Лара решила, что эта двойственность могла иметь место, потому что они понимали, что одна с ребёнком она остается ещё менее защищённой, чем даже при нём, не имевшем работы в республике, вступившей в тотальную безработицу после развала советской промышленности.

В это время из-за границы появился тот самый певец, которого многие помнили в детстве в виде чёрного, как цыганёнок, со свесившимися на глаза кудрявыми лохмами, и с ним еще двоих таких же смоляных и лохматых – их было трое у матери, работавшей день и ночь, чтобы прокормить без отца эту буйную ораву.

Лара знала их с самого детства и, считаясь с этим дальним родством, заботилась о детях его беспутной сестры, которая и пила, и слыла наркоманкой.

Его сестра, чем труднее жилось, тем легче заводила детей, обещая им такую же бедность, если не большую, в какой выросла сама – она не работала, как её трудолюбивая мать, а бросала детей на сердобольных окружающих, среди которых чаще всего бывала Лара.

Теперь с таким же смирением Лара взялась поднимать со дна певца, который поначалу пускал всем пыль в глаза, а потом сорвался и запил.

По его приезде на родину, в некоторых газетах Владикавказа, и даже в Москве, появились статейки о нём как о барде, потому что он, действительно, имел концерты в Бельгии и раздаривал диски с этих концертов.

Вначале это произвело впечатление, но когда он вконец опустился, стало невмоготу даже его друзьям детства, которые и сами-то едва выживали в трудное время российского разлома.

Верила в него только Лара. К тому времени ему удалось уже твёрдо поселить в её сознание картину относительного благополучия в европейской стране на социальное пособие беженцев – не менее пятисот евро, на которое и сам существовал, и даже не растерял своих сверх амбиций.

Лара жила с ребёнком на тысячу российских рублей в месяц, которые складывались из детского пособия, порой годами не выплачиваемое, и доплаты всем детям в городе после теракта в школе. Но самое удивительное, что она научилась выживать на эту несчастную тысячу.

Певец морочил ей голову рассказами о Бельгии, о возлюбленной Natali, которую приобщал к искусству тем, что купил ей вечернее платье для богемных тусовок. А по пьянке признавался, что это та самая стерва и шлюха, которая всякий раз вызывала полицию и демонстрировала синяки от «российского бандита», как только он хотел с ней разобраться.

Он делал ей бесплатно ремонт, тратя все свои силы, необходимые для карьеры певца. На пути к вершинам богемы он много раз скатывался в тот самый момент, когда надеялся победить.

Лара поддалась на его мечту о Нидерландах, на его предложение ехать с ним, где он, снова встав на ноги, поможет встать и ей с ребенком. Она продала квартиру и отдала всё до копейки в его распоряжение.

Певец купил поясной кошель, положил туда все деньги, и с тех пор с этой амуницией не расставался. Ещё он купил себе новые джинсы и майки, мобильный телефон и прочие необходимые для зарубежных гастролей атрибуты и обещал никогда больше не возвращаться в Беслан, кляня последними словами всех и вся: страну, свою малую родину и сородичей.

Он перестал пить, вновь взял гитару и запел, но с тех самых пор приобрел над Ларой власть и тон, вначале покровительственный, затем все более приказной, а когда они уже покинули Беслан и достигли Москвы – тон уже был неисправимо хамским.

Как оказалось, в певце бедное детство взрастило сильный комплекс неполноценности, который был особо грубо проявлен, как только в его руках оказались деньги Лары.

В канун их отъезда в мае подоспел день рождения Лары, он решил заодно отметить и прощание с родиной выездом на природу, пышно заказал два микроавтобуса, угощение, и вся компания отъехала на берег реки.

Тут – то мы и познакомились с нею, потому что я была приглашена певцом с большой торжественностью – как еще одна личность из бесланской школы № 2.

Я захватила бутылку дорогого коньяка из запасов моего брата в нашем родительском доме, куда мы оба приезжали из Москвы.

Ни я, ни Лара не подозревали, чем обернётся для нас обеих эта встреча.

Певец сказал, что в Москве у него много возможностей, и предложенная мною помощь с приютом вряд ли потребуется. На самом деле, едва появившись, он сбросил ко мне Лару с ребёнком, как балласт, и нырнул в какие-то московские глубины.

Через две недели он позвал Лару в дорогу, да так, что она почти бежала с ребёнком на руках, едва не падая, боясь не успеть к назначенному им времени.

А во мне осталась вполне ощутимая тревога за судьбу Лары и её ребенка.

Уже неделю певец и Лара с ребёнком жили на полуострове, где хорваты испокон веков перемешаны с итальянцами, потомками тех римлян, что простёрли когда-то одно крыло своей могучей империи над этой землей.

Но Истрия, как ничто другое, напоминала и русское, изначальное, из Киевской Руси, откуда славяне принесли с собой имя реки, которое трижды Истрия – явление исторически невероятное, потому что для Руси варварами всегда были те, кто шел войной на нее, но сюда, во владения Западной Римской империи, однажды тучей пришли сами славяне.

Изначальная и утраченная родина иллирийцев, обитавших здесь до нашей эры, до римлян и славян, византийцев и венецианцев, венгров, турок и австрийцев – всех, кто претендовал на эту благословенную землю, родившую, кроме красоты гор и моря, людей, чей генотип состоял из смешения почти всей индоевропейской расы.

Здесь даже кровожадная Медея, заворожённая местностью, оставила свою привычку убивать всех без разбора – детей от Ясона, своего брата – ибо даже она, как оказалось, ощущала человеческую потребность в красоте и доброте.

И это возвышенное понимание разделял Интерпол, считая Далмацию и Истрию самыми спокойными местами в Европе для международного туризма.

Древняя Пула, ставшая после всех своих мытарств от бесконечных нашествий и завоеваний тихой гаванью, хранила проявленное величие Римской империи, открывая объятья всем, кто хотел прикоснуться к вечности.

Но здесь же, в 90-е годы, время развала всего социалистического лагеря, обреталась масса новорощенных авантюристов всех мастей – купив визу от туристического агентства в Москве или любой другой столице бывшего СССР, они имели свои виды на открытую границу со Словенией, формально для хорватов.

Тем не менее, дальше пролегал дешевый и самый короткий путь в любую европейскую страну.

Среди прочих авантюристов был столь же заинтересованный в беспределе на своем пути в Нидерланды певец, который и завёз сюда хитрыми путями Лару с ребёнком.

Хитрый путь был открыт накануне вечером, когда певец после долгих стараний нашел, наконец, лазейку: по горящим путевкам примкнуть к группе, вылетающей рано утром из московского аэропорта Домодедово на юг Хорватии – в Пулу и Пореч.

Теперь он рыскал по Пуле, чтобы найти путь в Словению, и ему подсказали, что надо перебраться в Загорье, где самая близкая граница, всего в километре.

В кафе за столиком он попросил у мужчины зажигалку для сигареты, на самом деле, чтобы завязать разговор.

Ему повезло, это был Штефан, который зашел выпить кофе и рюмочку векии[5].

– Будем же честны, граждане славяне и итальянцы, – громко произнесла удивительно красивая, светловолосая, идеального сложения девушка возле бывшего римского форума, ровесника христовой эры.

– А ведь если задуматься о том, что храм императора Августа использовали во времена социализма как зернохранилище, то разве в этом было больше кощунства, чем попасть в него авиабомбой от англо-американских союзников во вторую мировую войну?! – вещала она, как экскурсовод, приставучему парню неславянской внешности, причем, на русском языке.