— Куда направляетесь, гражданин? — поинтересовался начальник.
— На баррикады, гражданин. Дадим жандармам прикурить.
— Успехов, братья! — взгляд начальника потеплел.
Вахмистр тронулся, бурча под нос что–то про братьев и козлищ, за ним тронулись остальные машины.
— Дозвольте обратиться, господин поручик, — Григорьев глянул на Красевича и снова всё внимание на дорогу.
— Обращайтесь, вахмистр.
— Я смотрю на многих бандитах форма. Но это мне понятно, в армии все служили, может и дезертиры среди них. Но откудова их так много? Не могёт столько дезертиров быть! Уклонисты? Нешто побросали заводы–фабрики? Или хозяйства в сёлах?
— Кто–то — да. Но их меньшинство. Думаю, тут в основном всякие конторские пособирались. И прочая братия из идейных безработных.
— А оружия у них столько откудова?
— А вот это, вахмистр, интересует и высокие чины в столице.
По пути Красевич посматривал по сторонам, провожая глазами группки революционеров. На одном из бунтовщиков он заприметил военную форму, как и полагается, без знаков различия, но иностранного образца.
— Вон тот в не нашей форме, — тыкнул он пальцем направление.
— Старая арагонская, — просветил Григорьев. — Не знакома, господин поручик?
— Не приходилось сталкиваться.
— Трофеи. После последней арагонской на толкучках этого добра не мало было.
Колонна без проблем миновала ещё несколько пикетов, чем ближе к центру города, тем менее бдительны были проверки. Хотя один раз их долго помурыжили у въезда на забитый народом проспект. Что–то вроде митинга там организовывали, нагнав толпу из ближних домов. Вскоре машины пронеслись по мосту на Большой Моховой улице и выехали на Соборную площадь, где располагался дворец губернатора. По данным Красевича, здесь республиканцы устроили свой штаб.
В охранении вокруг дворца находилось до полусотни боевиков. Многие грелись у костров, разведённых из сломанных патронных ящиков и откуда–то вытащенной разбитой мебели. Истоптанный и грязный снег пестрел кучами всевозможного мусора, будто специально его сюда по округе собирали. У парадного входа была сооружена баррикада из мешков с песком, в центре которой расположился расчёт с пулемётом Вереснянского. Такие же баррикады должны были быть и у остальных входов. До флага, реявшего над дворцом, бунтовщики ещё не добрались, зато успели повесить на фронтоне длинный транспарант с вручную вытравленной надписью: "Да здравствует Республика!"
Машины остановились метрах в десяти от ступеней парадного входа. Имитируя расхлябанность, солдаты начали вылазить из кузовов, закуривая, поругиваясь, кое–кто оттянулся к ближайшей аллеи до ветру.
— Вы откуда прибыли? — поинтересовался выскочивший из здания крепыш в коричневом пиджачке и с маленькими очочками на носу. — Кто у вас командир отряда?
— Это я, — выдвинулся из толпы Красевич и затараторил, не давая крепышу времени опомниться: — Николаев моя фамилия. Полчаса петляем, с пути сбились. Везде проверяют нас, проверяют. А чего проверять столько раз? Мы спешим. Там на баррикадах подкреплений ждут, а по пути и спросить–то не у кого. Мы ведь и города не знаем. Так что, проведите нас, гражданин, к кому–нибудь…
— Тихо, тихо, гражданин! — республиканец взял Красевича под руку. — Я вас к коменданту проведу, вот он и укажет куда вам. Понимаете, все в разъезде…
— Как это все?
— Ну не все, конечно. Броклов на месте. Идёмте, идёмте!
Пройдя за крепышом в здание, Красевич был остановлен начальником караула в плотной кожанке с повязкой на рукаве. Начкар потребовал документы, а крепыш засеменил к парадной лестнице. Красевича плотно обступили два боевика в шинелях. Грамотно обступили, что ж, армейская подготовка налицо. Протягивая документы: захваченный нарядный лист, липовый паспорт и такой же липовый партбилет, Ярема моментально оценил положение. Народу в зале было не много. Трое караульных дежурной смены, один в будке регистратора, четверо за столом. Четвёрка, среди них и девица неопределённого возраста, возилась с телефонами и бумагами. Телефоны оказались армейскими полевыми, провода от них шли на улицу, протянутые по земле к узлам связи и передовым позициям. Тут же в кучу были свалены пустые и полные катушки с проводом. По парадной лестнице туда–сюда пробегали типы то канцелярской, то откровенно уголовной внешности, чтобы либо скрыться за подвальной дверью под самой лестницей, либо исчезнуть наверху.
Ярема был готов атаковать в любой момент. Десантный нож в хитрых ножнах на левом предплечье, мог в миг выскользнуть в ладонь из–под широкого рукава меховой куртки, стоило лишь изогнуть руку особым образом. "Сичкарь" с глушителем в кармане снят с предохранителя, патрон дослан в патронник.
— Номер партбилета у вас, гражданин, не того… — пробасил начкар. — В этом году вручали?
— Да, в марте, там же написано.
— А подпись самого Таранского. Странно. А кто вас в Алексеевск направил?
Десантный нож скользнул в руку и пропорол кожанку начкара, войдя по рукоять в брюхо. В ту же секунду Красевич ушёл в сторону, одновременно рубанув ножом с разворота по горлу правофлангового караульного. Ещё фонтан крови не успел выплеснуться из рассечённой шеи, а Ярема уже падал на пол вместе с начкаром. Оставшийся караульный успел отскочить на два шага и наводил на него пистолет–пулемёт. Но выстрелить не успел, дважды чихнул снабжённый глушителем "Сичкарь", пули впились боевику в оба глаза, мгновенно вынеся заднюю часть черепа.
Лёжа на спине, Красевич застрелил выглянувшего из регистраторской будки дежурного. Из четвёрки за столом успела среагировать только девица, выхватившая из кобуры армейский "Воркунов". Успела она и заорать нечто невнятное, но явно матерное. Пуля Красевича оборвала крик, войдя между глаз. Остальных он перещёлкал без труда, они просто растерялись и даже оказались не вооружены. Девятым выстрелом добил начкара — на всякий случай, хотя тот даже не шевелился.
На крик отреагировали быстро. На лестнице послышался топот. Со второго этажа спешило до десятка бунтовщиков. И скорее всего, это была только первая группа.
Красевич подхватил выпавший у мёртвого караульного пистолет–пулемёт и сиганул за ближайшую колонну. Оружие оказалось арагонским "Дыроколом" — так в Новороссии дразнили PSC M2 калибра 6,35–мм, стоявший на вооружении полиции и коронной гвардии в Великом Герцогстве. "Дырокол" был контрабандным, ведь оружием страны–соседи между собой не торговали. Однако Яреме он был знаком, в учебном центре разведупра изучали все доступные стрелковые системы. Вот и пригодились занятия. Не сказать, что Красевич был в восторге от этой машинки, но плюсы она имела: надёжность и выбор вида огня, удобный как ручка коробчатый двухрядный магазин ёмкостью в 60 патронов. Однако хреновая эффективная дальность из–за сильного рассеивания, всего–то до ста метров. Потому и звали этот ПП "Дыроколом", нашпиговать пространство свинцом, не заморачиваясь на меткости — наверное единственная тактика его применения. Впрочем, сейчас как раз такая ситуация.
Длинная очередь прошлась по лестнице, скосив первых боевиков. Шесть тел покатились вниз. Остальные затаились, открыв беспорядочный и бесплотный огонь.
Стрельба во дворце стала сигналом для штурмгренадёр. Успев рассредоточиться и смешаться с бунтовщиками, бойцы Рутковского положили их за считанные секунды. Разом грянули выстрелы, заработали десантные ножи и штыки. Позиции у парадного входа были очищены. Потерь не было, только один легкораненый, но оставшийся боеспособным. Чётко и слажено штурмгренадёры разобрали до поры хранившиеся в грузовиках "Ворчуны" — своё штатное оружие. И вот уже взвод автоматчиков, забрав бесхозный пулемёт и набрав у убитых гранат, разбился на отделения. Первое, вместе с прапорщиком Половняком и вахмистром Григорьевым, пошло на помощь Красевичу. Второе и третье под руководством Рутковского поспешили очистить и перекрыть остальные входы во дворец. Это отняло несколько минут. При умелой организации боя, автоматы куда эффективней тех же ППК или карабинов, да и атаковали бунтовщиков не простые стрелковые подразделения, а штурмгренадёры — элита армии.
