— Ну как! Нравится? Сейчас снизимся еще.

Самолет взмыл вверх, резко наклонился на крыло. Ушла куда-то вниз опрокинутая земля. Курс — на аэродром...

Два полета. Всего два. Но осталась в сердце тяга к прозрачной голубизне, к сладкому холодку секундной невесомости и захватывающей дух скорости. Тяга и пустота. Словно что-то потерял, какую-то привычную среду. В штурмовом авиационном полку одни летали, другие оставались на земле. Он был с теми, кто видел небо только с земли. Был и не мог не быть. Небо могла заменить лишь наука. Тогда-то и появился рапорт с просьбой разрешить сдавать экзамены в инженерную академию.

В «Жуковке» определилась еще одна его привязанность. Любил математику, теорию автоматического регулирования, светотехнику. С головой ушел в научную работу. Все свободное время делил на три части: домашние задания, научно-исследовательская работа и спорт. Как уживались эти три направления, говорят такие факты: в зачетной книжке четверки и пятерки (причем вторых больше), его избрали членом совета военно-научного общества слушателей, включили в сборную академии по лыжам.

В его служебных характеристиках и аттестациях все чаще стали появляться такие строки: «Отличник учебы, имеет склонность к научной работе...», «Заслуживает рекомендации для поступления в адъюнктуру...». В 1957 году Юрий Артюхин стал членом Коммунистической партии. После окончания академии его оставили работать на кафедре авиационных приборов и автоматов. По-прежнему не хватало времени. Он был членом партийного бюро, агитатором, участвовал в спортивных соревнованиях, выступал на научных конференциях, «мудрствовал над разными штучками» (так называет он свою изобретательскую работу).

Когда кафедре выделили свою ЭВМ, руководство решило поручить Артюхину шефствовать над ней. Иными словами, Юрий стал «начальником машины». А она, его подопечная, как назло, оказалась с норовом, капризная. Вот и возился с ней, изучал, осваивал. Поначалу боялся трогать — вызывал представителей завода. Потом понял, что так дело не пойдет: надо самому ее «врачевать» и не «классическими методами», указанными в инструкции по эксплуатации. И словно почувствовав, что «начальник» строг и крут, электронный вычислитель заработал...

Я видел у Юрия дома солидную пачку плотных листов. Это его награды: грамоты за активное участие в научно-исследовательской работе, авторские свидетельства за рационализацию и изобретательство (их более десятка), грамоты за спортивные достижения. Среди них и документ, удостоверяющий, что он чемпион Звездного.

А как попал Юрий сюда? Заканчивался 1961 год, когда совершил свой полет Юрий Гагарин, год, который стал началом космической эры. Представитель Центра подготовки космонавтов беседовал с Артюхиным, с пристрастием расспрашивал о работе, о планах на будущее, интересовался здоровьем. Потом задал ему вопрос: «Хотите посвятить себя испытательской работе?» После выжидательной паузы добавил: «Не авиационной, а космической?»

Их было несколько, инженеров из «Жуковки», которые получили право быть кандидатами для поступления в Центр подготовки космонавтов. Через барьеры отборочных комиссий прошли не все. Юрия зачислили в отряд.

Потом была работа: час за часом, день за днем, год за годом. Были тренировки, были долгие месяцы учебы и экзамены. И снова учеба, и снова тренировки. В КБ и на заводах делали новые корабли, составлялись программы экспериментов и исследований, которые требовалось провести. Государственная комиссия назначала экипажи испытателей. И был весь этот период «обыкновенно трудным». А дату его старта предугадать было нельзя. Когда в космосе летали три «Союза» (шестой, седьмой и восьмой), он находился в океане, на борту исследовательского судна «Космонавт Владимир Комаров», на нем же следил за полетом А. Николаева и В. Севастьянова. Когда экспедиция из трех человек отправилась «обживать» орбитальную станцию «Салют», Юрия снова командировали в океан, на этот раз на судно «Академик Сергей Королев».

Южные широты опалили его лицо жарким соленым ветром и солнцем. Океан, эта свободная стихия, лениво сопел, вздыхал, ворочался, временами замирал, словно впадая в глубокий сон, то вдруг темнел, хмурился, вздымал белогривые волны... Шумели над головой тропические ливни, поражали своей красотой рассветы, когда на фиолетовом небе обозначалась полоска зари, горизонт становился огненно-бордовым. Казалось, будто он охвачен пламенем гигантского пожара. А в космосе шла работа.

Сеансы связи, прием информации, передача заданий... На первый взгляд, вся работа на кораблях казалась однообразной и монотонной. Но все, что здесь делали, было важным и ответственным. Юрий понимал это и гнал прочь расхолаживающие мысли.

В свободные от работы часы выходил на палубу: кругом океан. Строгость и печаль — вот чувства, которые рождались тогда, и очень хотелось увидеть белые стволы берез, вдохнуть запах земли, пройти по росистой траве.

Да, время не знает устали. Идет и идет вперед и не может остановиться хоть на самую малость, некогда ему поразмышлять, оглянуться назад... Человек же может. Он тоже устремлен вперед, тоже спешит, ему очень некогда. Но вдруг наступает мгновение, и он останавливается, возникает потребность оглянуться назад, чтобы отчетливо, в подробностях увидеть пройденный путь. Чтобы мысленно сказать спасибо людям, которые все эти годы были рядом: учителям, командирам, товарищам... Вспомнить их мудрые наставления. А Юрий вспоминает еще и слова отца: «Не ищи легкой победы. Победа должна быть трудной, тогда она прочная».

Так у него и было. В тот самый день, когда в Звездный вдруг сразу пришло лето. Как-то разом зацвели сады, защебетали неугомонные воробьи, плескаясь в теплых лужицах, тужурка показалась тяжелой и узкой. А им сказали: «Завтра отлет на космодром». Потом старт «Салюта-3», опробование станции в автоматическом режиме, стыковка с ней «Союза-14» и две недели космической работы на борту «звездного дома»...

Вот, собственно, и все. А может быть, это только начало?

Геннадий Васильевич Сарафанов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза полковник Геннадий Васильевич Сарафанов. Родился в 1942 году в селе Синенькие Саратовской области. Член КПСС. Совершил полет в космос в 1974 году.

Она и сейчас стоит перед глазами, эта августовская ночь Байконура. Ночь его старта. Черное небо. Выхваченная прожекторами из густой темноты, ракета, ослепительно белая, стянутая фермами, слегка парила и, казалось, испытывала то же нетерпение, что и он.

Автобус притормозил и остановился. Шаг вниз и несколько шагов вперед. Скафандр сковывал движения. В нем хорошо работать в космосе, но ходить по земле... И все-таки эти шаги и эту ночь он будет помнить всю жизнь. Доклад председателю Государственной комиссии, знакомые лица конструкторов, последние рукопожатия и еще несколько шагов к лифту. Подъем. Остановка. Открыт посадочный люк. Внизу группа провожающих. Внизу светло, краски кажутся яркими, сочными. Вверху — бархатная чернота. Всего секунды нужны ракете, чтобы проткнуть этот темный купол и вырваться навстречу Солнцу, Секунды...

Старт, выход на орбиту, невесомость, тридцать три рабочих витка — обо всем этом он уже знал, знал по рассказам других, знал по тренировкам. И в то же время все это было совсем новым, совсем не таким... Нет, все это надо было пережить и испытать самому. Все это открылось ему в ту августовскую ночь.

Двое суток полета пролетели быстро. Рабочий график уплотнен до предела. Работа, работа и работа. А потом ночь посадки. Космические корабли в разное время суток возвращались в земную гавань: на рассвете, днем, под вечер. Ночью до него еще никто не садился. На долю их экипажа выпало впервые пройти эту неизведанную тропу.