123 XI Графу Льву Николаевичу Толстому При появлении романа "Война и мир" Была пора, своей игрою, Своею ризою стальною Морской простор меня пленял, Я дорожил и в тишь и в бури То негой тающей лазури, 6 То пеной у прибрежных скал. Но вот, о море! властью тайной Не все мне мил твой блеск случайный И в душу просится мою; Дивясь красе жестоковыйной, Я перед мощию стихийной 12 В священном трепете стою. 124
XII A. H. Майкову На сочувственный отзыв о переводе Горация Кто сам так пышно в тогу эту Привычен лики облачать, Кому ж, как не тебе, поэту, 4 И тень Горация встречать? На Геликон ступя несмело, От вас я блеска позайму, Гордясь, что сам, хоть неумело, 8 Но вам обоим руку жму. 125 XIII Учись у них — у дуба, у березы; Кругом зима. Жестокая пора! Напрасные на них застыли слезы, 4 И треснула, сжимался, кора. Все злей метель и с каждою минутой Сердито рвет последние листы, И за сердце хватает холод лютый; 8 Они стоят, молчат; молчи и ты! Но верь весне. Ее промчится гений, Опять теплом и жизнию дыша, Для ясных дней, для новых откровений 12 Переболит скорбящая душа. 126 XIV Смерти Я в жизни обмирал и чувство это знаю, Где мукам всем конец и сладок томный хмель; Вот почему я вас без страха ожидаю, 4 Ночь безрассветная и вечная постель. Пусть головы моей рука твоя коснется И ты сотрешь меня со списка бытия, Но пред моим судом, покуда сердце бьется, 8 Мы силы равные, и торжествую я. Еще ты каждый миг моей покорна воле, Ты тень у ног моих, безличный призрак ты. Покуда я дышу, ты мысль моя — не боле, 12 Игрушка шаткая тоскующей мечты. 127 XV С бородою седою верховный я жрец, На тебя возложу я душистый венец, И нетленною солью горящих речей 4 Я осыплю невинную роскошь кудрей. Эту детскую грудь рассеку я потом Вдохновенного слова звенящим мечом, И раскроет потомку минувшего мгла, 8 Что на свете всех чище ты сердцем была. 128 XVI Ты так любишь гулять; Отчего ты опять Робко жмешься? Зори — нет их нежней, И таких уж ночей 6 Не дождешься. "Милый мой, мне невмочь, Истомилась всю ночь, Тосковала. Я бежала к прудам, А тебя я и там 12 Не сыскала. Но уж дальше к пруду Ни за что не пойду, Хоть брани ты. Там над самой водой Странный, черный, кривой 18 Пень ракиты. И не вижу я пня, И хватает меня Страх напрасный, Так и кажется мне, Что стоит при луне 24 Тот ужасный". 129 XVII Я видел твой млечный, младенческий волос, И слышал твой сладко вздыхающий голос. И первой зари я почувствовал пыл; Налету весенних порывов подвластный, Дохнул я струею и чистой и страстной 6 У пленного ангела с веющих крыл. Я понял те слезы, я понял те муки, Где слово немеет, где царствуют звуки, Где слышишь не песню, а душу певца, Где дух покидает ненужное тело, Где внемлешь, что радость не знает предела, 12 Где веришь, что счастью не будет конца. 130 XVIII Говорили в древнем Риме, Что в горах, в пещере темной, Богоравная сивилла Вечно-юная живет, 5 Что ей все открыли боги, Что в груди чужой сокрыто, Что таит небесный свод. Только избранным доступно, Хоть не самую богиню, 10 А священное жилище Чародейки созерцать. В ясном зеркале ты можешь, Взор в глаза свои вперяя, Ту богиню увидать. 15 Неподвижна и безмолвна, Для тебя единой зрима На пороге черной двери — На нее тогда смотри! Но когда заслышишь песню, 20 Вдохновенную тобою, Эту дверь мне отопри. |
