А что? Анна Андреевна считала элегантным эпатажем употребление «словечек». Ну, это – может, и слишком, а выбирать между «Где Сталин, там свобода» и «Но чуток слух и зорок глаз / Советских моряков» – не слишком?
[Анна Ахматова] о стихах, где он [Пастернак] хвалит Сталина: «Я теперь понимаю, что это была болезнь».
Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 290
Но не расчет. Он мог заблуждаться, как в любви.
Не дай Бог осуждать кого-то за то, что он делал в середине 20-го века в СССР, чтобы спасти себя от мнимой или реальной опасности.
Хотя Анну Ахматову никто за язык не тянул, когда она писала свои «славы» Сталину.
Мне ее не жалко – это ОНА обманула малых сих, а не я.
Смерть чиновника
Эта глава может называться «Звездный час» – она о Постановлении 1946 года.
В довольно-таки широких кругах так и считается, что знаменитое Постановление 1946 года об Ахматовой и Зощенко (на самом деле не о них, конечно, но уж оставим, как принято в литературном обиходе) – это ей подарок судьбы.
Не такой роскошный, правда, подарок, о каком догадывался ее сын Лев Николаевич Гумилев, но все-таки вполне весомый.
На самом деле Постановление было:
– не о ней персонально;
– реальных санкций не вызвало (житейских, бытовых, избави Боже – пенитенциарных); получала все свои привилегированные пайки, путевки, квартиры, дачи, даже медали;
– на литературную деятельность запрета не налагало: переводы сыпались как из рога изобилия, приходилось даже нанимать подмастерьев; стихотворение «Я к розам хочу…», правда, газета «Правда» отклонила: печатать не стала и гонорара не заплатила. И сборники дореволюционных стихов переиздавать не хотели, так же как и незаконченный «Реквием» и любовные стихи к английскому шпиону Исайе Берлину. Но это ведь не ее особенная злая судьба, верно? Постановление ведь здесь ни при чем?
– единственное ущемление прав, воспоследовавшее реально, – это изменение ее официального статуса в иерархии Союза советских писателей. Но если бы она не дорожила так всеми этими тонкостями чиновничьих литературных игр, была бы хоть чуть-чуть более свободна и ценила бы творчество как таковое, эта трагедия – СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА – осталась бы попросту незамеченной.
Свою славу перед Постановлением она помнит твердо. Творческого взлета не было никакого, но было другое, гораздо более значимое для нее. Через двадцать лет она продолжает по-хлестаковски хвалиться, как ее носили на руках.
Мои выступления (их было 3 в Ленинграде) просто вымогали. Мне уже показывали планы издания моих сборников на всех языках. Мне даже выдали (почти бесплатно) посылку с носильными вещами и кусками материи (помню, я называла это – «последний дар моей Изоры»).
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 192
Правда, видно, что она пишет это для иностранцев?
Тут же она непоследовательно – но ведь иностранцы могли и вскричать: а где же эти издания сборников на всех языках? или планы Гослита по обыкновению не отражали реального интереса издаваемых авторов для читателей всех стран? – говорит:
Для заграницы дело обстояло иначе. Ввиду полной непереводимости моих стихов.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 192
Но это детали. Главное – Постановление 1946 года грянуло как гром.
В Постановлении об Ахматовой сказано всего четыре слова: о том, что журнал «Звезда» предоставил свои страницы для… (сначала идет не про Ахматову) и для 1) пустых 2) и аполитичных 3) стихотворений 4) Ахматовой. Убирая №№ 3 и 4 как заведомо неругательные, а априорно являющиеся мерилом всего прекрасного в литературе, видим, что самая жестокая реальная (поскольку она сама не сидела, мужей не хоронила, о сыне особенно не переживала, военных тягот счастливо избежала, от непечатания страдала только по причине неписанья, замуж не брали – особенно молодые, удачливые и богатые – это действительно) трагедия в жизни Ахматовой заключалась в том, что в ее адрес были произнесены слова «пустой» и «аполитичный». Теперь посмотрим, как она инвестировала этот политический капитал.
Бедная Л.К. Чуковская почему-то считает себя обязанной нести околесицу:
Судя по слогу, автором постановления (разумеется, опирающимся – разумеется, он оперся – на референтов) был Генералиссимус – сам. (Ради такого случая – падения Луны на Землю – конечно, он написал САМ.) Вот и доказательства: На странице – толчея одних и тех же, одних и тех же, одних и тех же слов. Какие же это слова? «Безыдейные», «аполитичные», «отравляющие», «пустая», «чуждая».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 9
Продлив ахматовские года, Господь дал ей силу заставить людей верить в ее судьбу такой, какой она хотела показать ее. Поистине шекспировская мощь: она говорила «Буря!» – все видели бурю. Роскошь платья на голой королеве видели даже те, кто жизнь провел в портняжных мастерских.
Например, семейство Чуковских. Вот какие СЛОВА ГОВОРИЛИ расстрелянному мужу Лидии Корнеевны, Матвею, «Мите» Бронштейну.
Еще в 1931 году в «Успехах физических наук», этом рассаднике идеализма в физике, исподволь насаждавшегося врагами народа, пробиравшимися к руководству некоторых научных журналов, разоблаченный ныне контрреволюционер М. Бронштейн, рекламируя «космологическую» стряпню Леметра, утверждал, что вселенная есть «замкнутая система». Можно было бы удивляться маскировке, с помощью которой советскому читателю навязывалось здесь обветшалое поповское учение. Можно было бы удивляться этому, если бы подобные приемы не входили в общую тактику вредительской банды, засылаемой вражеским окружением на разные участки нашего культурного, научного и хозяйственного фронта. Известно, что разгромленная агентура воинствующего обскурантизма внутри СССР занималась отнюдь не только вредительством в области «чистой» теории, – она ставила вполне определенный упор и на проникновение в научно-популярную (в том числе детскую) литературу. С помощью головотяпов и гнилых либералов из издательства ОНТИ, советский книжный рынок оказался в течение определенного времени наводненным бронштейновской «популяризацией», сопровождавшейся, между прочим, восторженными комментариями иных досужих рецензентов. Экспозитура поповско-фашистского идеологического штаба была вполне достойна своих зарубежных мэтров. И те, и другие, как мы не раз увидим дальше, состязались во вредительском подкопе под основы материалистического естествознания.
А. РАЗУМОВ. Памяти юности Лидии Чуковской. Стр. 211—212
Корнея Ивановича, слава Богу, не расстреляли. А вот СЛОВА – говорили – и тоже покрепче, чем Ахматовой. Из газеты «Правда» от того же 1946 года.
Крушинский пишет: «Нельзя допускать, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале «Мурзилка» писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами. Натурализм, примитивизм. В «сказке» нет фантазии, а есть одни только выкрутасы…»
К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930—1969. Стр. 490
Значит, опять мне на старости голодный год. Я не вижу никаких просветов в моей стариковской жизни. В сущности, я всю жизнь провел за бумагой – и единственный у меня был душевный отдых: дети. Теперь меня ошельмовали перед детьми, а все, что я знаю, никому не нужно…
К.И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1930—1969. Стр. 174
