— А чего ж? — ответил стоявший с краю егерь. — Или мы не вольногоры, браты?
— Вот я тебе щас, Подлужный, почешу языком! — взревел Вагенький, багровея. И добавил несколько сложных матерных конструкций, в которых печатными были междометья и отдельные словосочетания вроде "духа авантюризма" и "полная анархия".
В подобных конструкциях старший фельдфебель был известный виртуоз, говорят, иной раз от его экспромтов и бабы вдруг рожали. Однако сейчас все его усилия пропали в туне, да и честно сказать плагиат он выдал сам на себя. Егеря–интенданты конечно пошатнулись от его напора, но мысли в их головушках пустили глубокие еретические корни.
Вагенький бушевал бы ещё долго, но Масканин скомандовал добровольцам построение и победно уставился на пунцового от возмущения унтера. Все десять егерей поддались "духу авантюризма и анархии".
— Ты что ж, делаешь, господин поручик? — Вагенький успел охрипнуть. — Этих шебутных сагитировал, а с кем мне оставаться прикажешь?
— Так мы машину разгрузим, — заявил Масканин, пожимая плечами, мол, какие ко мне претензии? — И, Сергеич, сам ты никак не останешься. Помощника я тебе дам, о котором ты не догадываешься.
Не хорошо оставлять Вагенького одного, будь он трижды силён как бык, но тягать в одиночку ящики и цинки не сможет. Однако в армии существует особая категория военнослужащих, о которых вспоминают не всегда. И на виду они вроде бы, и в то же время их как бы и нет.
Масканин подошёл к кабине грузовика и узрел не удивившую его картину. Счастливо спящее тело водителя спокойненько развалилось на мягком сиденье. И хоть камни с неба вокруг, а водила знай себе дрыхнет.
Поручик дёрнул ручку. Та не поддалась, изнутри водила закрылся, засранец. Тогда Масканин побарабанил кулаком в дверь. Водитель прокинулся не сразу, на его флегматичной физиономии проявилась вялая работа мысли, непосильная спросонья дилемма: то ли ехать пора, то ли мир сошёл с ума. Долгих десять секунд ему понадобилось, чтобы сообразить открыть дверь.
— Выпрыгивай, родной! — Масканин ехидно улыбнулся. — Давай, давай. Родина нуждается в тебе! Вялые попытки протеста были пресечены на корню.
Когда грузовик разгрузили, поручик увёл волонтёров, а водитель с тоской в глазах понял, что, по крайней мере сегодня, он будет таскать тяжести вдвоём с обозлённым старшим фельдфебелем.
У трофейной команды было аж четыре грузовика. Не какие–то там шеститонные "Тунны", а ВАК 521 — тяжёлые армейские пятнадцатитонники, производимые знаменитым концерном "ВежАвтоКон". И нахрена, спрашивается, трофейщикам такие машины? Для сбора трофеев чересчур. И что тут особо собирать, спрашивается? Ну оружие, ну амуниция. Не склады же захвачены. Ничего в принципе интересного тут не было. К тому же, такие трофеи и егерям не помешают.
Старшим в команде был майор. Масканину он не понравился сразу, и не в принадлежности к тыловой братии дело. Поручик был знаком со многими интендантами дивизии, в большинстве — нормальные парни. В этом же тыловике было что–то мизантропное, так сразу и не выразишь. Возможно, что в поручике заговорила простая неприязнь. Вырядился майор в повседневку, весь с иголочки, сапоги надраены, шинель чуть ли не отутюжена, словно не на передовую приехал. Рожа лощённая, руки чуть ли не с маникюром, не то что у егерей — грязные и в ссадинах. Показное в этом было что–то, небось, много о себе мнит, числясь за каким–нибудь управлениям тыла армии.
Выйдя из машины, майор медленно расхаживал, по хозяйски осматривая захваченные позиции. И курил как в мирное время, не пряча дорогую сигарету в кулак. Ну и как к такому гусю подступиться? Масканин сплюнул, сделал бесстрастное лицо и пошёл к тыловику.
— Во, блин, созрел! — майор вальяжно смерил взглядом Масканина и добавил: — Долго у вас тут соображают. Совсем пораспустились тут.
Слова интенданта пробудилась в Максиме глухую злость, но вида он не подал. Особенно слух резанули дважды выделенные голосом "тут". Что ж, посмотрим, что за птица, решил он.
— Поручик Масканин, командир шестнадцатой роты, — представился он чётко по уставу, не забыв и воинского приветствия.
— Майор Ломарёв, — попыхивая сигаретой, назвался тыловик с таким видом, будто одолжение сделал. — Не видно, что ты поручик. Не офицер, а чёрти что. Что за внешний вид? И бойцы у тебя соответствующие, расхлябанные. Мародёры какие–то. Ладно, чего там, показывай, что вы тут навоевали.
В Масканине начало закипать бешенство, которое он с трудом подавил. Много чести этой гниде объяснять, что он гнида. Ладно бы просто вздумалось ему вздрючить младшего по званию офицера, это пережить можно. А можно и послать по матери, так как нехер додалбываться не к своему подчиненному на глазах его бойцов. Особенно на их глазах… Но вот сравнивать бойцов на передовой с мародёрами, такого на памяти Максима никто себе не позволял. И генералы, бывало, грязные с ног до головы ходили и солдатским пайком не брезговали. А этот…
Хотел вот поначалу Масканин попросить у этого хлыща пару грузовиков на время, чтоб раненых отвезти, да как теперь и язык повернётся после таких слов? Но от своих намерений он не отказался.
— Слышь, майор, а когда это мы на "ты" перешли? Не боишься–то тыкалку поломать? И ручку свою тебя никто не учил к головке прикладывать? Воинское приветствие западло изобразить?
Интендант на миг застыл. Дышать даже перестал. Потом кашлянул от возмущения или от застоявшегося в гортани сигаретного дыма. И налился кровью в лице.
— Что?! Совсем охренел, твою мать!!! — майору явно перестало хватать воздуха. — Да как ты разговариваешь со старшим офицером?! Перед тобой майор стоит!.. Совсем оборзел, поручик?! Ну, ничего, я тебя запомню! Я тебе устрою сладкую жизнь! Ты смотри, каждая сошка вякать мне будет! Что–то противное скопилось во рту. Масканин сплюнул.
— Да пошёл ты! Развернулся и скомандовал находившимся поблизости егерям:
— Айда, ребята всю срань из машин! Будем раненых вывозить!
— А ну стоять!!! — взревел тыловик, доставая из кобуры пистолет. — Всем стоять на месте! — потом повернувшись к своим бойцам, которых вместе с водителями было по трое на машину, рявкнул: — Никого не подпускать! Это саботаж!
— Ты что, идиот пришибленный, прикажешь им стрелять?! — вызверился Масканин, наблюдая как майор медленно отходит к борту грузовика.
— Это саботаж! — повторил тыловик. — Силаев, разоружить поручика!
К Масканину поспешил ретивый молодец с карабином на перевес, а за ним следом ещё один. Вот придурки…
— Это уж хрен тебе, — спокойно сказал поручик, когда означенный Силаев подбежал к нему.
Боец–тыловик резко остановился, прочитав в глазах офицера решимость и что–то такое, отчего ему враз стало не по себе. Вся прыть испарилась. И сразу защёлкали затворами трёхлинейки егерей.
— Это бунт! — майор наставил пистолет на Масканина. — Сдать оружие, поручик!
Масканин медленно попёр на майора, но сделал только два шага. Кто–то крепко схватил его, зажав словно в тиски.
— Не дури, Макс… — прошептал на ухо Пашка Чергинец.
— Я щас кончу эту крысу! — прорычал Масканин.
— Не дури, говорю! Под трибунал захотел? Максим вырвался, отбросив Чергинца наземь. И напирая на майора, прошипел:
— Вытащил, стреляй! Бздишь, подонок?!
Майор отступил на шаг, хотел что–то сказать, но схлопотал камнем в висок. Это был именно камень, небольшой такой камешек, прилетевший из сбежавшейся на крики толпы. Интендант обмяк и сложился, будто ему стержень какой–то вырвали.
Масканин огляделся и сразу понял, кто бросил камень. Зимнев. Слишком он заинтересованно смотрел на интенданта, словно до сих пор провожая свой бросок взглядом. А рядом с прапорщиком стоял и лупал глазёнками Ковалёнок, очумевший от только что завершённой сцены. Встретившись глазами с ротным, парнишка несмело улыбнулся и изрёк:
— Этот майор переживательный какой–то. Хм… В обморок упал.
Мда, это Ковалёнок. Вот так рождаются анекдоты. Правда, ситуация не смешная, не будет нового анекдота. Однако, молодец, хорошая версия, жаль не правдоподобная.
