Литмир - Электронная Библиотека
A
A

"Может и прав Марцевич? — думал Верховный про слова директора ГБ. — Может и правда настала пора драконовских мер? У него как раз план внеочередных мероприятий разработан, но… Очень его план крут… С другой стороны, как бы потом поздно не стало, как в той старинной поговорке про жаренного петуха"…

Настенные часы–ходики показывали третий час ночи. В приёмной ждёт приглашения Краснов… Чисто по человечески Верховному было интересно посмотреть на живого инопланетника. Шутка ли, впервые за минувшие столетия на Темискире объявились гости! Верховный припомнил, как члены Тайного Совета воодушевились и одновременно обеспокоились известием, что пресловутая блокада прорвана и настал конец изоляции. Но ведь и хрен знает, чем это может грозить. Это позже начальник разведупра и охолонил всех и успокоил заодно, доложив, что инопланетники и сами, как и вся планета, оказались в ловушке. Но тем не менее, гости извне, "горячо изъявившие желание" сотрудничать с разведупром, вернее влиться в его ряды, кажется знали, как прорвать блокаду локуса окончательно. Ведь делали же это рунхи, пока в судьбу мира не вмешался "Реликт".

Рунхи… Верховный попробовал про себя это слово на вкус. Что ж, теперь–то, благодаря инопланетникам, он знает кто они. И кроме того, некоторые события и явления из новейшей истории предстают в совершенно ином ракурсе.

Пора бы начинать аудиенцию.

— Просите господина Краснова, — распорядился он по селектору.

Получив вызов, коллежский секретарь, сопроводил гостя в кабинет Верховного.

Взору Петра Викторовича открылось просторное помещение, выдержанное в имперском стиле. На первый взгляд, всё здесь казалось гипертрофированных размеров: мебель, окна, гардины, люстра с хрустальными подвесками в центре потолочного свода, полотна с батальными сценами и портреты государственных деятелей прошлых времён, рядом с которыми колоннообразные двухметровые постаменты с бронзовыми и мраморными бюстами смотрелись карликами. Ворсистый однотонный ковёр тоже казался огромным, застилающим чуть ли не весь кабинет. Длинный Г-образный стол, отделанный линкрустом, начинался метрах в четырёх от входа и тянулся через весь зал, зрительно сужаясь к перемычке буквы "Г". Стулья под стать столу — с высокими спинками, широкие, будто делали их для великанов трёхметрового роста. В дальнем углу, у занавешенного окна, размещался дальновизор на массивной тумбе с выдвижными ящичками, а рядом остеклённый бар с бутылочной батареей.

Была ещё одна деталь в обстановке, на которую Краснов просто не мог не обратить внимания. Тонкая золотая табличка на обычной подставке из нержавейки, повёрнутая в таком ракурсе, что любому гостю можно было без труда прочесть выгравированную на ней надпись. Именно эта надпись и привлекла внимание. "Жизнь подобна выстрелу в упор", гласила она.

"Что–то, вроде, знакомое", — подумал Краснов и память вдруг сама услужливо открыла доступ к давно не тревоженным закуткам. "Жизнь подобна выстрелу в упор… Внезапно, без всякой видимой причины, не спросив на то его согласия, человека ставят перед фактом появления на свет"… — вспомнилось следом, а затем пришло и удивление, что здесь ещё помнят полубезумного мудреца Конрада, жившего в XIX или может быть в XX веке докосмической эры.

Верховный поднялся на встречу, рассматривая гостя с тем видом, с каким обычно сопоставляют облик известного по фотографии человека с ним же самим, но в натуре. Цепкий взгляд сквозь тонкие стёкла очков в элегантной роговой оправе, грузная фигура, утомлённое осунувшееся лицо, обрамлённое заострённой бородкой с проседью — Краснов примерно таким себе и представлял Ольшанского.

— Рад нашей встрече, Пётр Викторович, — произнёс Верховный с теплотой, протянул руку, одновременно другой указывая на стул. — Прошу.

— Благодарю, Аркадий Филиппович. Я рад, что вы нашли время принять меня.

— О чём речь? Мне давно следовало сделать это… Как добрались? Не утомились ли ждать в приёмной? — с напускной виноватостью осведомился Ольшанский.

— Об этом не извольте беспокоиться, Аркадий Филиппович. Ваш секретарь — превосходный шахматист. Давненько я не играл.

Верховный улыбнулся, снимая очки и массируя глаза.

Пётр Викторович, в свою очередь, успел составить предварительное о нём мнение. Составить по первым впечатлениям, которые, исходя из личного опыта, как правило, оказывались верными. Для этого хватило всего лишь первых обронённых хозяином кабинета фраз, физиономических навыков Краснова и кое–какая информация, предоставленная в штаб–квартире разведупра. Несомненно, радовало то, что с Красновым не затевалась игра в инкогнито высшего руководства.

Во–первых, несколько удивляла такая вот форма приёма. В Новороссии приверженность к церемониалам была явлением распространённым, но Верховный изволил принять… Нет, не то чтобы как равного, а скорее как сослуживца из соседнего департамента. Во–вторых, на Ольшанского будто давила непомерная ноша, что сразу бросилось в глаза Краснову, как опытному чтецу душ человеческих. С подобными типажами государственных деятелей Петру Викторовичу приходилось сталкиваться не единожды. То что Верховный, будучи чиновником довольно высокого ранга, воспринял своё выдвижение не как высшую и желанную цель собственной карьеры, но как тяжёлую и вынужденную необходимость, этого Краснов конечно не знал. Но знал он другое, подобные Ольшанскому тихие и незаметные канцеляристы, волею судьбы возведённые к вершинам власти, были зачастую подвержены душевным терзаниям под грузом взвалившейся на их плечи ответственности. Со стороны это могло выглядеть как нерешительность, да иногда так и было. Но в данном случае не в нерешительности дело. Всё прозаичней: Ольшанский был обделён той несгибаемой волей, той слепой убеждённостью в собственной непогрешимости, что присущи натурам маниакально рвущимся к власти. К безраздельной власти. Рвущимся, не замечая на пути препятствий, каковы бы они ни были: люди ли вставали на их пути, традиции ли, основы государственности или вообще законы исторической эпохи.

— Вы не голодны? — поинтересовался Верховный. — Надеюсь, не откажите мне в удовольствии отужинать с вами? А то, знаете ли, трапезничать мне приходится всё чаще самому, при этом, когда доведётся. Заодно продолжим нашу беседу в приватной обстановке.

— С превеликим удовольствием, — согласился, успевший проголодаться, Краснов. Ежедневные физические нагрузки давали о себе знать.

— Распорядитесь подать ужин на две персоны, — бросил Ольшанский в селектор. — В личный кабинет.

Ладонь Верховного легла на голову серебряной конской статуэтки, стоявшей перед сомкнутой линией телефонов правительственной связи. Пальцы легко повернули лошадиную голову набок. Статуэтка оказалась с секретом, за спиной правителя появился проём в дотоле монолитной стене.

— Прошу, Пётр Викторович.

Пройдя коротким коридорчиком, они оказались в личном кабинете. Лишённое окон помещение было не большим и убранством сильно контрастировало с рабочим кабинетом. Более всего комната походила на жилую, в которой можно расслабиться, отвлечься от государственных забот. Вздремнуть на мягкой кушетке, полистать какой–нибудь томик, выбрав его из сотен стоявших в книжном шкафу собраний накопленной человечеством мудрости, или просто послушать музыку на проигрывателе последней модели. А можно и понаблюдать за пёстрыми рыбками в овальном аквариуме, стилизованном под иллюминатор, который словно приглашал заглянуть в мир царства морского.

Ужина долго ждать не пришлось. Появившаяся прислуга сервировала стол, на котором спустя несколько минут появились первые из поданных блюд: картофель–пюре с жаренным луком, индюшачья филейка под белым соусом, три вида салатов, бутерброды с осетровой икрой. Наличие икры Краснова удивило, ведь на сколько ему было известно, осетрина здесь водилась только на озере Невигер, которое нынче было ареной боевых действий. Видимо, из старых запасов икорка. Не станут же рыболовные артели под пулями да бомбами промышлять? Спиртное прислуга выставила в ассортименте. Покатый графин с охлаждённой водкой, по бутылке белого и красного сухих вольногорских вин, крепкий арагонский марочный херес, кантонский абсент, который в Новороссии называли полынь–водой или просто абцентом, и кантонский же коньяк. Естественно, всё богатство и разнообразие вино–водочной индустрии Темискиры Краснов изучить не успел, в этом деле и нескольких лет не хватит, если конечно каждый день не заливать за воротник. Поэтому он с интересом повертел некоторые бутылки, задержавшись на абценте, на котором на задней этикетке русским текстом сообщалось, что напиток получен из окультуренной полыни. Крепость указана о–го–го! Аж 85 %. Однако на эксперименты сейчас не тянуло, потом когда–нибудь…

120
{"b":"246724","o":1}