Когда Чуковская стала отговаривать, жалея адресатов, Ахматова, откричавшсь, сердито засмеялась: «Господь с вами, Лидия Корнеевна, что это вдруг стали такой христианкой!»
Очень безжалостно все-таки. Ведь в Ленинград.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 501
Послала Гаршину еще телеграмму, где упоминается «строгая диета»: «Это если в предыдущей телеграмме не пропустили слова «тиф», так чтобы он догадался».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 506
«У меня было осложнение, так как меня два дня кормили бараньим супом. К счастью, Ф.Г. это обнаружила. Теперь она принесет мне куриный: сама покупает куру, сама ее варит… Она меня спасла».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 507
Надеюсь, об этих ужасах она телеграммой в блокадный Ленинград Гаршину не сообщала.
Уход за ней отличный, директор правительственной поликлиники прислал особую сиделку и звонок (а то раньше надо было стучать ложечкой). Сиделка – деревенская дуреха, но это не важно.
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 504
Я объяснила, что в Доме академиков было бы идеально – но у нее мало денег, а там надо много платить. «Да. А почему, если у нее трудно с деньгами, она не займется переводами?»
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 508
Это Чуковская рассказывает о низости современников Ахматовой, которые не могут постичь величие ее души и подло предполагают, что она, вместо воплощения великих замыслов, займется переводами.
Сегодня я пошла к ней в стационар. Она вышла ко мне – в нарядном синем халате, с пушистыми, только что вымытыми волосами.
Разговор, который мы вели, был странен – по злости с ее стороны, по какой-то упорной меркантильности <…>: «А знаете, Радзинские-то ведь оказались бандитами. Он сам признался, что брал все время себе мой паек – весь мой паек… Вы подумайте! Холодные, спокойные бандиты. Это после стольких демонстраций заботы и преданности». – «Кому же он признался?» – «Фаине Георгиевне».
Я молчала. По-видимому, раздраженная этим молчанием, она несколько раз повторила слова о бандитизме. Потом: «Как я скучаю по Наде… <…> Ведь она и Ф.Г. и Ломакина спасли мне жизнь. Иначе я давно лежала бы на кладбище. Особенно после того, как Ваш убийца врач, которого Вы привели (зачеркнуто полторы строки – Е.Ч.). Скажите, зачем Вы его тогда привели? Для чего?» – «По-видимому, для того, чтобы убить Вас, NN. Для чего же еще!» <…>
<…> Пришла Ф.Г. Я встала. NN радостно подошла к ней: «Я сама мыла голову!» – «Ну NN, разве можно самой!» (вырезана половина страницы – Е.Ч.).
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 514—515
После этого Лидия Корнеевна перестала навещать Анну Андреевну, та не вспоминала о ней десять лет. Через десять лет Чуковская написала Ахматовой короткое письмо – и отношения возобновились. Они никогда не вспоминали ничего из ташкентской жизни, и только когда к Ахматовой приходила «третья слава» в хрущевские года и она опять почувствовала себя «окруженной» – тогда над Чуковской вставал призрак Ташкента.
Народ безмолвствовал.
Гражданская позиция
27 сентября 1944 г.
Запись С.К. Островской
Ахматова заботится о своей политической чистоте. Она боится. Она хочет, чтобы о ней думали как о благонадежнейшей.
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 106
Это – исчерпывающая характеристика ее гражданской позиции. Она просто не смогла заставить официально признать себя этой благонадежнейшей – не хватало политического темперамента. А все, что делала и говорила в этом плане, – все постыдно.
Все ее проявления гражданского мужества – а ее позицию всегда интерпретировали именно в таком ключе – очень изощренные: она дружит с Алексеем Толстым, Эренбургом, пишет хвалебные стихи Сталину, шествует в первые ряды партийных собраний и т.д. – а все взахлеб рассказывают, какой величины кукиш она при этом держит в кармане. А ведь скорее всего – ничего не держит. Боится за себя – все. Я не говорю, что теленку обязательно надо бодаться с дубом – но хоть как-то воздержаться, не поучаствовать…
10 июня 40 года. Вот ее постыдный список:
подписан к печати журнал «Звезда» № 3\4, в нем опубликованы стихи «Маяковский в 1913 году» (Лиля Брик уже похлопотала, уже можно, до этого Маяковский интересовал ее меньше – скажем прямо, совсем не интересовал), «Борис Пастернак» (объясняется просто: на прошедшем съезде писателей Н. Бухарин объявил Пастернака первым поэтом), «Годовщину веселую празднуй!» (это о революции? или Лева год в тюрьме? – «о пытках говорили громко»), «От других мне хвала, что зола» (снова то про золу, то про лучину, здесь другие вроде темы у твоего народа), «Мне ни к чему одические рати» (это еще кто такие?), «А я росла в узорной тишине» (не в узорной, конечно, не в тишине – бегала уже барышней в разорванном платье и за арбузами плавала. «И – никакого розового детства»).
ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 59
«Ты ведь написала что-то советское, и теперь тебе отовсюду авансы, авансы».
Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 146
Это Сверчкова, воспитательница ее сына, его тетка, грубо так говорит: может, надеется на увеличение алиментов? Ведь и вправду написала что-то советское – за это и платят в советской стране. Это – по определению. За розы платят в другой стране. Надо к тому же стараться, чтобы заплатили за твои, а не кого-то другого розы. В советской стране проще: пиши «что-то советское» и публикуйся, не хочешь – говори: гонима.
Особый предмет гордости Анны Ахматовой, пример ее дальновидности и хватки – отказ от эмиграции. Она прекрасно знала, какими тиражами выходят и за сколько продаются любые поэтические сборники на Западе. Продаются, «только если какой-то известный художник их оформит». Как женщине ей тоже было не пробиться – в топ-моделях ходили княгини (не «ахматовы», хватало настоящих), шансов не было. Но об Ахматовой – только славоговорение.
Ахматова не отказывается от того исторического и душевного опыта, который ей и ее народу стоил так дорого.
Анна ТАМАРЧЕНКО. Тема эмиграции в поэзии Анны Ахматовой. Стр. 85
Так теперь и кощунствуй, и чванься.
Православную душу губи,
В королевской столице останься
И свободу свою полюби.
…Ты отступник…
За то, что, город свой любя,
А не крылатую свободу,
А почему бы не полюбить и свободу?
Мы сохранили для себя
Его дворцы, огонь и воду.
Шептал про Рим, манил в Париж…
Не с теми я, кто бросил землю.
Марина Цветаева бросила землю. Можно сказать, оторвала от себя. А Ахматова осталась. И считает себя неизмеримо выше, пишет об этом, напоминает. Секретарю Союза писателей Федину покрасили забор, ей Ленинградское отделение СП не присылает пригласительных, кремлевка ей по чину или все еще нет, в писательском доме дали квартиру, дачи, санатории – ЭТУ землю можно и не бросать…
