"Что ж, всё было не зря", — думал Масканин, когда читал сводки. А потом он ознакомился с боевым путём своей 2–й егерской вольногорской дивизии, в составе которой бессменно находился его родной 7–й полк. Дивизия все эти месяцы по–прежнему находилась в корпусе генерала Латышева и всегда участвовала в сражениях на острие ударов и контрударов. Прошла всю Хакону и теперь стоит в обороне на старой велгоно–хаконской границе.
В тепле салона при включённой печке Максим смежил веки и вспоминал лица однополчан. Ему остро хотелось увидеть ребят, услышать новости и снова встать в строй полка. Больше других вспоминались старый друг Пашка Чергинец и бывший ротный Арефьев, боевитый особист Муранов, застенчивый Вадик Зимнев и злой совершенно седой Гунн, малолетний Ковалёнок и языкатый вольнопёр Лучко, а ещё молодой Латышев, наверняка принявший роту вместо пропавшего без вести под Лютенбургом Масканина, да старый дружок Санька Микулов, с которым рос в соседних хуторах и который погиб в отчаянной рукопашной схватке в начале войны на плацдарме. Мелькали перед закрытыми глазами лица, звучали голоса давно убитых, но живущих в памяти товарищей, да вспоминались смешные истории из окопной жизни.
— Как–то странно, вы не находите? — нарушил тишину Уэсс.
— Что странно? — спросил Кочевник.
— Шлюп этот ваш — тайна не из последних, насколько я могу судить. Но вот стоит рота солдат, пусть даже не простых…
— Эти бойцы уже успели на шлюпе покататься, — с веселинкой в голосе ответил полковник. — А насчёт тайны не волнуйтесь, если конечно это вас волнует. Те, кому положено, следят чтобы тайна таковой и осталась.
Прошло около десяти минут и к площадке подкатил санитарный фургон — грузовик с металлическим кунгом, на его бортах даже в темноте были различимы белые круги с крестами в центре. Сами кресты казались не красными, а чёрными. Фургон застыл в нескольких метрах от легковушки, водитель заглушил двигатель, а из кунга на утрамбованный грунт спрыгнула женская фигура в шинели. Семёнов открыл дверцу и вышел к ней навстречу. Минуты две они о чём–то говорили и, наконец, полковник жестом поманил женщину к машине, затем открыл заднюю дверь.
Масканин потеснился, хотя места рядом с ним хватало. Глаза его уже давно привыкли к темноте и он сразу рассмотрел свою соседку. Приятное лицо, возраст около тридцати, скроенная по фигуре шинелька и капитанские погоны. И лёгкая смесь запахов карболки и степных трав.
— Знакомьтесь, друзья, — сказал Кочевник. — Капитан медслужбы Шергина Юлия Никитична.
Затем он представил ей своих спутников и вкратце обрисовал зачем медицинский капитан полетит с ними. Оказалось, она сопровождает увечных, которых ждут универсальные блоки регенерации. Имея допуск ко многим тайнам, Масканин с некоторых пор уже знал про эту новинку в медицинских технологиях, знал что несколько УБээРов размещены в госпитале ГРУ и Светлоярском окружном. Собственно, это не было такой уж тайной, ведь все те счастливчики, что прошли через эти блоки регенерации, хоть особо и не трещали языками, так как подписывались о неразглашении, но слухи уже гулять начали. До сегодняшнего дня Масканин полагал, что УбээРы — новейшее достижение отечественных учёных. А выходит, что это совсем не так. Выходит, УбээРы — технологии совершенно иного порядка. Уэссу о блоках регенерации известно не было и он ловил каждое слово. Свои вопросы бывший "стиратель" решил задать потом, когда наступит удобный момент.
— Значит, в этот раз сразу троих, — сказал Семёнов, полуразвернувшись к Шергиной. — Интересно, Юлия Никитична, кого же на сей раз вы признали достойным восстановления?
Шергина устало вздохнула, пропустив мимо ушей лёгкую иронию насчёт "достойных", поправила заплетённые в косы волосы, теребя при этом зажатую в руке фуражку, и ответила:
— Подпрапорщик Дольниев, сорока трёх лет, наводчик противотанкового орудия. Остался без ног. Ценный кадр, на его счету одних только сожжённых танков более двадцати. Заодно устраним последствия контузий, которые он схлопотал с самого начала войны. Второй — тоже ценный кадр, мой коллега и хирург–золотые руки. Подполковник Колычёв. Его ранило прямо в операционной, когда он проводил операцию на плацдарме на Оми. Бомба упала у блиндажа… Множественные осколочные: пневмоторакс, разрыв селезёнки и повреждение печени. Третий… Я знаю о нём мало, но по вашей линии, господин полковник, мне довели, что он очень ценен. Он велгонец–перебежчик, фамилия, кажется, Сикинс. Я так поняла, он из чиновников средней руки.
Кочевник многозначительно покачал головой. Он припомнил одну историю двухмесячной давности, когда к Острецову доставили перебежчика по фамилии Вебстер. Правда, не совсем перебежчиком был этот Вебстер, но тоже чиновником. Он служил в министерстве горной промышленности и был, в общем–то, пламенным патриотом своей страны, пока однажды случай не столкнул его с рунхами на одной из горных строек. Поначалу Вебстер думал, что сошёл с ума, когда осознал, что под личиной людей промышляют существа совершенно чуждые человечеству. Он нашёл в себе силы ничем не выдать себя и только потом, когда оказался наконец дома в спокойной обстановке, ужаснулся. Позже, после многих тяжких размышлений, он оценил примерный масштаб распространения чужаков в государственном аппарате Велгона. И решил бежать. Хорошо подготовившись, он подался вместе с семьёй в сторону Хаконы к линии фронта. Вебстер с родными затаился в брошенном хуторе, надеясь, что сможет переждать, когда линия фронта передвинется сама, то есть когда отступят велгонские дивизии. Так и случилось, хутор вскоре оказался в ближнем тылу русских войск, а Вебстер с семьёй поспешил в сторону Гельдерна — крупного окружного города Хаконы. Он и его жена преотлично владели многими языками, а план их был прост: пройти Хакону насквозь и выйти к побережью Тёмного моря где–нибудь подальше от Героны, где базировались русские корабли, чтобы затем в каком–нибудь коммерческом порту сесть на пароход и перебраться за океан. Благо, кое–что из сбережений Вебстер успел прихватить перед бегством. Но план не сработал. Через несколько дней беглецы попали в контрразведку, а потом были переданы в ГРУ.
Что касается Сикинса, о котором только что сообщила капитан Шергина, то он один из тех немногих, кому Вебстер доверился и рассказал о своём открытии. Таких людей было немного, все они его коллеги–чиновники либо инженеры, которых он по долгу службы знал много лет. И всем им он доверял как себе. От Острецова и Красевича Кочевник знал, что с Вебстером велась плотная работа по изучению возможностей перехода через линию фронта его друзей вместе с семьями. Выходит, кое–кого уже вытянули. Что ж, зная Ярему Красевича, это не удивляло.
Размышляя обо всём этом, Кочевник глянул на Уэсса и вспомнил свои же сказанные Херберту слова, что Велгону после войны понадобятся новые кадры.
Шлюп опустился почти беззвучно. В темноте его очертания были труднопредставимы — некая неясная громадина, скорее похожая на большой морской контейнер, но куда больше в размерах, с заострённым носом и слегка приплющенный. Пытаясь рассмотреть шлюп, Масканин подумал, что неплохо бы увидеть эту штуковину при свете дня.
У одной из опорных стоек опустилась рампа и Семёнов попросил помочь Шергиной с погрузкой раненых. Носилки Масканин таскал в паре с Уэссом, полковник и медик исчезли в неосвещённом зеве шлюпа. Управившись за пяток минут, Максим и Уэсс были препровождены в пассажирский отсек, где их разместил Семёнов. Шергина уже сидела в одном из кресел. А Масканин подумал об Уэссе и о том раненном перебежчике, что лежал на носилках спящим в соседнем отсеке. Максим вдруг осознал, что война потихоньку приобретает для него совершенно иной смысл. Ещё не так давно всё было просто и понятно: есть враг — велгонцы, которых надо уничтожать. Теперь же простых велгонцев он воспринимал как марионеток, которых приносят в жертву их держащиеся в тени хозяева.
— Ты заметил, что раненые в глубоком сне? — прошептал Уэсс, осматриваясь.
