Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я возвратился в комнату, где сидел выпускник Вест-Пойнта.

— Послушайте, Джек, — сказал я.

— Саймон, сэр, — мягко поправил он.

— Хорошо, пусть будет Саймон. — Мне пришлось выдержать его недоверчивый взгляд. — С Пятым все закончено. Мы прекращаем с ним радиосвязь.

— У вас есть на это полномочия, сэр? — отреагировал он на удивление спокойно, хотя во взгляде оставался скептицизм. — Это многое упрощает. — Он взял радиоключ Мастера Глаза — серую перфокарту и убрал ее в сейф: — Меньше работы.

Затем мы обменялись обычными шутками по поводу ненадежности радио. Я угостил его кока-колой из автомата и удалился с чувством облегчения.

В приемной шефа после нелепого ритуала сдачи оружия дежурному мне пришлось прождать несколько минут. И все это время меня не покидала мысль о том, что электронное защитное устройство радиостанции срабатывает, разумеется, только в том случае, если радист, попав в руки противника, не соглашается работать на него. Я пытался представить себе Глаза в ситуации, когда ему пришлось бы спасать свою шкуру. Тщетно! Какая-то плоская, как медуза, рожа ухмылялась мне с двери. Лишь сама нелогичность мысли помогла мне освободиться от нее. Она просто-напросто не соответствовала ситуации, так как двойная игра предусматривала продолжение радиосвязи не позже установленного нами контрольного срока. Но чем в таком случае объяснить радиомолчание? Конечно, можно назвать целый ряд причин или каких-либо нелепых случайностей, которые срывают даже более тщательно продуманные планы. Пятый работал не вступая в контакт с прикрывавшими его людьми — на этом настоял шеф. Именно в этом заключалась наивысшая степень безопасности. Как теперь оказалось, это было сопряжено с большим риском. Причина молчания Глаза была пока необъяснима.

Мои раздумья прервал дежурный, пригласивший меня войти. В этот момент дверь распахнулась и из кабинета шефа вышел высокий стройный мужчина, который внимательно осмотрел меня. Потом он взял у дежурного оставленный на хранение «дипломат», раскрыл его и положил в него какие-то бумаги. Вышел он не прощаясь.

Шеф принялся за еду, не дожидаясь, пока ординарец закончит сервировку стола. Кроме сладкого подали запеченные клецки из форели. Я полагал, что за ленчем пользуются главным образом вилкой, но шеф предпочитал ложку. Ему, видимо, было трудно предаваться обжорству, орудуя одной вилкой. Он вооружился большой ложкой и черпал ею только что приготовленный соус. Клецки одна за другой исчезали у него в глотке. Аппетит у меня пропал, так и не успев появиться.

Во время еды разговоры исключались. Лишь закурив толстую сигару, шеф, казалось, вспомнил, что у него гость. Он пододвинул мне ящичек с сигарами:

— Угощайтесь, доктор Баум. Нечто совершенно восхитительное, прямо с Кубы!

Я не смог отказать себе в удовольствии и съязвил:

— Шеф, я не имею права лишать вас таких сигар. Из-за катастрофы в бухте Свиней эти сигары могут оказаться последними, которые вы получили с Кубы. Вы хоть успели сделать запас?

Его лицо перекосила злобная гримаса.

— Эти кретины из Вашингтона наложили полные штаны и уже не способны думать.

В таком же тоне он продолжал разглагольствовать еще некоторое время, очевидно полагая, что это улучшает пищеварение. Шеф представлял собой удивительный экземпляр. Меня каждый раз поражал его прямолинейный, что называется без затей, образ мышления. В данном случае он в определенном смысле был даже прав. Они заварили это грязное дело на Кубе, а потом вдруг испугались, что предстанут перед миром с руками, запачканными грязью. Шеф спросил меня, разглядел ли я вышедшего от него посетителя. Он затрясся от смеха:

— Германия всегда была гротескным зверинцем: волки, лисы, крысы, вороны…

— Да, — подтвердил я, — у Тора[53] обширное царство.

— Тот, кого вы встретили, — продолжал он, — старый висельник из зоологического отдела «Иностранные сухопутные войска, Восток»[54]. Одним словом, старый нацистский Коршун. Имеются и другие великолепные экземпляры.

Какое чувство говорило в нем сильнее — отвращение или восхищение? Чтобы выяснить это, я поинтересовался, не приходилось ли нашим парням переплывать через океан, чтобы изловить всех этих мелких хищников.

Он сказал, что у меня нет чувства юмора, но затем все же задумался:

— Может, вы и правы, доктор Баум. Эта публика становится заносчивой. Они забывают, что их буквально сняли с виселицы. Впрочем, сейчас трудно сказать, кто кому нужнее: мы им или они нам.

Подали кофе. Шеф взял свою чашку и подошел к карте Большого Берлина.

— Этот город напоминает джунгли, — сказал он. — А нам нужны хищники, которые здесь водятся. Наступил момент, когда такие люди, как я, начинают думать: а не являются ли детскими их представления о демократии? Не устарел ли наш идеал демократии, унаследованный от Джефферсона и Линкольна?

Шеф говорил о все возрастающей эрозии коммунистического строя в восточной зоне. Не ошибался ли он в данном случае? Борьба велась беспощадная. Я целиком отдавался этой борьбе и хорошо знал, что каждый день вынуждал нас прибегать к новым ее формам. Мы усиливали давление, а они мобилизовывали неизвестные нам резервы, чтобы дать отпор. Мы перекрывали им источники снабжения, а они находили новые. Мы воздвигали позорные столбы, чтобы пригвоздить их к этим столбам за теорию отрицания свободы личности, которую они будто бы насаждали, они же указывали на обагренные кровью руки тех, с кем мы теперь объединялись. Мы трубили во все трубы песнь о свободе. Когда-то эти трубы разрушили стены Иерихона и вытащили дядю Тома из его хижины. Но сейчас у меня от них звенело в ушах.

Я напомнил шефу, что однажды нам уже не удалось использовать в своей игре коричневых против красных. Он сразу понял, что я намекаю на постыдный флирт с нацистами в 1944 году в Швейцарии, и поправил меня: мол, то были черные, а не коричневые, мол, разве мне неизвестно, что человек, с которым старик Аллен встречался тогда в Берне, был одним из вышеупомянутого зверинца, генералом СС по фамилии Вольф, наделенным всеми полномочиями, чтобы в последний момент взорвать антигитлеровскую коалицию. Шеф язвительно отозвался об этой старой истории как об упущенных возможностях. Изливая за чашкой кофе всю накопившуюся у него желчь, он заявил, что если я сохранил хотя бы каплю здравого смысла, то должен понимать: сражайся мы вместе с сорока свежими немецкими дивизиями против сталинских орд, и мир выглядел бы сегодня иначе. А вместо этого малахольные мечтатели из администрации Рузвельта позволили этим дивизиям вцепиться нам самим в горло в Арденнах.

— Совершенно верно, — подтвердил я, — и сталинским ордам снова пришлось выручать нас.

Спрятанные под кустистыми бровями глаза шефа настороженно засверкали. По лицу его было видно, как трудно ему сдерживаться. И вдруг он выхватил из кармана свои старые часы в форме яйца, покрытые крапинками ржавчины. На цепочке в качестве брелока висела медаль «За храбрость», полученная им в первую мировую войну. Он сунул мне ее под нос:

— Приятное воспоминание, мистер Баум. Но можем ли мы жить только воспоминаниями? Поверьте, эти часы уже оттикали навсегда. — Его костлявая фигура выпрямилась. Он отставил чашку в сторону и снова подошел к карте: — Займемся обстановкой.

Я вспомнил, как когда-то, при вступлении в должность, мне пришлось вводить его в обстановку. На этот раз он сам командовал парадом:

— Пуллах[55] сообщил мне, что расторжение Бонном торговых договоров оказывает воздействие на восточную зону: они меняют свой курс, их корабль бросает из стороны в сторону. Экономический кризис в зоне советского господства обостряется. Это наверняка скажется и в Берлине. Люди из Пуллаха, кроме того, гарантируют, что усиливается воздействие на национальные чувства немцев. Они утверждают, что со дня на день можно ожидать агонии, и на этот раз полны решимости пустить в ход военную силу.

вернуться

53

В германо-скандинавской мифологии бог грома, бури и плодородия.

вернуться

54

Отдел разведки вермахта, оперировавший против стран к востоку от Германии, в том числе против СССР.

вернуться

55

В Пуллахе находится разведывательная служба ФРГ.

54
{"b":"248079","o":1}