— Откуда знаешь? — спросил Бембетьев. — В штабе зашарился?

— Где уж мне! — то ли возмутился, то ли посетовал Пашка. — Разговор в штабе полка слышал, куда меня с собой Негрескул потащил. Дед там совещание устроил, а я пока с ведомостями на амуницию для роты возился, слышал кое–что. Дверь была приоткрыта. Они там про воссоздание бригадных управлений говорили, что наш полк снова в бригаду включат, как раньше было. В дивизии теперь две стрелковые бригады будут. Про артиллерюг я не понял, их вроде тоже в бригаду сводят.

— Ну, как и было, получается, — заявил майор. — Гаубичный и пушечный полки в артбригаду, полковые дивизионы в полках и останутся, как и зенитчики. Добавят отдельных подразделений спецов дивизионного и бригадного подчинения, согласно старым штатам. Но мне интересно, где же Латышев столько подготовленных штабных кадров возьмёт?

— Почём я знаю? Что услышал, то и говорю.

— Ты теперь, Паш, "языком" стать опасайся, — пошутил Масканин.

— Да уж как–нибудь… — хохотнул Чергинец.

— Найти–то кадры можно, — озвучил свои мысли Бембетьев, — если для одного корпуса.

— Может и так, — согласился майор. — Но бригадное звено в дивизиях не просто так с бухты–барахты упразднили. В пятьдесят первом это была вынужденная мера, на это пошли из–за некомплекта штабных офицеров. И строевых тоже. Помню в феврале пятьдесят первого, в моём полку всего четыре офицера осталось, а отводить нас на переформирование возможности не было, мы и так тогда затычкой служили, больше у командования резервов не было. Второй бат начоперод штаба бригады принял и в БТРе сгорел на третий день.

— Думаю, Латышев ставит на молодёжь, — предположил Бембетьев и почему–то покосился на Масканина. — А что? Молодёжь растёт. Специальные командирские курсы созданы. Я, например, пока в запасном полку после ранения числился, там по ускоренной программе занимался. Так у нас там не только преподы из кадровых были, но и фронтовики сопливого возраста. Однако не сопляки уже, а грамотные вояки. И прапора опытом делились, и унтера, и младшие чины. Личный опыт нам передавали, а преподы всё это в новые тактические выкладки оформляли… Вот Макса взять, с ротой справляется, а отправь его на курсы и через три месяца, глядишь, батальон потянет.

— Ага, — усмехнулся Масканин, — давай, Олег, ещё на курсы при академии генштаба меня направь, чтоб я сразу полковником стал.

— Смейся, смейся, — ответил Бембетьев и предложил: — Давайте ещё по одной и возвращаемся, пока нас не хватились. Чергинец глянул на часы и взял вновь наполненную кружку.

— Мне тоже пора, а то без меня уедут. Эх, натощак, башка потом гудеть будет…

Выпили, запрятали кружки и привели закуток к первозданному бардаку для маскировки.

— Ну, что, Макс, проводишь? — спросил Пашка. Масканин кивнул и двинулся следом за Чергинцом.

— Ты давай там не долго, — дал напутствие Бембетьев. — Не–то на пистон нарвёшься.

— Покудахтают и перестанут, — отмахнулся Масканин. — Что я, под арестом тут?

Они шли, не обращая внимания на окружающую суету, обмениваясь малозначительными репликами. Приятно было просто потрепаться ни о чём. Рядом кто–то куда–то пробегал или что–то куда–то тащил. Мимо почти цепанув бортом, в направлении КПП проехала порожняя шеститонная "Тунна", чуть не обрызгав их грязью, пройдясь прямиком по подсыхающей луже посреди испорченного газона. Грузовичок притормозил у шлагбаума, пока бойцы из взвода охраны проверяли документы у шофёров стоявших на той стороне новеньких десятитонников.

— Тебя сюрпризец ждёт, — неожиданно сказал Чергинец. Масканин хмыкнул, чего–то подобного от Пашки всегда можно было ожидать.

— Что за сюрпризец?

— Хочешь, я стихами намекну? Догадаешься?

— Давай, — вздохнул Максим. — Не поэма хоть? А то я усну.

— Не поэма, не боись. В общем, слушай:

А счастье находилось где–то рядом,

Но он всё не туда смотрел.

Она глядит во след печальным взглядом,

О ней же он и думать не посмел.

— Стихоплёт ты, Паша. И где оно, моё счастье?

— Там, — показал рукой Чергинец, — за КПП.

— Веди.

Через КПП прошли без проблем, на выходящих с территории госпиталя бойцы охраны внимания не обращали. В стороне от дороги, на бугорке, прислонившись о дерево, их появления терпеливо ждала Танюша.

Одета она была в свой неизменный застиранный бушлатик, разношенные сапоги, размера на три больше нужного, с заправленными в них солдатскими бриджами. На голове новенькая вольногорская шапка, не иначе как кто–то подогнал ей в благодарность или из душевного расположения. Издали было заметно, что глаза у неё накрашены. И где, интересно, она косметику раздобыла? Масканин впервые увидел Танюшу с подведёнными тушью глазами, ей бы помаду, духи и бальное платье…

Вскоре и она их заприметила и пошла на встречу. Чергинец держался чуть позади, тихо насвистывая мелодию из популярного довоенного фильма. Остановились, встретились взглядами, глаза Танюши заметно расширились. Неожиданно для Масканина, она протянула, припрятанный до этого за спиной, букетик полевых цветов.

— Не понял… — обалдел Масканин, рассматривая букетик. Цветы были мелкими и невзрачными, такие во множестве распространены в здешних полях. Надо же, скоро декабрь, а они цветут. — Спасибо, Танюша, но… Всё, намёк понял!

Он опустился на одно колено и с видом, будто букет этот собрал лично сам, вручил его девушке. Танюша улыбнулась, благосклонно приняв "подарок".

— Ты ведь не знал, что я появлюсь. Жаль, что в это время года пионов нет, очень я пионы люблю…

Он не обманул её ожиданий, шагнул и заключил в объятья. А когда отпустил, Танюша недовольно зыркнула на Пашку.

— Гад ты, Чергинец. Я о чём тебя просила, а? Человеческим языком просила: не жри с Масканиным водку на радостях. Успеешь ещё своё выжрать.

— Так я… — замялся Пашка.

— Он ни причём, Тань, — вступился за него Максим. — Мы уже квасили, когда он появился.

— Оно и видно, — она недовольно покачала головой. — На вот, глотай теперь.

Танюша порылась в медицинской сумке, вытащив шелестящую упаковку каких–то таблеток. Высвободила две штуки и протянула открытую ладонь. Максим отправил таблетки в рот, не спрашивая что это. На вкус кисло–горькие. О назначении таблеток догадаться было не сложно — нечто подстёгивающее усиленную выработку алкогольдегидрогеназы, полезного такого фермента, расщепляющего алкоголь в организме. Масканину приходилось слышать об этих чудо–таблетках, минут десять–пятнадцать и снова трезв, как стёклышко. О таблетках он подумал вскользь, гораздо больше его заинтересовало, с чего вдруг ротный санинструктор, миловидная девушка, рекомая Татьяной, решила его навестить, при этом ведёт себя так, будто заявляет на него права? Что ж, пожалуй, прав, трижды прав Пашка с его дурацкими стишками. Одно плохо, натуральный военно–полевой роман намечается, а их поручик откровенно побаивался. Насмотрелся на них со стороны, как правило, счастливых концов они не имели. Война…

— Я испаряюсь, — сообщил Чергинец с улыбочкой, — хоть и жаль вас бросать без присмотра. Всё у вас никак у людей…

— Иди, Павлик, — махнула рукой Танюша и улыбнулась. — Обойдёмся без присмотра "взрослых дядей".

Пожав на прощание руку Масканину и похлопав его по здоровому плечу, Чергинец заспешил к перекрёстку, где его ждала попутка — перегруженная, судя по просадке, "Тунна", водитель которой нетерпеливо просигналил раз–другой.

— Ты, наверное, голоден?

Хотелось Масканину возразить, но в животе в этот момент предательски забурчало. Он промолчал. Танюша сунула руку в нагрудный карман бушлата и вытащила затёртую мятую упаковку шоколада, точнее то, что было некогда упаковкой.

— Бери, ешь. Настоящий чёрный. Витаминизированный.

Он начал разворачивать полинявшую бумагу и измятую фольгу. От плитки осталось всего четыре кусочка. Видать, берегла шоколад Танюша как сокровище, не каждый день разрешая себе полакомиться. Понять можно, это у лётчиков шоколад в пайке положен, а им, простой инфантерии, и сгущённое молоко не всякий месяц перепадало. А молодому организму сладкого бывает страсть как хочется.