— Здорово, — отвечал юноша. — Ну, и голосина же у тебя... Куда идёшь, молодец?

   — Иду к бабушке Ярухе, что за Чёртовым бережищем живёт, в ступе ездит, пестом погоняет да помелом след заметает.

   — Для чего понадобилась тебе эта ведьма?

   — Эх, родимый, кому она не понадобится!.. Она всё знает: и получить, и красну девицу приворожить, и на огне погадать, да и травки любовной дать. А ты, чай, знаешь её?

   — Нет, не знаю, да слыхивал: дедушка Якун сказывал.

   — Дедушка Якун, что в Чёртовом бережище?..

   — Точно.

   — Да ты, честной господин, кто будешь?..

   — Не знаю, родимый...

   — Не знаешь?.. Аль у тебя нет ни отца, ни матери?

   — Знать, нет! — отвечал юноша.

   — Эк, поторопились они оставить такого красавца одного... Чай, тебе не больше двадцати годков?

   — Не знаю.

   — Да неужели у тебя и впрямь никого родных нет?.. .А дедушка Якун кто будет?..

   — Дедушка — дедушка и есть, а кто он — не знаю; поди сам спроси у него, — нетерпеливо ответил Руслав. — Прощай.

   — Постой, постой, молодец!.. Я тоже вернусь: пойдём вместе.

   — Не надо мне товарища: я и сам знаю дорогу. — И он тронул коня.

   — Погоди, молодец, дай словечко вымолвить!.. Ты говоришь, что ты сирота, а по виду не похож на него... Чай, все видели Руслава, отрока княжеского.

   — Так ты знаешь меня? — удивился юноша.

   — Знаю ли? Да не только знаю тебя, но и ту, которую ты сейчас видел и готов за неё отдать свою душу Омуту.

   — И её знаешь!.. Кто она, скажи, родимый! — взмолился Руслав.

   — Много будешь знать — скоро состаришься... — И с этими словами прохожий спустился в овраг и исчез, а юноша во весь карьер помчался в Предиславино.

Доехав до ворот, он слез со своего коня и отдал его одному из сторожей, а сам вошёл в горницу, где сидели за столом многие из дружины княжеской; между ними Извой и Веремид.

Заметив юношу, Веремид встал из-за стола и спросил:

   — Ну, что не весел?.. Али опять по дороге тебя околдовала какая-нибудь русалочка? Испей ковшичек-другой медку, и кручинушку твою как рукою снимет.

   — Нет, Веремидушка, кручинушку мою не снять ковшичком бражки и не залить её двумя. Не знаю, почём затосковалось моё сердце молодецкое, — с грустью сказал Руслав.

   — Да кой омут опутал тебя?.. — заботливо сказал Веремид. — Поди засни: чай, устал с дороженьки.

Руслав хотел было уйти, но в это время поднялся Извой и, подойдя к нему, весело хлопнул по плечу.

   — Я знаю, — сказал он, — в чём твоя кручина, но этому горю не трудно помочь... Пойдём со мной, побеседуем на досуге.

Молодые люди вышли на двор и легли под раскидистым дубом.

   — Слыхал я стороною, — начал Извой, — что смиренные люди часто кручинятся попусту. Ведаю, что ты без роду и племени, как и я, и тяжело сердцу молодецкому перенести эту кручинушку. Но есть существо, которое было разлучено силой со своею матерью и во сто крат более страдало, пока наконец Господь Вседержитель не утешил его. Слыхал ли ты когда-нибудь о Боге?

   — Как не слыхать?.. Разве Перун не всемогущий бог?..

   — О, не говори этого... Но об этом после. Скажи мне, не чувствовал ли ты когда-нибудь потребности излить свою кручину перед кем-нибудь, не шёл ли ты в храм твоего бога Перуна и не молился ли ты ему, чтоб он облегчил твоё сердце?

   — Случалось, но я не выходил из храма веселее.

   — Вот видишь!.. А я тебе укажу того, которому ты если поклонишься, то Он снимет с твоего сердца тяжёлый камень, наградит тебя счастьем и пошлёт спокойствие твоей души.

Руслав подумал о молодой девушке и потрогал то место за пазухой, где у него лежал найденный пояс.

   — Разве ты знаешь её? — удивился Руслав.

   — О ком ты говоришь? — спросил Извой.

   — О ней, о той девушке, которую я встретил на Почайновском берегу... неподалёку от Аскольдова холма?

Извой догадался, что он видел дочь благочестивого Симеона.

   — Нет, я говорю не о ней, но если хочешь, то потом скажу и о ней. Прежде выслушай меня. Я говорю о небесном Существе, Которое называют Богом, ниспосылающим нам солнце, луну, звёзды, дождь, о Боге едином, Который облегчает наши страдания и награждает счастьем. Ему единому подобает поклоняться, а не истуканам... Если ты хочешь обладать той девушкой, которую ты видел на Почайне, то тебе нужно уверовать в Бога.

   — Я верую ему.

   — Разве ты христианин?

   — Нет, я знаю только Перуна.

   — Ну, Перун не имеет власти отдать её тебе.

   — А кто же имеет эту власть?

   — Тот, кому молятся христиане, и тот, кому она принадлежит... Послезавтра князь вернётся в Киев, и тогда, пожалуй, я покажу тебе эту девушку. Но, чур, никому ни слова.

С этими словами Извой ушёл. Руслав был взволнован, не понимая, о чём говорил ему Извой.

В это время к нему подошёл Веремид и, видя его ещё более грустным, с участием спросил:

   — Ну, что размыкал свою кручинушку беседой с этим молодцем?

Руслав покачал головой и передал ему свой разговор с Извоем. Выслушав его, Веремид задумался и потом сказал:

   — Слыхал и я много о христианском Боге, но не испытывал Его всемогущества, а вот что касается колдуньи Ярухи — она всесильна: поезжай к ней и спроси любовного зелья, она приколдует к тебе любую девушку и укажет, где она живёт... Я знаю эту ведьму...

Он рассказал, как к ней добраться, и Руслав послушался его. До вечера он ходил как ошпаренный, а лишь только солнце начало заходить за тучи, он вскочил на своего коня и помчался знакомой ему тропинкой к Чёртову бережищу, к жилищу Ярухи.

Долго он ехал по непроходимым дебрям, но конь его перепрыгивал корчи и валежник, лежавший на пути. Несмотря на то, что пошёл дождь и трещал перун-трещица, что ветви хлестали ему в глаза, окатывая его водою, он терпеливо подвигался вперёд, пока наконец добрался до небольшой прогалины, на которой стояла под дубами ветхая лачужка, а в ней виднелся через оконца огонёк. Подъезжая, он услышал лай собак; где-то вдали прокричал филин; от этого крика мурашки пробежали по телу. Он постучался. Вскоре послышался голос ведьмы:

   — Кой леший шатается по тёмной ночи?

   — Не леший, бабушка, не леший, человек бо есть.

   — Кто ты?..

   — Пусти, родимая, — отвечал Руслав, — совсем измок.

Колдунья отворила дверь.

   — А, Руславушка! — воскликнула она.

   — Разве ты знаешь меня? — спросил юноша.

   — Я всех знаю, всех ведаю!.. На то меня и зовут Ярухой... А ты мой питомец, да старый леший Якун отнял тебя у меня. Ну, да Омут с ним, я ему отомщу за себя... Не бывать бы добру молодцу на княжьем дворе. Я знала, что ты придёшь, и зельица любовного поутречку припасти постаралась, чтоб как родному угодить... Ну, входи.

Руслав вошёл в мрачную лачугу, касаясь о притолоку головой, он едва мог, при тусклом свете огня, различить ведьму; седые полурастрёпанные волосы, выбивавшиеся из-под чёрной шапочки, спускались по плечам, на ней одета была длинная белая рубашка, перепоясанная верёвкой. В руках она держала свою клюку. По чёрным стенам висели пучки трав, высохшие лягушки и змеи, на полке виднелись сороки и сова, а на припечке сидел громадный чёрный мохнатый кот. По середине избы устроен был очаг, словно жертвенник, вокруг которого стояли деревянные истуканы лешего, быка и свиньи.

   — Здравствуй, молодец!.. Сядь да отдохни... Чай, устал, ехавши по лесу: знать, уж больно надо.

   — Да, насилу дотащился в эту трущобу... Весь кафтан и полукафтанье изорвал, да и руки перецарапал, а конь ног под собой не чует... Далеконько ты забралась.

   — Нельзя ближе: надо жить там, где живут бесовские силы и лесные духи... Тут привольно и тихо, и хоть не красна моя изба, но я не сменяю её на Предиславинские терема. Тут я всё слышу и знаю: тут каждая травка, каждая былиночка, каждый кусточек говорят со мною о горестях и счастии людей; тут каждая птичка приносит мне на хвосте вести заморские, а травка зелёная шепчет, добро или зло принесёт она человеку, коли пройдёт через мои руки. Тут я сильна и могущественна; сильнее богатырей, которые слушаются моего сказа, и ты, молодец, должен послушаться меня: я знаю, зачем ты приехал: зазнобила твоё сердечко русая коса на Почайновском берегу...