— Эй, Макс… — шёпотом позвал сосед. — Спишь?

Спать Масканину не хотелось, но лежал он с закрытыми глазами, всеми силами стараясь вздремнуть. Но куда там, выдрыхся, наверное, на полгода вперёд.

— Харэ на массу давить, поручик, — не унимался сосед.

Масканин открыл глаза и уселся, облокотившись на спинку койки. От долгого пребывания в горизонтали голова была что чугунная. Сосед, плотный мордатый майор по фамилии Полудуб, смотрел на него заговорщицки, уже видимо составив план как слинять из палаты. Особо сложного в этом ничего не было, режим в этом крыле оказался послабленным, но разгуливания по территории во время тихого часа не приветствовались.

— Идём, подышим, — предложил майор, — и употребим.

— Вдвоём?

— Почему вдвоём? Олега буди…

— А я не сплю, — отозвался Бембетьев.

— Ну, так как? — подмигнул майор. — Идём что ли?

— Пошли, — согласился Бембетьев за себя и Масканина.

Госпитальных халатов ни у кого не было, чай не мирное время, хорошо хоть прачечная работала исправно. Впопыхах одевшись потеплее, троица покинула палату. На улице как–никак декабрь вот–вот наступит, хоть и тёплый в южной Хаконе был климат, но однако дыхание зимы чувствовалось и здесь.

Из всех постояльцев палаты майор Полудуб волей–неволей сошёлся только с Масканиным и Бембетьевым, как с самыми старшими и по возрасту, и по званию. Остальные раненные были для него совсем уж мальчишками, к тому же в большинстве недавно произведёнными прапорщиками.

Через не заколоченный чёрный ход они вышли из палаты на заваленную разбитой мебелью лестницу, аккуратно спустились со второго этажа, стараясь ничего не задеть, дабы не привлечь к себе внимания грохотом падающих останков санаторской роскоши. Бембетьев осторожно выглянул за дверь, ища на улице признаки возможной неприятности в лице бдительной санитарки или случайно идущего мимо военврача. Но на заднем дворике "опасности" заметно не было и Бембетьев подал рукой знак. Троица дружно устремилась в дальний закуток, профланировав между посаженным под окнами яблонями ещё не до конца сбросившими пожелтевшую листву.

В закутке валялась всякая всячина, выброшенная из окон как ненужный в госпитале хлам. На корточках сидеть не пришлось, каждому досталось по сломанной тумбочке, в качестве импровизированного столика ещё в прошлое посещение закутка был приспособлен бронзовый бюст какого–то хаконского вождя, успевший под открытым небом покрыться патиной. Не сам бюст, естественно, стал столиком, просто постамент у него оказался широкий, такой, что кружки удобно в рядок ставить. Кружки были обычные алюминиевые, припрятанные здесь несколько дней назад. Майор извлёк из рукава солдатскую восьмисотграммовую фляжку, запрятанную им так, что со стороны и не скажешь, есть ли в рукаве что–либо. Отвинтил крышечку и принюхался, одобрительно крякнув.

— Нормально, — заключил он.

— Водяра? — спросил Масканин.

— Да, откуда здесь водяра? — Бембетьев хмыкнул.

— Правильно, — майор разлил по первой. — Медицинский спирт. Разведённый пятьдесят на пятьдесят. Такая вот гидроколбаса.

— А на закусь что, курятина? — усмехнулся Бембетьев.

— Ну да, — кивнул майор, — со столовки с собой хрен что вынесешь, а сбегать в город — вообще дохлый номер. Поэтому, господа, только гидроколбаса с курятиной.

Масканин почесал нос, пытаясь врубиться. Бембетьев и Полудуб понимающе переглянулись и похлопали его по плечу каждый со своей стороны.

— Это у нас со времён учёбы во владимирском пехотном, — объяснил Бембетьев. — Юнкера — народ не особо богатый, зачастую только водка из выпивки, да сигареты на закусь, если выпадет редкая возможность бухнуть после отбоя. Водка или самогон — гидроколбаса. Выпил, закурил — вот тебе и курятина.

— Понял, — Масканин улыбнулся. — И часто вы так?

— Не часто, но бывало, — ответил майор. — По крайней мере, в моё время.

— Да и в моё, — заметил Бембетьев, смотря на майора. — Ты меня не помнишь конечно, а мы на вас, на выпускной курс как на богов смотрели. Поэтому тебя я помню, ты нас ещё строевухой на плацу гонял.

— Было дело, да, — начал припоминать майор, проведя ладонью по стриженному под ноль затылку.

— А смысл в чём? — поинтересовался Масканин.

— Так в нашей альма–матер заведено, — ответил Бембетьев. — Каждый август выпускной курс обучает строевой обитуру, то есть уже зачисленных и сведённых в подразделения салаг, но ещё не принявших присягу. Традиция-с.

— Да-а… — протянул Масканин. — Гидроколбаса, говорите, с курятиной. Хэх! Обойдусь, пожалуй, без вашей курятины. А что за повод, кстати?

— Повод есть, Макс, — майор подмигнул. — Всамделешний. Письмецо я получил от жены, сегодня в столовке передали. Шло оно долго, пока туда–сюда, сам знаешь как оно бывает. Короче, рожает моя. Когда — точно не знаю, но если она не ошиблась, то примерно сегодня.

— Сын, дочь? — спросил Масканин.

— Надеюсь, сын. Хватит с меня девок. Фамилию продолжать надо, она у меня редкая. А то вдруг я последний Полудуб на свете? Ну, давайте, мужики, чтоб моя благополучно разродилась.

Кружки глухо лязгнули. Выпили залпом. Масканин жестом отказался от протянутой майором сигареты, затянул воздух через рукав.

— Последним быть никак не можешь, — заявил он. — Где–нибудь ещё Полудуб сыщется. Обязательно сыщется.

— Угу, — буркнул майор, затягиваясь, — примерно то же мне и наш коновал сказал. Мол, подумаешь, два пальца оттяпаю, от вас Полудубов не убудет. Это у него, засранца, шуточки такие.

— Гаврилов? — спросил Бембетьев.

— Гаврилов—Гаврилов, — закивал майор.

— На Гаврилова это похоже, мужик он языкастый. Юмор у него не для всех.

— В общем, пальцы резать я ему не дал. По одной фаланге — чёрт с ним, всё равно раздробило. А он мне: теперь не дуб, а полдуба точно осталось… Шутник, бля.

— Как ощущения? — посмотрел Бембетьев на укороченные пальцы майора.

— Хреново, — скривился тот, разглядывая обрубки среднего и безымянного пальцев правой руки. — Никак не привыкну, что ногтей нет и постоянно кажется, что кончики пальцев свербят. Во, штука какая… Свербит, ноет то, чего нет…

— Между первой и второй, как говорится… — предложил Бембетьев, разливая.

— А ты шустрый парень, смотрю, — одобрил майор. — За боевое братство…

Выпили по второй. Масканин вновь занюхал рукавом, посматривая, как остальные жадно затягиваются.

— За братство — это хорошо, — сказал он, — только знаем мы вас, мотострелков. Что вы, что танкисты — один хрен. Сегодня здесь, завтра там.

— Во–во, — подхватил Бембетьев, — не то что завтра, а через пять минут вас и след простыл. Механизаторы войны, блин.

— Так, я не понял, — ухмыльнулся Полудуб, — это вы к чему?

— К чему, к чему… — Бембетьев окутался дымом, прикуривая новую сигарету. — Вон две недели назад, когда меня с Максом сюда доставили… Ваш двадцатый должен был на Даме идти. А в итоге? Понесла вас нелёгкая на участок соседней дивизии…

— Понятно, — майор докурил в три затяга, сплюнул и выбросил щелчком окурок. — Мы мобильные войска, куда начальство скажет, туда и прёмся. Обычное дело — с участка на участок прыгать, как блохи. Бывало так за ночь загоняют… А там под Даме нас к своим же танкистам из двадцать второго полка на взаимодействие бросили. Двадцать второй из нашей же дивизии…

— Вот я и говорю, — встрял Масканин, — рассчитываешь на вас, а кукиш с маслом в итоге. Кто там у нас справа стоял, Олег? Сто шестидесятая? — увидав кивок Бембетьева, продолжил: — Не могли что ли у соседей несколько батальонов для ваших танков взять?

— Много ты понимаешь, Максимка, — в миг посерьёзнел Полудуб. — Взять у простой махры батальоны? А заодно и артиллерию, и сапёров. Ну–ну. Ты пока поручик, вот станешь капитаном, сам докумекаешь. Ну сами, подумайте: во–первых, кто ж их по собственному желанию даст, батальоны эти? Во–вторых, стрелковые подразделения нихрена не способны грамотно взаимодействовать с танками, на то есть мы — моторизованная махра. Танки ведь не универсальное оружие, им защита и прикрытие нужно. Своя обученная пехота, своя артиллерия и свои спецы. А будь по–вашему, господа поручики, вклинились бы мы не далее трёх–пяти кэмэ. А вышло как?