Так что, вертя в руках загадочный слиток, в воображении Фабрегас рисовал древние банковские хранилища, битком набитые заветными драгметаллами. Со свойственной ему жадностью, он смекнул, какой куш можно будет срубить на этом деле, если поприжать удачливых кладоискателей. Смекнул, помечтал, но действовать начал осторожно. Прежде всего, он распорядился выяснить о "чете" Корф как можно больше. Не легавые ли они? Через прикормленных фараонов и по своим каналам, что известно о них полиции, не связаны ли они с другими группировками? Не светились ли они в колонии? (Колонией называли военный городок в пятидесяти километрах северней Фалонта, где квартировался гарнизон военно–морской базы островитян, а сама база размещалась ещё в полусотне километров на север). Наконец, швартовалось ли в порту в последнее время быстроходное судно (а иначе как можно удрать от даже устаревшего эсминца островитян)? Время шло, информация проверялась, подозрения понемногу развеивались, а нетерпение и азарт Фабрегаса всё возрастали. Прошли неделя, вторая, за это время Корф сплавил ещё несколько слитков и в воровском мире поползли слухи. Теперь подходила к концу третья неделя, когда Фабрегасу стало понятно, что не он один заинтересовался древней платиной. И это в тот момент, когда он смог увериться, что наскок на Корфа не сулит неприятных неожиданностей.

Делить "золотую утку" Фабрегас, естественно, ни с кем не желал. Чьи люди в данный момент пасли Корфов, удалось установить довольно быстро. Молодого, бритоголового с высоким лбом, не раз видели до этого среди людей Губастого. Второго, среднего возраста и ничем внешне не примечательного, кроме разве что худобы, установить не удалось. Но действовал он в связке с молодым. С Губастым Фабрегас до этого в делах не пересекался, в Фалонте они контролировали разные территории, не посягая на чужое, и потому повода враждовать у них не было. До сего дня не было. Сказался темперамент Фабрегаса. Во–первых, ему напросто надоело ждать, а во–вторых, он хотел чётко обозначить, кому принадлежит "золотая утка".

Судьба глаз Губастого была решена. Под вечер, когда на улицах центра города стало по обыкновению многолюдно, а Корф со своей "пассией" отправился привычным маршрутом в полюбившийся им ресторан, в людской толпе послышались оханья. Пасший Корфов худой начал медленно оседать, вяло и неуклюже пытаясь дотянуться рукой до спины. Опустившись на колени, он уткнулся лицом в мощённый камнем тротуар и застыл. Из–под лопатки у него торчала рукоять ножа. Вокруг неподвижной фигуры начали собираться люди. И сразу же по ушам резанул короткий женский взвизг.

Его молодой напарник в это время пребывал в кафе на этой же улице, чуть дальше по маршруту Корфов, откуда открывался хороший обзор и самой улицы, и парадного входа в ресторан. После того как официант поставил перед ним заказанный безалкогольный коктейль, он успел сделать лишь два глотка и у него начался жесточайший приступ удушья. Лицо бедолаги окрасилось багрянцем, на лбу и на шее вздулись вены, на висках проступил пот. С выпученными безумными глазами, безуспешно ловя воздух ртом, подобно выброшенной на берег рыбине, он в корчах опрокинул столик и испустил дух на полу под обалдевшими взглядами посетителей и персонала кафе. Немного позже разрыдался официант, принёсший злополучный коктейль. Среди его вытья, перемежавшегося размазыванием слёз и соплей, с трудом можно было разобрать, что он–де на полминуты отлучился, оставив коктейль без присмотра, а рядом кто–то крутился, кого он не запомнил.

На следующее утро мимо швейцара "Адлона" прошмыгнул посыльный мальчишка, сунувший в руку портье запечатанный конверт без единой надписи, со словами: "для господина Корфа". В записке Фабрегас убедительно предлагал принять приглашение отужинать вместе с ним в ресторане при казино "Фунт счастья". Конечно, можно было бы "случайно" встретиться с Корфом в одном из тех мест, что он обычно посещал. Но этот сноб Корф, как назло предпочитал те заведения, где Фабрегас в любой момент рисковал услышать, что его присутствие здесь крайне не желательно. Рассчитывать, что ему удастся остаться для всех прочих инкогнито, хозяину городского юга не приходилось. Как–никак, а в определённом смысле он был знаменит. Он и завсегдатаи респектабельных клубов и не менее респектабельных ресторанов существовали в разных мирах, обретаясь в параллельных сферах жизни. И ни одна из сторон не любила проникновения чужаков.

— Для вас письмо, господин Корф, — протянул конверт портье.

Краснов взял конверт, повертел. Ни строчки, ни подписи. Рука портье, между тем, уже превращена в клешню, губы заученно растянуты в дежурной улыбке, невыразительный взгляд устремлён в вечность. Чаевых ждёт, как же ж, обычай такой, понимаем. Пётр Викторович вложил в клешню заготовленную мелкую монетку в десять соренсов. Дежурная улыбочка мгновенно стёрлась.

— Примите заказ. Завтрак в номер, на двоих. Как обычно.

Портье исчез с глаз, а Краснов закрыл дверь и оторвал тоненькую полоску бумаги по краю конверта. Внимательно прочёл записку, потом ещё раз. Текст отпечатан на машинке. Подписи нет. Неважно, собственноручно печатал ли автор записку или под диктовку, в манере строить предложения сквозила большущая, прямо таки огромная самоуверенность, что приглашение в "Фунт счастья" будет принято. Что ж, если принять приглашение, то до назначенного часа времени валом. А если не принять?

— А не послать бы тебя к чёрту? — вслух подумал Пётр Викторович.

— Кому это вы? — поинтересовалась Комета, выйдя в гостиную в одной пижаме, видимо только–только проснувшись.

Краснов молча протянул ей записку и уселся на стул, машинально шаря рукой по журнальному столику, где обычно оставлял сигареты. Вытащив из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и несколько секунд придирчиво наблюдал появившийся сизый дым.

— Зачем же сразу к чёрту посылать? — Комета положила записку на столик. — Можно и сходить. Послушать, что там имеет предложить наш "доброжелатель".

— Можно–то, можно… — Краснов затянулся и стряхнул пепел в пепельницу. — Но скажи–ка мне, а на кой нам теперь это надо?

— Не вижу причин избегать встречи с местным криминальным боссом.

— Хм. Хорошо, давай порассуждаем. Сколько мы здесь уже сидим? Правильно, три недели. Согласен, само по себе, это ещё не показатель. Но чёрт возьми, три недели, вообще–то, достаточно, чтобы произошло хоть что–нибудь. Получается, мы без пользы форсируем ситуацию, толкая платину всяким хмырям. Без пользы посещаем сборища местного бомонда…

— А мэра мы тоже без пользы прощупали? — перебила Хельга. — А прочие городские власти? И ребята, получается, без пользы уродуются?

— Да так и получается.

— Что–то я вас не узнаю, Пётр Викторович. Куда же пропал непогрешимый патриарх?

— Не пыхти. Будь я непогрешим, мы б не застряли в локусе Темискиры. Лучше вспомни, о чём мы не раз говорили на борту "Реликта". Вспомни, сколько лет здесь безнаказанно действуют рунхи. Не ты ли с Оракулом в один голос утверждала, что Фалонт — ну просто идеальное место для рунхов? Согласен, я тоже так думал, да и сейчас так думаю. Но, похоже, их здесь просто нет. По всему выходит, что всё самое интересное происходит за океаном. Поэтому, торчать здесь больше нет смысла. Не сегодня–завтра на нас обратят внимание эмбэшники вкупе с полицией. Насчёт последней, это вполне уже могло произойти, после вчерашнего–то.

— Но откуда полиция узнает, кого пасли те покойники? Сильно сомневаюсь в способностях фалонтской полиции. Уровень преступности говорит сам за себя.

— Как знать, Хельга, как знать, — Краснов выпустил дым и скомкал записку. Потом положил её в пепельницу и поднёс горящую зажигалку. Пламя с жадностью лизнуло бумагу и вот она уже догорает в пепельнице, превращаясь в лохмотья. — Теперь ещё этот королёк уголовного мира. Три недели про нас вынюхивал, небось. Решился, наконец. Если бы мы здесь нащупали "друзей" наших — рунхов, я бы, скрипя зубами, как неизбежное зло, пошёл бы на обналичивание некоторого количества слитков. Теперь же, я не вижу в этом смысла.