В тот же, 1453 год, вместе со столицей родился университет, высокие стены которого отделяли его от Капалы-чарши.

Через три дня вместе с последним шоп-туром из Владикавказа мы могли отправляться на родину.

Однако вначале нужно было ухитриться покинуть страну без денег, ибо мы разгулялись на те доллары, что нам вернул комитет конгресса.

Нас, слегка заблудившихся на чужом маршруте, уже ждали дома.

В последнюю ходку по дебрям рынка до самого “Парижа” за нами тащились два турка с кожаными куртками наперевес, умоляя их купить.

С каждым шагом они снижали цену, пока не довели до нереально низких и, казалось, что они скорее вручат нам их даром, нежели поверят, что у нас больше нет денег на изделия, на которых любой челнок мог сделать у себя за морем сногсшибательный бизнес.

Я помнила просьбу одного московского бизнесмена – предложить туркам самолёт ТУ-154, к сожалению, владелец чартерных рейсов был где-то в Европе.

Его секретарша обещала переговорить с ним по телефону, а когда мы раскрыли ей суть своей проблемы на фоне других делегаций, богатых закавказских из Грузии, Азербайджана, Армении, которые прилетали на свои национальные деньги, а не партизански, как мы, она очень просто решила нашу проблему, предложив вылет вообще без оплаты.

Однако пройти на посадку было непростым делом, впереди выстраивались египетские пирамиды из огромных тюков, мешков и баулов.

Как в большом муравейнике, вереницы муравьев передвигали свой груз вперед на своих же спинах – мужских и женских, – а из-под тяжелой поклажи раздавалась речь на всех языках, как будто из этих тюков шли строить Вавилонскую башню.

Но то, что мы испытали в самолёте, заставило меня ещё раз вспомнить о невыполненном задании по продаже российского самолёта турецкой стороне.

Это было похоже на летающий трамвай в час пик – кресел не хватало, потому что в хвостовой части были горы вещей, люди стояли в проходе, а мы с Диной сидели на коленях у челночниц, которым помогли, встав в цепочку на трапе, втащить целую гору их баулов.

Когда в салон вышел пилот и попросил не дышать, пока взлетаем, я вспомнила анекдот безалаберного брежневского времени, в котором рассказывалось о фешенебельном авиалайнере с бассейном, зимним садом, ресторанами и прочим изыском на борту, а потом так же выходит пилот и говорит пассажирам: а теперь со всей этой чертовщиной попробуем взлететь.

Дышать нельзя было и в небе – наш самолёт мог в любую минуту развалиться от чрезмерно раздутого чрева.

Для нас, граждан новой России, отныне и на земле, и в небе была эпоха, в которой больше ничего не стоила наша жизнь, она принадлежала ушедшему, рухнувшему миру.

Закрыв глаза, я молилась про себя, чтобы мы долетели. Этот самолёт был похож на нашу огромную родину, которую запустили к обрыву без тормозов.

Я вспоминала, как, стоя посреди древних улиц, мысленно постоянно пребывала в той части Стамбула, где были море и порт.

Там тысячами высаживались наши соотечественники в 1919 году с остатками Белой Армии генерала Антона Ивановича Деникина.

С ними вышел и мой молодой ещё дед Николай Иванович Андреев и отправился дальше, вглубь Европы, навстречу своей судьбе с тем же вопросом, с каким я возвращалась сейчас на нашу с ним родину – как выжить?!

Декабрь 1993 – январь 1994 гг., Анкара-Москва

Фредерика Кудрявская, юная особа польского происхождения, была известна петербургскому свету из-за родственной связи с тайным советником Кудрявским, прозванным на русский лад Емельяном Афанасьевичем. Он дослужился до чина первого директора канцелярии Министерства иностранных дел.

Оттуда и проистекали знакомства Фредерики с карьерными молодыми людьми, и, наконец, судьбоносная для нее встреча с неким штатским молодым человеком по имени Вильгельм.

Вильгельм был сыном немецкого лейб-медика Фрейганга, определившего своего сына в юнкерскую школу. Вильгельм пошел дальше, продолжив учение в Геттингенском университете. С дипломом и степенью доктора философии ему удалось сразу же начать дипломатическую карьеру в Вене, затем он перевелся в Париж, и, казалось бы, молодой человек мог в полной мере наслаждаться жизнью в лучшей европейской столице.

Неожиданно его переманил пост в Российской коллегии иностранных дел в Санктъ-Петербурге, куда он написал письмо с заверениями служить верой и правдой, и, получив ответ, долго ехал в северную столицу заснеженными дорогами.

Оказалось, что именно здесь Вильгельма ждала судьба, показав однажды на балу у одного из высокопоставленных чиновников Коллегии Фредерику. Очень быстро он сумел распознать в обрусевшей польке мягкость и терпеливость славянского характера, что его особенно привлекло.

Фредерике молодой человек понравился тоже сразу, так что, когда Вильгельм фон Фрейганг сделал ей предложение, оно было принято.

Вильгельм, лютеранин по рождению, и католичка Фредерика, обвенчались без всяких споров в православной церкви, чувствуя в этом некий залог благополучия своего союза – по всем статьям, православные русские люди, как это водится в России.

Судьба жены дипломата казалась во все времена удачной, ее статус обеспечивал достойный выход в свет повсюду, куда простиралась российская дипломатия.

Но во все времена строгий устав сосуществования дипломатической пары предполагал неизменно ее место за его спиной, в тени…

Фредерика ожидала уже второго ребенка, когда весь минувший год и половину нынешнего им пришлось прождать в Петербурге нового назначения для Вильгельма. В августе родилась прелестная девочка, которую назвали в честь предков Фредерики польским именем Катарина.

А в первые дни сентября стало известно, что супруги должны выехать на Кавказ, в Тифлис, куда Вильгельм фон Фрейганг посылался для сопровождения генерал-губернатора Паулуччи.

Филипп Осипович Паулуччи, итальянский маркиз, французский генерал-адъютант, тридцати двух лет, с которым они были знакомы в Париже, всего лишь четыре года назад перешел в русскую армию с чином полковника. Закончив год назад в войне с турками, он побыл генерал-квартирмейстером Кавказской армии, а сейчас ехал на свое новое назначение главнокомандующим в Грузии.

«Прощай столица, прощайте, берега Невы!», – после традиционных испокон века слов, исполненных неизбежной печали у любых петербуржцев по поводу отъезда, Фредерика неожиданно поймала себя на мысли, что столь затянувшееся ожидание этого назначения не случайно, оно что-то говорит, но другим языком, возможно, от чего-то предостерегая…

Впереди был Кавказ, загадочный и зловещий для воюющей с ним стороны. Двое малышей, шестилетний Андрэ и Катарина, двух недель от роду, которых она везла с собой, усиливали эти ощущения.

Однако ее мысли должны были соответствовать только реалиям, потому что муж Фредерики служил в дипломатическом корпусе, и любое назначение соответствовало военному приказу.

Через Кавказ шла дорога на Восток, фон Фрейганг, выполнив свою миссию сопровождения генерал-губернатора Паулуччи до Тифлиса, дальше должен был отправиться в неспокойную Персию.

И Фредерика гнала прочь лишнее, сосредотачиваясь на своем семейном счастье.

Тифлис, зеленеющий деревами и плющом на каменных стенах домов, после Санктъ-Петербурга, с его клочьями первого снега в углах кварталов, был еще по-летнему облит солнцем.

В том южном крае, полном неги и неторопливости дней, со знаменитыми на весь Кавказ турецкими банями на горячих серных источниках из-под горы Табор, в блеске вечно меняющегося живого и веселого окружения, проходила жизнь Фредерики в Закавказье.

Всего десять лет назад этот город вечной добычи стал городом процветания, прекрасным губернским городом и резиденцией главнокомандующего Кавказскою армией.