерников), зажигалка. Плюс бумаги. Сначала приебался к лекарствам: «Таких в ларьке нет! Тут ценники приклеены! Это Вы от адвоката несете!» И сразу в сторону откладывает. На изъятие. Ну, я ему как обычно говорю: «Да ладно тебе! Обычные же лекарства! От головы. Ну, возьми себе пачку «Marlboro» — и все дела». Блядь, ноль внимания!