– Вы осетинки?! – вскинулась одна из женщин, и обе они оживились, услышав явно знакомую речь.

Первая, немолодая, худощавая с измятым лицом, была грузинка. Вторая, намного моложе, крупнопородистая, с видом девицы из хорошей семьи, оказалась тбилисской осетинкой.

Турок в ответ на мой суровый привет с берегов Терека от любого фарнского (село рядом с Бесланом) шалопая времён моей юности, который без обдумывания снёс бы башку этому обнаглевшему турку, тут же решительно извинился.

Мы сосредоточились на женщинах, чьё отношение к нам было адекватно отношению соотечественниц. Но когда мы спросили их о более приличной гостинице, они явно замели следы своего проживания.

По всей видимости, это были обыкновенные проститутки, промышлявшие у турок за шмотки, не в пример злосчастным наташам, зарабатывавшим тяжёлой ношей челночниц.

Прямо с порога нашего Парижа мы попали в сеть зазывалы только потому, что он был немногословен и несуетлив – полная противоположность другим, приставучим, как вокзальные цыганки.

Посадив нас в такси, он привёз в некий магазин-склад, где Дина с таким важным видом сразу же стала отбирать товар, словно она приехала в Стамбул за ним.

Ей тут же упаковали хрустальную люстру “брызги шампанского”, как я поняла, изыск Беслана, нашего родного крошечного города, но со своим железнодорожным узлом, аэропортом и модой.

Затем она перешла к посуде. Мне понравилась её уверенность, я тоже кивнула, чтобы упаковали “брызги”, размером поменьше, чтобы с чего-нибудь начать.

Секрет нашей состоятельности заключался в том, что хельсинские организаторы вернули нам затраченные на дорогу деньги. Мы были несказанно рады этому и стали тратить их как упавшие с неба.

На полках лавки сверкала посуда, в которой смешивались и Европа, и Восток: нежно переливались сервизы из оникса, притягивали взгляд кобальтовые, с золотым декором и сказочными птицами – чайные и кофейные сервизы из тонкого фаянса, времен китайской династии Минь, только в изящных формах арабского Востока. Они казались тем, ради чего нас похитил пожилой зазывала.

Пока мне упаковывали оба сервиза, я подбирала к ним вазу для цветов, отыскала декоративную тарелку на подставке – это было до того увлекательно, что вскоре короба погребли нас.

А едва мы опять прошлись по кварталу наташ, как за углом привязался разносчик товара с такими же кофейными сервизами на подносе, только на 5 долларов дешевле.

Но мы не утратили дружеского расположения к нашему зазывале, когда снова встретили его в небольшом магазине элегантной одежды из кожи, где он оказался владельцем, а зазывалами у него служили другие.

Он объяснил нам, что выбился из таких же зазывал, а продолжал это дело по привычке и для упрочения бизнеса, чтобы «не вспугнуть свою удачу».

Чтобы, наконец, попасть в знаменитый «Каппалы-чарши», оказалось достаточным рано поутру лечь на русскоязычную волну, и вслед за челночными спинами влиться в рынок сбыта для всей Восточной Европы.

И понесло нас рекой по лабиринтам товарных улиц под мачтами лайковых мантий, с ковровыми волнами у самых ног – в море.

Там рынок уводил вглубь крытого помещения и выводил к продолжению линий на улицы под открытое небо, но никто не смотрел в небо, глаза у всех со всех сторон захватывала поражающая неожиданность.

В лабиринтах этого рынка, как в пещерах и гротах, таилось то же, что и у сорока разбойников, особенно для тех, кто не был знатоком и ценителем восточной роскоши, потому что при явном псевдокачестве, это была, тем не менее, услада для глаз.

Для народа, выросшего на социалистическом ширпотребе, это было сравнимо с теми единичными предметами искусства, которые содержатся в энциклопедиях мировых ценностей.

Как и в древности, на богатых восточных базарах встречались лампы ал-Аддина, сосуды для вина, стаканы из персидского стекла, расписанные эмалью с позолотой, которые когда-то увозились из Дамаска в Европу. Такие же предметы из цветного стекла с красной и лазурной росписью, золотыми арабесками, что увозились из Дамаска, потом развозились по богатой Европе отсюда, из Византии.

Пузатые фляги с узким горлом, высокие стаканы из сине-зелёного стекла, ножи и кинжалы, инкрустированные золотыми и серебряными нитями и тончайшими пластинками, резные скамеечки под ноги, доски для нардов и шахмат с фигурками из слоновой кости с драгоценными вкраплениями, трости, трубки для курителей кальяна, мусульманские сосуды с длинными шеями, чётки с кистями – всё это должно было завораживать обычного человека из России, с глаз которого всё это исчезло сразу после НЭПа.

Если даже челноки никогда не покупали этих современных предметов старинной роскоши, они должны были здесь находиться как неотъемлемая часть восточной страны, живущей без революционных переворотов, уничтожающих накопленное веками, пресекающих все связи с другими цивилизациями.

В самом сердце Капалы-чарши мы с Диной надолго приклеились к стеклянным стенкам, скрывавшим сокровища самого тонкого ювелирного искусства турецких, греческих, сирийских, китайских, индийских мастеров.

Восток издавна славился великой ловкостью получать из двух дешёвых минералов, играющих полусферами, великолепную имитацию драгоценных камней. Под бриллиантами могли скрываться искусно выжженные голубые сапфиры, а жёлто-красный топаз обманным путем превращался в драгоценный светло-красный.

Сейчас все эти недорогие минералы, окрашенные окисями металлов или стёкла с повышенным оптическим преломлением валом изготавливаются не только крупными фабриками, но даже мастерами при мелких лавочках по всему миру.

И лежали перед нами на чёрном и тёмно-синем бархате во всем своём негаснущем великолепии алмазы, ограненные каирской звёздчатой гранью, изумруды, рубины в обрамлении драгоценных металлов.

И было уже неважно, что турецкое и ближневосточное золото уступает в качестве по всем статьям российскому и потому в кварталах «наташ» ходят-бродят скупщики русского золота, а заодно советских часов и фотоаппаратов “Зенит”.

Имело значение лишь то, что на отечественных прилавках наши люди никогда не встречали таких коллекций, полных прелести и фантазии: перстни, браслеты, колье, изящные флаконы для дорогих духов, кошельки и ножи для разрезания книжных страниц и прочее многообразие, которое способно насладить даже самый взыскательный вкус.

Здесь поддерживался престиж сказочного Востока. Капалы-чарши был великим Базаром на развале российского социализма.

А Турция на тот момент была моей самой восточной страной, и мне было всё равно, что всё это потребительский мираж. Я восхищённо смотрела!

На рассвете это дивное ощущение подхватывал перепев стамбульских муэдзинов, я бросалась к окну с диктофоном, чтобы запечатлеть утренний гимн Аллаху – в разной тональности, как предрассветное пение петухов родной славянской стороны.

В Капалы-чарши торговали не только турки, но и балканские мусульмане, большей частью из Югославии, полыхающей войнами.

Среди базарных зазывал, так и есть – оказался наш! Саид, узбекский аспирант из стамбульского университета, подрабатывал зазывалой среди советских. Мы наткнулись на него, жадно обменялись информацией и эмоциями – свои, родные – и оставили его посреди толпы.

И снова устремились вперед, где я выбрала маме под ноги ковёр, покрывала на диван и кресла, “дивандеки”, чтобы принести ей частицу настоящего восточного базара.

И когда мы уже задохнулись от своего невольничьего бега, неожиданно вынырнули на глухой улице, без шума и толчеи. И… замерли, зажатые узкой улицей с такими древними домами, что ощутили дух ушедших, даже не столетий, а тысячелетий!

На этих улочках умирала когда-то Византия и рождалась Османская империя. В 7 веке здесь ходили по Византию византийцы, затем пошли римляне, затем прошли крестоносцы-разрушители.

Константинополь вытеснил древний Византий, а в год, когда умерла византийская столица, родилась столица Османской империи – Стамбул.