Есть еще одна любопытная деталь в его биографии: он кандидат технических наук. Но суть не в самом факте, а в том, как он пришел к защите диссертации. Тема ее — «Работа космонавта в безопорном пространстве», то есть профессиональная деятельность человека вне корабля, в открытом космосе. Работал он над этой проблемой в свободное время — по вечерам, в выходные дни, в отпуске. Привыкнув к тому, что Глазков всегда чем-то занят, всегда «при деле», никто из окружающих не обращал внимания на его постоянные задержки в лабораториях Центра после окончания рабочего дня.
Однажды он спросил руководство: «Можно я завтра не выйду на работу?»
Все удивились и даже встревожились:
— У тебя случилось что-нибудь?
И вот тогда он смущенно признался:
— Да нет, все нормально, просто я защищаю диссертацию... Когда формировался экипаж космического корабля «Союз-24», первым назначили командира. Им стал Виктор Горбатко. Ему предоставили право подобрать бортинженера. Вот тут без долгих раздумий и колебаний он назвал Юрия Глазкова.
…занятия с фото- и киноаппаратурой. В. В. Горбатко. 1969 г.
— Во-первых,- объяснял Виктор,- он досконально знает космическую технику, специалист думающий, причем быстро и точно. Во-вторых, способен самостоятельно разобраться в любой сложной ситуации. И здесь я доверяю ему, пожалуй, больше, чем самому себе. И наконец, в-третьих, он очень надежен. Свою вину он никогда не свалит на другого... — Подумав, Горбатко добавил: — Он хороший товарищ, а это так важно в нашей работе.
«Работа» — это не просто слово. Для Глазкова оно полно определенного смысла.
— Эффективность работы космонавтов на станциях «Салют» уже оценивается в десятки миллионов рублей. И с каждым годом эта отдача будет возрастать. Кроме того, только на борту орбитальных станции можно провести исследование по воздействию на человека длительных полетов, а значит, и определить пределы его возможностей пребывания в космическом пространстве. Пребывания и работы...
Юрий стартовал на «Союзе-24». Через сутки после старта экипажа перешел на борт орбитальной станции «Салют-5» и проработал на ней более двух недель. «Весьма плодотворно» — такова оценка ученых. После полета его спросили: как он относится к тому ореолу славы, которым окружена сегодня профессия космонавта? Юрий ответил:
— «Бремя славы» каждый несет по-разному. Космонавты и после полета остаются такими же, какими были до него. Ведь полет это испытание и ума, и знаний, и культуры человека... Он «проявляет» то, что уже было в тебе.
В отряде космонавтов существует хороший обычай: после каждого полета все собираются, а вернувшиеся из космоса рассказывают о том, как они работали. Затем коллективно дается оценка их работе. Экипажу «Союза-24» единогласно поставили «отлично».
О планах на будущее он говорит сдержанно, чуть мечтательно, но с твердой внутренней убежденностью, что должен осуществить задуманное:
— Мои планы? Они и просты, и сложны. После полета, после всего, что предшествовало ему, хочется обратиться к педагогической деятельности. За годы пребывания в Центре подготовки у меня, естественно, сложились определенные представления о системе подготовки экипажей, о ее планировании и целенаправленности. Поэтому я мечтаю «провести» два-три будущих экипажа от начала подготовки до самого космического полета.
Жизнь каждого человека — вереница дел, событий. Но все вместе они должны вести к какому-то большому деянию, ради которого стоит трудиться долгие годы... Я бесконечно счастлив, что для меня наступил такой момент. Это — полет с его многотрудной и интересной работой. Испытать аналогичное чувство — своего рода чувство полета я хочу пожелать каждому, кто сегодня сидит за школьными партами...
ПРОХОДНОЙ БАЛЛ
Владимир Васильевич Коваленок
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза полковник Владимир Васильевич Коваленок. Родился в 1942 году в деревне Белое Минской области. Член КПСС. Совершил три полета в космос: первый — в 1977 году, второй — в 1978 году, третий — в 1981 году.
Должен ли космонавт иметь железные нервы, быть несгибаемым?
Казалось бы, что за вопрос? Какие могут быть сомнения? Чем могут в трудном испытании помочь неуверенность, волнения, а то и трусость?.. Однако этот вопрос мучал его все последние недели тренировок.
Гагарин не был трусом. Мужества и выдержки этого человека хватило бы на многих. Но то были иные времена. Первые шаги...
Он готовился ко второму старту и уже ехал туда, где и ракета, и корабль ждали его. Точнее — их двоих. Нет, никаких сомнений у него не было: ни в себе, ни в технике, ни в напарнике. Но вот снова эта неожиданная мысль.
Впереди мелькнул дорожный знак — голубой квадрат, белая стрелка и слово «Байконур».
— Меньше часа езды... — Он повернул голову в сторону борт инженера.
Иванченков смотрел через автобусное стекло на застывшую степь, бугристую, коричнево-зеленовато-серую землю, которая чем-то напоминала кожу крокодила, усеянную бородавками. Губы сжаты в легкой улыбке. «Интересно: а он о чем?» Не успел подумать, как Саша сказал:
— На аргентинском футбольном чемпионате сегодня игровой день...
Коваленок хмыкнул про себя: «Сашка молодец! Железный человек». А вслух произнес:
— Не переживай. Я же говорил: космонавтика требует жертв... Каждый, наверное, сравнивает свое дело, свою профессию с еще более трудной и ответственной. «А что может быть труднее космонавтики?» Вопрос ставит его в тупик.
— Пожалуй, сама жизнь. — Владимир отвечает задумчиво и вдруг заключает: — Впрочем, космонавтика — это тоже жизнь...
И тогда мы начинаем говорить о жизни. Вообще и в частности. У каждого человека в его «календаре» есть даты, которые как площадки на лестнице. На одних останавливаешься, чтобы оглянуться назад, в прошлое. А есть и другие. Они — словно крутые порожки, на которые поднимаешься, чтобы взобраться наверх. Каждый год нужно быть на порожек выше, иначе...
Он сжимает пальцы крепких рук, так что они хрустят, и смотрит испытующе. Я уже потом понимаю, почему он так смотрит, и откуда у него налет усталости на лице, и почему такие острые, чистые глаза. Утомление — от перегрузки: подготовка к старту, многочасовая ежедневная работа — в разных местах, по разным программам. Удивительная открытость взгляда — от жизни, от счастливой удачливости: повезло на товарищей, на учителей, на работу, на семью. А может, от драгоценного чувства сопричастности ко всему: к каждому делу, к каждому событию, от умения быть ответственным за все. Но эти черты его характера я узнаю и пойму много позже.
Первая его ступенька, первый прыжок — школа. Обычная, сельская. Родился он в белорусской деревне Белое.
— Маленькая, вдали от больших дорог. До села, где школа, — семь километров через болота и низкорослые перелески. Каждое утро в любую погоду топаешь туда, в полдень — обратно. Когда осень сбросит с деревьев лист и небо станет серым — журавлиное курлыканье под самыми тучами, рвущий душу крик птиц и недоумение: почему им печально в небе? Ведь там такой простор...
И ведет он неторопливый рассказ о своей жизни, о родных местах, о героических людях, о том, как отец и дядя партизанили в годы войны, как мать и бабушка помогали отряду, как лютовали полицаи и мать пряталась в болотах, как расстреливали и вешали тех, на кого указывал «староста-подлец»... Все это он знает понаслышке — родился в марте 1942-го, — но сердце сумело прочувствовать прошлое. Почему-то его негромкие, неторопливые слова оттеняет какая-то внутренняя ясность задумчивого, глубокого взгляда.
В деревне у всех мальчишек были свои прозвища. С чьей-то легкой руки его стали называть «летчиком». А сам он в планах на будущее был сначала моряком, потом геологом. Перечеркнул затаенные мечты о странствиях первый спутник.
