— На этот раз, шеф? К этому они, собственно, всегда были готовы.

Я все еще пытался сопротивляться его логике, но он не давал сбить себя с толку:

— Какая возможность, доктор Баум! Только подумайте! Уж этот шанс мы не имеем права упустить.

Я указал на карту и возразил, что в каждой возможности таится риск и что при чрезмерной активности мы можем поставить под удар наши собственные позиции в этом районе. Он только отмахнулся:

— Вовсе не обязательно. Мы со своей бомбой останемся в стороне. От нас лишь требуется нейтрализовать русских в военном отношении. Предоставим немецких братьев и сестер самим себе. Как вам известно, это полностью соответствует нашей концепции эскалации.

Уже невозможно было понять, в чем именно мы хотели убедить друг друга. Его слова меня ужасали и казались лишенными всякого смысла, а он, должно быть, воспринимал мои слова как до смехотворного нелепые. Тем не менее я продолжал говорить. О чем шла речь — о пустом принципе или обо мне самом? Я пытался переубедить шефа, указав на то, что русским первым удалось открыть эру пилотируемых космических полетов, а при таком положении вещей просто глупо кричать о слабости их потенциала.

Шеф согласился с моим доводом и откровенно признал, что элемент риска всегда остается. Но отдавал ли он себе отчет в том, что говорил? Ведь та эпоха, когда каменный топор был самым грозным оружием, давно миновала, однако мы, похоже, задались целью вернуть ее. Военное столкновение в центре Европы превратило бы все телефоны прямой связи, будь то в Кремле или в Белом доме, в не что иное, как в детские игрушки. Он говорил о риске, а я видел на стене те самые слова, которые были начертаны в царском дворце невидимой рукой и предрекали Вавилону гибель. Нацистский ад, канувший в прошлое, был страшен, но еще более страшным виделось будущее. Мы стояли в преддверии ада, однако сумели оттуда выбраться. Теперь же мы были обречены.

Я знал, что бесполезно высказывать шефу подобные мысли, и попробовал оперировать примерами из области нашей профессиональной практики: я спросил его, не «прославимся» ли мы в бухте Свиней на реке Хафель так же, как наши коллеги «прославились» в бухте Свиней на Кубе.

Он пришел в ярость, напомнив мне в тот момент одного из тех отцов-пилигримов с «Мейфлауэр», для которых библия была настольной книгой, и, сверкая глазами, стал осуждать меня за фарисейство:

— Чего вы добиваетесь, прибегая к столь изощренному бахвальству, доктор Баум? Вы однажды уже предлагали мне измерить шею Нефертити в Далемском музее. Какие глупости! Теперь пристаете с какой-то там бухтой Свиней на реке Хафель. Вы что, собираетесь пополнить путеводитель Кука новыми туристскими достопримечательностями пли, черт побери, выполнять офицерский долг? Обстановка в восточной зоне — вот что должно нас интересовать сейчас прежде всего, потому что от этого многое зависит. Берлин — болевая точка, узел всех противоречий, и мы обязаны распутать этот узел. Обеспечьте мне подробную обстановку, а уж об инициативе я позабочусь сам. Надеюсь, мы поняли друг друга, доктор Баум?

Прежде чем я успел ответить, лицо у него исказилось, его длинная тощая фигура согнулась, словно перочинный нож, и он упал в кресло — снова начался приступ.

— Лекарство, — простонал он, указав глазами на письменный стол.

Ящики стола оказались заперты.

Он сполз с кресла:

— Защитная блокировка… Телефонная трубка… Снимите трубку…

Я перепробовал почти все телефоны. Наконец, сняв какую-то трубку, я отпер ящики. Опиат в темном пузырьке стоял на самом видном месте. Шеф, должно быть, уже обезумел от боли. Не выпуская моей руки, он сделал глоток и с закрытыми глазами ждал, когда подействует лекарство.

— Я хочу уйти из жизни как мужчина, доктор Баум! Стоя!

Я помог ему встать на ноги.

— Но я не уйду, пока не добьюсь успеха. И в этом я рассчитываю на вас. Вы или победите, или падете вместе со мной, доктор Баум. У Пятого все в порядке?

Не узнал ли он о прекращении радиосвязи? Я сказал, что с Пятым все в порядке.

Он бережно поставил пузырек с лекарством на место, задвинул ящик и положил трубку на вилку телефона, приведя в действие магнитное запирающее устройство. Силы возвращались к нему.

— Заставьте-ка Пятого поплясать, пока он не падет. Наши аналитики из Центра считают его бесценным. — Он опустился в кресло перед письменным столом. Под тонкой кожей закрытых век перекатывались большие глазные яблоки. — Пятый… — шептал он засыпая. — Пятый… Это была моя идея…

Эрхард Холле чувствует, что вконец измотан борьбой, которую он, сидя за своим письменным столом, ведет с грудой протоколов, отчетов и заключений. Он терзается, вчитываясь в каждый документ, в каждую страницу, в каждую строку. Он изучил все зафиксированные уголовно наказуемые нарушения соглашения о транзите через территорию ГДР: как давние случаи таких нарушений, так и недавние, происходящие почти ежедневно, чтобы установить какую-либо связь между ними и делом, которым он занимается. Слово за словом приходится прослушивать магнитофонные записи. В самой мелкой детали, в имени, в указании времени, в каком-нибудь совершенно случайном обстоятельстве может быть скрыт ключ к разгадке.

Эрхард Холле уже не знает, что хуже: шелест сухой бумаги или пыль от сухой бумаги, которая вьется над ней. С педантизмом, граничащим с самоистязанием, он изучает дела в хронологической последовательности. На некоторых документах он задерживает свое внимание. Пусто…

В тот день, когда Вернер оставляет его одного, он нарушает им самим установленный порядок работы. Что им движет — отчаяние, бешенство или интуиция? Во всяком случае, он берет из стопки дел не то, что лежит в самом низу и которое следовало бы взять, соблюдая хронологию, а то, которое только что поступило и лежит сверху.

Но и это дело, как ему кажется при первом просмотре, не содержит ничего заслуживающего внимания. На транзитной дороге номер пять на Гамбург, в нескольких километрах от Нуэна, был обнаружен покинутый «фольксваген». Автомобиль стоял в удачно выбранном месте, скрытый от посторонних взоров штабелями строительных материалов. Лишь сорок минут спустя пришла владелица машины, предъявившая западноберлинское удостоверение личности на имя лаборантки Хайдерозе Дикхаупт. Она утверждала, что оставила машину из-за неполадки в зажигании и якобы пыталась сообщить о случившемся на станцию техобслуживания из ближайшей телефонной будки. После осмотра машины прямо на месте возникло подозрение, что история с поломкой выдумана. В ходе проведенного затем более тщательного осмотра машины под ящиком с инструментами был обнаружен хитроумно устроенный тайник, в котором находился портфель с подозрительными документами, в том числе финские и австрийские паспорта, вероятно фальшивые. Хайдерозе Дикхаупт была временно задержана в целях выяснения обстоятельств дела, так как возникло подозрение, что имела место попытка совершить преступление в нарушение соответствующих статей соглашения о транзите между ГДР и ФРГ.