— А ну, назад, доходяги! — гаркнул сорванным голосом сержант, когда зэки вокруг Масканина начали сбиваться в стаю, надвигаясь на велгонцев. Сержант прочертил ногой линию на земле, отошёл на несколько шагов назад — вплотную к своим бойцам, и передёрнул затвор карабина. — Первого, кто переступит черту, прикончу без предупреждения!

За спиной сержанта защёлкали затворы. Охранники преисполнились решимости стрелять на поражение. Но не меньшую решимость испытывали и внезапно очнувшиеся и теперь горящие ненавистью те самые "зомбики", как их не так давно назвал смотритель по имени Фребо. И никто уже не думал, что над головой готовятся лечь на боевой курс бомбардировщики.

Всё произошло довольно быстро. В едином порыве, кто с руганью, кто завывая от страха или ярости, а кто и вовсе молча стиснув зубы, узники сорвались прямо на наставленное на них оружие. Велгонцы успели сделать по одному–два выстрела, но смерть собратьев вовсе не остановила обезумивших заключённых, а иных охватило бешенство. Толпа растерзала охранников в считанные секунды, отобрав их же собственные карабины, штыки которых быстро окрасились кровью.

Подобные стычки происходили повсюду. Фребо оказался не единственным смотрителем, кто привёл своих подопечных к злополучному объекту. Здесь, на краю лагеря, собралось свыше двух сотен заключённых и два взвода охраны. Теперь они были беспорядочно перемешаны мелкими группами, хаотически перемещающимися в скоротечных жестоких схватках.

Как это часто бывает, когда в ограниченном пространстве собирается достаточная масса людей, резко осознавших некую степень свободы и непременно желающих эту степень раздвинуть, людей, объединённых сходными чувствами и побуждениями, общий накал взметается к высшей своей точке — внезапно прорезавшимся острым страхом и замешанной на нём ненависти. Узников всецело захватила слепая, не рассуждающая страсть — страсть убивать. Растворённая в воздухе квинтэссенция ненависти захватила и Масканина. Чувство это для него было знакомое и давнее. А потому его ненависть была холодна и расчётлива. Ему хватило минуты, чтобы здраво оценить ситуацию. Это мелкое спонтанное восстание обречено. Максимум через полчаса оно будет подавлено. Зато открылась превосходная возможность для побега, превосходней и не пожелаешь. Правда, потом выжить — возможностей совсем не много, но всё же, лучше умереть с надеждой стать вольным человеком.

Максим наметил свою цель. Прямо, как по заказу, среди неповреждённой техники немного в отдалении стоял бесхозный теперь БТР с открытым десантным отделением. Максим, с некоторым для себя удивлением, мгновенно опознал его как "Дюркис" — как раз то, что ему требовалось. Устаревший морально и технически, бронетранспортёр, тем не менее, специально предназначался для преодоления труднопроходимой пересечённой и заболоченной местности, имел широкие гусеницы, изменяемый клиренс и два двигателя по триста лошадок. Вдобавок, его нос и борта были исполнены на манер катера, что повышало плавучесть, этакий вездеход — гибрид амфибии и БТРа.

Знание ТТХ "Дюркиса" всплыло в памяти как–то сразу, как только он попался на глаза.

"А хорошо бы, — на бегу подумал Масканин, — ещё что–нибудь полезненькое припомнить из прошлой жизни…"

Немногочисленные, к тому времени, оставшиеся в живых охранники начали отходить вглубь лагеря, обмениваясь неприцельными выстрелами с переставшими их преследовать узниками, добрая половина которых была перебита.

Порыв восстания, как оказалось, захватил не всех собравшихся у объекта заключённых. Были такие, и даже не мало, что впали в прострацию после внезапного пробуждения личности и осознания всех прелестей своего положения. Один такой попался Масканину на полпути — лежавший ничком на земле рыжий высокий парень, самозабвенно рыдавший, судя по подрагивающим плечам да охватившим голову рукам. Рядом возник коренастый крепыш с непомерно широкими при его росте плечами, одетый в порванный у колена, заляпанный, видимо чужой кровью, комбинезон. Крепыш с наскока саданул рыжего ботинком под зад, схватив за грудки, да как следует встряхнул.

— Давай, Макс, смываемся отсюда! — заорал крепыш рыжему прямо в лицо, залепив пощёчину. — Ну же!

"Тоже Макс… Везёт же на тёзок", — мимоходом успел подумать Масканин.

До заветного БТРа оставалось не более сорока метров, когда бомбардировщики расстались, наконец, со своими бомбами. Грохот был страшный. У Масканина аж ноги подкосились. Он понял, что лежит в луже, когда всё тот же крепыш рывком поднял теперь его.

— Цел, парень?

— Цел, вроде, — сквозь боль в разбитых губах ответил Масканин. В ушах у него звенело.

— Ту жестянку гусеничную водить умеешь?

— За тем и бежал.

— Хорошо, тогда ты за рычаги, а мы сверху — к пулемёту.

Масканин кивнул, вытирая с губ кровь левым рукавом, каким–то чудом оставшимся сухим после падения в лужу.

— Дай–ка мне карабин, Михалыч, — попросил рыжий.

— Смотри какой шустрый! Сначала я пулемёт проверю.

Масканин рванул вперёд. До БТРа оставалось метров двадцать, и тут из–за его борта возник охранник. Это был офицер, весь с ног до головы в грязи, видимо тоже только что повалялся в ближайшей луже. Велгонец как раз закончил перезаряжать пистолет, когда их взгляды встретились. И каждый прочёл в глазах другого свой приговор. На лице велгонца проступила надменность и гадливость, словно ему угрожал не человек, а взбесившаяся тварь. Короткие, тщательно ухоженные усики над тонкими губами, колючие прищуренные глаза — всё это сразу слилось для Максима в сплошное пятно. Теперь существовал только пистолет, который поднимал и наводил офицер. Пистолет — это смерть. Вся вселенная вдруг сжалась до размеров этого пистолета, а время замедлило свой бег, разом поглотив все звуки и краски окружающего мира. И Максим в эти мгновения уже не отдавал отчёта своим действиям, его тело работало само, повинуясь рефлексам и мышечной памяти. Откуда–то оно знало, что пуля должна ударить под левую ключицу и что есть сил рвануло в сторону, продираясь сквозь внезапно загустевший воздух. Ему удалось! Но вдруг во лбу так засвербило, как будто вторая пуля уже начала крушить череп! Максим рванул в другую сторону и вниз — и вот дистанция снова сокращена. Горячими росчерками следующие пули проносились едва не задевая. Максим не замечал, как вся надменность и гадливость начали сползать с лица велгонца, уступая место острому удивлению. Для Максима по–прежнему существовал только пистолет. Последний выстрел офицер сделал на упреждение, но просчитался, в магазине ещё оставались два патрона, когда безумно скачущая полуразмытая тень настигла его. Последним рывком Максим заставил взмыть руку, державшую пистолет, вверх, а локоть в это же мгновенье с громким хрустом разбил велгонцу кадык. Падая, Максим перекатился, вскочил, озираясь, готовый вот–вот сорваться вновь. Но врагов поблизости не оказалось. Тогда он развернулся к БТРу, мимоходом глянув на распластавшегося охранника, как на деталь пейзажа.

Масканин перемахнул через борт, больно ударившись о металлические ящики, наткнуться на которые он никак не ожидал. Из–за высоты борта, с земли их не было видно. Десантный отсек преодолел в один прыжок, по пути оценив весьма кстати стоявший на станке и оказавшийся заряженным четырнадцатимиллиметровый пулемёт МДМ — не самый распространённый в велгонской армии. Неплохой пулемёт, только старый, с несовершенным газоотводом — причиной не столь редких неприятностей из–за перегрева ствола. Ну да ладно, сейчас не это главное.

Забравшись в оставленный открытым люк водительского отделения, Максим, первым делом, проверил наличие топлива. Повезло, стрелка показывала почти полные баки. Если, конечно, здесь имело место везение, "Дюркисы" всегда должны пребывать в готовности, на случай внезапного броска в болота, например. И велгонцы, ясное дело, вовсе не ждали чего–то неожиданного. Когда затарахтели двигатели, он уже не слышал о чём заспорили за спиной товарищи по побегу. После двойного стука по броне понял, что они готовы. Что ж, держитесь покрепче, конструкторы сего "вездехода" не отягощались мыслями и о маломальском комфорте.