— Как вы могли хотя бы предположить такое, миледи? — расстроено покачал головой Гутиэррес, с видом человека привыкшего, что его не понимают и оговаривают.
— Возможно потому, что я знаю тебя, — едко бросила Абигайль. Тот только снова покачал головой, вздохнув для большего правдоподобия, а она ухитрилась при виде этого не рассмеяться во весь голос.
Это было не впервые, когда она замечала, что Гутиэррес, похоже, воспринимал как личное оскорбление, когда обнаруживал кого-нибудь, использовавшего свои размеры или физическую силу для запугивания других. Матео Гутиэрресу не нравились задиры. Абигайль была немного удивлена тем, какое слабое изумление она почувствовала в тот день, когда поняла, что за всей его крутизной и поразительной смертоносностью скрывался один из самых добрых людей, которых она знала. В Гутиэрресе не было ни капли нерешительности или слабости, но, несмотря на то, что он изо всех сил старался этого не показать, он был из тех людей, что обычно дают приют бездомным котятам, потерянным щенкам… и дочерям землевладельцев.
Её желание рассмеяться пропало, когда она вспомнила, как они с Гутиэрресом познакомились. Она не рассчитывала пережить ожесточенную, беспощадную схватку с пиратами, совершившими вылазку на планету Приют. И не пережила бы, без Гутиэрреса. Она знала, без тени ложной скромности, что достойно держалась до самого конца того изнурительного, кажущегося бесконечным побоища, но это был не её тип схватки. Это был бой Матео Гутиэрреса, и он справился с ним великолепно. Таким и должен был быть профессиональный сержант Королевской мантикорской морской пехоты.
Она понимала это. Не до конца ей было ясно, каким образом взводный сержант морской пехоты манти превратился в лейтенанта гвардии землевладельца Оуэнса. Конечно, она опознала неподражаемый почерк своего отца, и, как грейсонский землевладелец, Лорд Оуэнс определенно имел влияние, позволяющее "убедить" Королевскую мантикорскую морскую пехоту разрешить одному из её сержантов перевестись в гвардию Оуэнса. Что она не могла постичь, так это то, как её отец, прежде всего, убедил Гутиэрреса согласиться на перевод.
По крайней мере, она хотя бы знала, почему он это сделал, если не как. При этой мысли она почувствовала новый приступ любящего раздражения. Как всего лишь дочь, она не имела права на наследование владения Оуэнсов, когда покинула дом чтобы стать первой грейсонкой-гардемарином на Острове Саганами. Таким образом, она сумела отправиться в путь без личного телохранителя, который по закону Грейсона должен был сопровождать наследника, или потенциального наследника любого землевладельца.
Но это было до того, как Конклав Землевладельцев осознал все следствия изменений, внесённых Бенджамином Мэйхью в грейсонские законы о наследовании. Дочери отныне не исключались из порядка наследования владения, и поэтому Конклав постановил, что они больше не должны освобождаться от последствий права на наследование.
Абигайль была в ярости, когда отец проинформировал её, что впредь во всех перемещениях её должен сопровождать личный телохранитель. По крайней мере, ей не пришлось мириться с целой группой телохранителей, которые сопровождали старшего из двух её братьев куда бы тот ни пошёл, но, безусловно, находящийся на действительной службе офицер не нуждался в личном телохранителе! Однако лорд Оуэнс был непреклонен. Как он ей указал, требование закона было недвусмысленным. А когда она попробовала продолжить спор, он привёл ещё два аргумента. Во-первых, леди Харрингтон, которая определенно, как ни крути, была "находящимся на действительной службе офицером", согласилась с тем, что её постоянно должны сопровождать личные телохранители. Раз она может это пережить, то сможет и Абигайль. И, во-вторых, так как требование закона было недвусмысленным, единственным оставшимся перед ней выбором было либо повиноваться ему, либо Грейсонский космический флот отзовёт её производство в офицеры.
Он был серьёзен. Как бы ни был он горд за неё, насколько бы полностью ни принял выбранную ею карьеру, всё было именно так. И дело даже было не просто в непреклонности отца. Оставалось ещё слишком много влиятельных грейсонцев, которые пребывали в ужасе от одной только мысли об урожденных грейсонках в форме. Если бы она решилась отвергнуть требования закона, те самые объятые ужасом мужчины потребовали бы, чтобы Флот списал её на берег. А у Флота, хотели бы они этого, или нет, не осталось бы иного выбора, как подчиниться.
И поэтому она согласилась с тем, что выбора нет и у неё, а Лорд Оуэнс, каким-то образом, убедил Матео Гутиэрреса стать телохранителем его дочери. Он нашёл ей самого большого, самого крутого и самого опасного сторожевого пса, которого только смог заполучить, и бессовестно использовал сложившиеся между ней и Гутиэрресом узы, дабы убедить её принять его. Она продолжала протестовать достаточно долго, чтобы наверняка сохранить лицо, но оба они знали правду. Если ей вообще пришлось согласиться на телохранителя, во всей вселенной не найдётся никого, кому бы она доверяла больше, чем Матео Гутиэрресу.
Конечно, тот факт, что её снова назначили на мантикорский военный корабль, а не на грейсонский, немного усложнял положение вещей, и её интересовало, почему так произошло. Гранд-адмирал Мэтьюс сказал, что это сделано потому, что они хотят, чтобы она получила весь возможный опыт — и старшинство — во флоте, которому привычны женщины-офицеры, прежде чем она примет обязанности на грейсонском корабле. И она верила этому… в основном. Но всё-таки оставалось беспокойное такое зернышко сомнения…
— Сюда, миледи, — послышался голос Гутиэрреса, и Абигайль встряхнула головой, когда поняла, что по дороге витала в облаках, и совершенно прозевала тот момент, когда их путеводная линия свернула в боковой проход к лифтам.
— Знаю, — сказала она, пряча улыбку от возвышающегося над ней телохранителя.
— Безусловно, вы знали, миледи, — утешающе ответил он.
— Я знала, правда! — настаивала она. Тот только усмехнулся, а она покачала головой. — И ещё одно, Матео. Мы получили назначение на мантикорский крейсер, а не грейсонский корабль. И я на нём всего лишь самый младший тактик. Полагаю, стоит на время забыть о всяких "миледи".
— Мне потребовались месяцы, чтобы привыкнуть использовать их, — прогромыхал он именно таким голосом, которого можно было ожидать исходящим из такой огромной резонирующей груди.
— Морпехи славятся приспособляемостью, — возразила она. — Они импровизируют и преодолевают представшие перед ними неожиданные преграды. Просто отнесись к этому, как к чему-то незначительному — вроде штурма закопанного в землю керамобетонного бункера с помощью всего только ножа для масла, зажатого в зубах — и, я уверена, крутой, опытный морпех вроде тебя с этим справится.
— Ха! Какому слабаку-морпеху потребуется нож для масла, чтобы справиться с одним жалким бункером? — заявил Гутиэррес со звучным смешком. — Для этого Бог дал нам ногти и зубы!
— Точно, — снова улыбнулась ему в ответ Абигайль, но при этом покачала головой. — Серьёзно, Матео, — продолжила она. — Я знаю, отец и полковник Боттомс настаивали на "миледи". Возможно, это и имеет смысл на Грейсоне, или в ГКФ[4]. Но у нас будет достаточно проблем с людьми, которые посчитают дурацкой неоварварской глупостью назначать телохранителя к офицеру настолько незначительному по званию, как я. Давай не будем тыкать им в нос тем, чем не обязаны тыкать.
— Вы правы, мэм, — согласился он спустя секунду.
Они дошли до лифта, и он нажал на кнопку вызова, а затем ожидающе встал рядом с Абигайль. Даже здесь его взгляд быстро сканировал окружающее пространство по неизменному циклу. Может, он и был первоначально обучен как морпех, а не телохранитель, но он приспособился к новым обязанностям, словно занимался ими всю жизнь.
— Спасибо, — поблагодарила она. — И, раз уж мы заговорили о том, как не вызывать излишнего недовольства, вы с коммандером Фитцджеральдом нашли общий язык?
