До той осени 1957 года путешествия в космос совершали лишь фантасты. И когда школьный учитель Николай Прокофьевич Тихонович, преподававший астрономию, рассчитал время, когда спутник будет пролетать над их местами, весь класс, запрокинув головы, искал в ночном небе «живую звездочку». Искал и Владимир. Долго провожал взглядом. А потом подумал: «Когда-то ведь должен полететь и человек...»

Подумал про себя, а сказал вслух.

— Кто должен полететь? — не понял Николай Прокофьеви

— Че-ло-век, — произнес Владимир по слогам.

— Какой человек? — не унимался учитель.

— Я вам потом скажу, — смутился Володя.

Да, то был 1957 год. Мир еще не знал имени Юрия Гагарина, и очень немногие представляли, когда может состояться первый пилотируемый полет, а Владимир Коваленок в неполные шестнадцать лет собрался в космос.

Это тоже его жизненный порожек.

Серебряная медаль и аттестат с отличием за десятилетку давал преимущества при поступлении в вуз. Выбрал Ленинградскую военно-медицинскую академию, подводный факультет. Считал, что это самый верный путь в космос. Но потом засомневался: «Как связать воду в космос? Одно вверху, другое — внизу».

— Я скорее почувствовал, нежели понял, — объясняет он сейчас,- что надо летать, обязательно летать...

В Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков его приняли сразу. Первым из сокурсников вылетел самостоятельно. В его личном деле отражены все этапы учебы. Записи не очень пространны, но и за ними виден характер человека: «...дисциплинирован, трудолюбив, требователен к себе, честен, правдив, продолжительные полеты переносит отлично, приобрел твердые навыки работы борттехника, курсантом принят в ряды КПСС, имеет ряд поощрений от командования».

Небо для Владимира стало родным, удивительно близким. В нем он находил упоение работой. Что у него кроме неба было? Всем в своей жизни был обязан ему. Профессия летчика, признание товарищей, налет — все было добыто там. И мечта его тоже проходила через небо.

У военно-транспортной авиации свои маршруты, свои задачи, свой напряженный ритм. Сегодня — здесь, а завтра — за многие тысячи километров. Под крылом чего только не увидишь: темные массивы тайги, бесчисленные озера, похожие на звезды Млечного Пути, горные вершины и бескрайние просторы равнин. Страна огромная, и небо огромное тоже.

Следующий порожек — должность командира корабля. Это не просто переход с правого сиденья на левое. Это — старший в экипаже, хотя по возрасту и налету ты много уступаешь тем, кто называет тебя «товарищ командир». Так положено по уставу. Но ведь право на уважение и доверие определяется не только этим.

Всякое может случиться в воздухе. Небо — это проба для людей. И проба не только на силу и выносливость, терпеливость и собранность. Это, пожалуй, каждому доступно, нужны лишь тренировки. Проба на то, чтобы стать ответственным и за машину, и за тех, кто на ее борту, чтобы научиться находить единственно правильный выход в сложной ситуации, не терять самообладания, уметь опыт лет спрессовать в минуты действий, чтобы постоянно помнить, что ты, именно ты, а никто иной, в ответе за все.

...Тяжелый «ан» ревел двигателями уже который час. За остеклением кабины — серое зимнее небо. Пора менять высоту и выходить на курс посадки. Но синоптики, которые все время давали «добро», вдруг «закрыли аэродром».

Снова ползет по кругу стрелка высотомера. Разворот на запасный аэродром. Штормовое предупреждение обогнало самолет. Они оказались в мешке. Но выход из него был только один: вниз, к земле. На приборной доске строгим предупреждением горела желтая лампочка — горючее на пределе, лишь бы до посадочной полосы дотянуть.

— Запрещен вход в зону, — передают с аэродрома. — У нас снежный заряд и туман.

«Что будем делать, командир?» — молчаливо вопрошают члены экипажа. А время идет, время торопит с решением. Желтая лампочка не хочет понимать, что полосу занесло снегом, что видимости нет, что остекление обледенело...

Руки сжали штурвал и отдали от себя. «Аи» пошел вниз. Взгляд только на приборы. Только они могут видеть в этой кромешной мгле. Видеть могут, но нет у них того, «шестого», чувства, которое должно быть у пилота. Того необъяснимого чувства, которое в трудную минуту поднимает человека над гранью возможного...

В глаза ударил сноп света. Это прожектор, который успели вытащить на полосу, чтобы хоть как-то обозначить место посадки. Колеса после короткого пробега увязли в снегу. Стало тихо. И только тогда он понял, что двигатели не тянут, что «аи» его уже давно не самолет, а планер...

Приход в Звездный — тоже ступенька и новая страница в его биографии. Страница, которая вместила в себя более десяти лет жизни. Совсем не простой. Ведь чтобы пришел он, день старта, который, как в фокусе, соберет и проявит человека, нужно было каждый день из этих более чем десяти лет прожить с высокой требовательностью к себе.

— Проходной балл в космонавты — это тяжелый труд, — говорит он, оглядываясь на прошлое. И добавляет: — Никто не неволит, ты сам...

Не все и не всегда заканчивается гладко. Так вышло при первом полете Владимира Коваленка на «Союзе-25». Подвела техника: из-за нерасчетного режима причаливания стыковка корабля с орбитальной станцией была отменена и экипаж через двое суток вернулся на Землю.

Понимал: вина не его, но досада и обида все равно отдавались горечью в сердце. Нужно было обладать завидным мужеством и твердой волей, чтобы не опустить руки, не сломаться, как говорят в отряде.

Он выдержал это испытание. Детальный разбор полета с техническим руководством, беседы со специалистами, товарищами поддержали его.

— Я очень обрадовался, когда вскоре после завершения полета «Союза-двадцать пять» мне предложили дублировать работу Романенко и Гречко. Это было доверие. И так хотелось eго оправдать.

Он это доверие оправдал. Его суммарное пребывание на орбите составило 217 дней и ночей. Владимир стыковал с «Салютом-6» космические корабли «Союз-29» и «Союз Т-4».

— Там, на орбите, работаешь до седьмого пота, — сказал он мосле завершения третьего рейса. — Но сегодня мы радуемся встрече с Землей, а завтра нас снова поманит космос.

Валерий Викторович Рюмин

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, инженер Валерий Викторович Рюмин. Родился в 1939 году в городе Комсомольске-на-Амуре. Член КПСС. Совершил три полета в космос: первый — в 1977 году, второй — в 1979 году, третий — в 1980 году.

Человек никогда не привыкнет к космосу. Земля — его дом, и он будет стремиться в него вернуться. Всегда...

— Когда мы шли на посадку, одно желание объединяло нас — выйти из корабля, лечь на землю, обнять ее руками... Выбрались из люка, кругом глубокий снег. От радости оба свалились в сугроб, обнялись и катались в снегу, как дети...

Так говорили «Тереки». Они пробыли в космосе 18 дней. Только 18.

Орбитальные станции мы называем сегодня долговременными, полеты — длительными. Существуют даже положения, утвержденные Международной авиационной федерацией (ФАЙ) и определяющие рекордную продолжительность полета. С 8 февраля 1974 года и по 4 марта 1978-го таким рекордом владел третий экипаж американской станции «Скайлэб». Астронавты Дж. Карр, Э. Гибсон и У. Поуг находились в космосе в течение 84 суток 1 часа и 16 минут. Затем «долгожителями» космоса стали Юрий Романенко и Георгий Гречко — 96 суток. Их результат перекрыли Владимир Коваленок и Александр Иванченков — 140 суток работы в космосе. Владимир Ляхов и Валерий Рюмин превзошли и это достижение. Их космическая вахта длилась почти полгода, долгие 175 суток. Потом... Однако рекорды — не самоцель, не ради их мы штурмуем космос.