«Пораньше приходите, мудаки деревянные. Когда нет никого!» — посоветовал мне Витя.
30 апреля, среда
Два главных события дня. День рождения у Кости и психиатрическая экспертиза у Васи. Как ни странно, события эти, на первый взгляд совершенно независимые, оказались на самом-то деле очень тесно между собой связаны и переплетены. Впрочем, еще Ламартин в свое время заметил: «Tout se lie, tout s'enchaine dans ce bas monde!» («Все связано, все переплетено в этом жалком мире!» — в этом жалком тюремном мире!)
Психиатрическая экспертиза (по-местному, «пятиминутка») — это стандартная процедура, назначаемая по решению следователя. Приезжают три врача-психиатра из института им. Сербского («три лепилы с Серпов»), проводят с тобой краткое собеседование («пятиминутку») и выносят заключение. Рутина, в общем.
Тем не менее, Вася накануне так по этому поводу переживал и волновался («А что, если меня психом признают?» — «Не признают!» — коротко ответил Витя), что не спал всю ночь. Бегал по камере, громко вздыхал, непрестанно оглашал воздух своими жалобами и стонами («Как же мне плохо! Как же я страдаю!») и в результате… съел весь хлеб.
Так что, когда после его ухода (всех разбудило лязганье металлической двери) мы сели пить чай и поздравлять Костю с днем рождения, то оказалось, что хлеба нет («А где хлеб? Утром же сегодня целая буханка оставалась? Да что же это теперь? Хлеб, блядь, что ли, на пайки резать?! Чтобы у каждого своя была!») В итоге Костин день рождения оказался безнадежно испорченным. («Tout se lie, tout s'enchaine!..» — Все связано, все переплетено…)
Через час Вася с триумфом возвращается.
— Ну, и как?
— Да всего только три вопроса и задали! Мы же видим, говорят, что Вы нормальный человек!
— Что за вопросы?
— Писался ли я в детстве по ночам? — Писался! — Какой сегодня день? — Кажется, среда? — Который сейчас час? — Не знаю. У нас в хате часы при шмоне отмели!
Мне сразу почему-то вспомнился Мандельштам:
И Батюшкова мне противна спесь:
«Который час?» его спросили здесь,
А он ответил любопытным: «вечность».
(Как известно, именно такой ответ на подобный вопрос дал поэт.
Батюшков в аналогичной ситуации. Жаль, что Вася не поэт. «Здесь», в тюрьме «Матросская тишина», этот ответ был бы более, чем уместен…)
Р.S. Кстати, Андрея, Витиного подельника из хаты сверху отправили, оказывается, не на Пресню, а на 4-й спец. Все! Пиздец!
«Замуровали, демоны!» Витя, конечно, расстроен, хотя и не показывает виду. Самого его пока еще не трогают. Пока! Посмотрим, что будет после праздников.
1 мая, четверг
Костина черная полоса продолжается. Вообще, с заездом в соседнюю хату вора, удачи, похоже, всем нам больше не видать. (Одно из любимых Витиных выражений.) По крайней мере, сегодняшняя ночь — это было нечто!
Малявы («мульки») и грузы («кишки» — длинные такие колбасы) шли непрерывным потоком и чуть ли уже не целыми пудами и километрами. В камере суета, неразбериха; Вася сидит за столом, в очередной раз что-то «кушает» и всем мешает; в стены, пол и потолок постоянно долбят и колотят; откуда-то издалека, из темноты несутся ни на секунду не смолкающие рев, вопли и дикие крики: «Два! — три! — три!!
Два! — три! — четыре!!», сливающиеся временами в какой-то один непрерывный вой!.. Наверное, именно так воют души погибших грешников в аду. Да и вообще… «Ночь была адская. Волки выли вдали целою стаей…» (Н.В. Гоголь. «Вий». Полумертвого от страха Хому Брута ведут в церковь на его третье и последнее рандеву с мертвой панночкой.)
Витя с Костей буквально сбились с ног. В довершение ко всему, уже под утро произошло нечто уж совсем неслыханное! Прошла малява, написанная не нами, но от нашего имени (от хаты 234). Это уже серьезно! Это вообще, блядь, здорово смахивает на какую-то подставу или даже провокацию! (Непонятно только, кем и с какой целью устроенную?)
«Ты с таким когда-нибудь раньше сталкивался?» — несколько обеспокоенно спрашивает у Вити Костя. — «Я еще и не с таким сталкивался! — мрачно отвечает ему Витя. — Надо срочно отписывать и поляну пробивать».
«Отписывали» и «пробивали» они почти до самого обеда, так ничего в итоге и не «пробили» и легли спать усталые, злые и голодные.
(«Давай, вась, хоть перекусим на скоряк!» — «Да какой там перекусим!
И так, в натуре, спать уже почти некогда!»)
«Вам обед брать?» — каким-то вкрадчиво-елейным голоском спрашивает у Вити Вася. (Чего это он?) — «Нет».
Дело в том, что когда есть «продукты быстрого приготовления» — супы, каши, вермишель и пр., то тюремный обед у нас в хате почти никто не ест. (Кроме меня и Васи. Я — желудок берегу, Вася же…
Впрочем, не важно.) Все ведь обычно в это время спят, отдыхают после бессонной трудовой ночи. А разогревать потом эту баланду кипятильником… Да затем еще этот кипятильник отмывать… В общем, проще суп вермишелевый в стакане запарить. Да и вкуснее!
Вася же свой обед кушает всегда. Даже, если накануне ночью он и не «отдыхал» (вот как сегодня). Он как-то удивительно быстро перезнакомился за это время уже со всеми баландерами, со всеми теперь здоровается за руку и знает их по именам. («Привет, Петь! Что там у нас сегодня?.. Щи? Ну, давай, щи! Мою порцию. Сделай там погуще…»)
В свою очередь, сами баландеры тоже прекрасно знают теперь как и самого Васю, так и «Васину шленку», и особую «Васину порцию». Так что сразу же и без лишних разговоров накладывают в эту «Васину шленку» его знаменитую, «Васину порцию» погуще, даже, если самого многоуважаемого Василия Борисовича и нет в этот момент в камере.
(Скажем, он ушел на вызов.) Порция эта… Впрочем, не важно.
Итак, Костя с Витей укрываются одеялами и мгновенно засыпают.
(Андрей лег чуть раньше, а Цыган, как я тебе раньше писал, вообще спит практически постоянно. Бодрствуем днем обычно только мы с Васей.)
Приносят обед. Горох! Ну, конечно, — 1-ое Мая! Праздник!
(Ага-а!.. Все ясно! Ай да Вася! Теперь понятно, что он там юлил.
«Вам брать?..» Небось, еще вчера знал, что сегодня горох будет!)
Вася, как обычно, до краев наполняет свою большую миску («Васину шленку») и в нерешительности обращается ко мне: «Остальным будем брать?» (Другими словами: «Можно я еще и вторую большую миску гороха съем?») — «Конечно! Горох берем на всех!» (Т. е., «нет, нельзя!») — «Да я почему спрашиваю? Все же, вроде, отказались?.. Опять выливать придется!» («Опять»! Когда это, спрашивается, мы в последний раз хоть что-нибудь выливали?!) — «Ничего. Выльем в крайнем случае».
Вася тайком разочарованно вздыхает, забирает у баландера вторую большую миску с горохом (нашу общую) и отходит от кормушки. Кормушка захлопывается. (На второе сегодня — сечка с вискасом. Ее даже Вася не ест. Ну, ест только изредка…)
Я убираю со стола свои бумаги и расстилаю газету. Вася мгновенно режет хлеб, чистит лук, чеснок, и мы с ним, не торопясь, обедаем.
После чего я протираю стол и продолжаю работать, а Вася, как и всегда после обеда, ложится на свою шконку «отдыхать». В камере на некоторое время воцаряется полное умиротворение, спокойствие и тишина.
Но Васе не спится! Запах гороха, похоже, не дает ему покоя!
Некоторое время он ворочается с боку на бок, кряхтит, стонет («Как же мне плохо!..») и кашляет. Наконец не выдерживает, слезает, пыхтя, со своей шконки и как бы ненароком толкает при этом Цыгана. Тот, разумеется, просыпается.
— Цыган, ты не спишь? Сегодня горох на обед был! Иди, ешь. Пока горячий!
Цыгану, похоже, все равно.
— Горох?..
— Ну да! Вставай скорей обедать! Что ты все время спишь? Так ты никогда не выздоровеешь!
Цыган послушно встает и идет умываться. Вася бросается снова накрывать на стол.
