— Я на это определённо надеюсь. Хотя, — заметил он, — временами в это трудно поверить.

— В каком смысле? — потребовала ответа Тонкович, зелёные глаза которой полыхнули гневом.

— В том смысле, что Собрание представляет собой проявление реальной политики, Александра, — вставила Лабабиби, прежде чем Крицманн успел ответить.

— В которой всегда довольно неразберихи, — согласилась Медуза, беспристрастно улыбаясь спорщикам. — Мы с адмиралом Хумало многое могли бы вам порассказать о политиках дома, на Мантикоре. Верно, адмирал?

— Да. — Если Хумало был благодарен временному губернатору за вмешательство — или, по крайней мере, за ту форму, которую это вмешательство приняло — по нему сказать этого было нельзя. — Да, баронесса, полагаю, могли бы.

— Ну, — произнёс Крицманн, бросив молниеносный взгляд на Альквезара, а затем на Лабабиби, — уверен, что это так и есть. Но должен признать, что я более чем немного озабочен сообщениями о произошедшем на Монтане и, если позволите, Александра, о "Союзе Свободы", который Агнес Нордбрандт провозгласила на Корнати. Мне начинает казаться, что наш дом в огне, а мы слишком заняты спором насчет цвета ковра, чтобы что-либо делать с пожаром.

— Да ладно, Генри, — улыбка Тонкович была остра, как скальпель. — Ты настроен неоправданно алармистски. Люди вроде Вестмана и Нордбрандт представляют собой экстремистское меньшинство, которое никогда никуда не денется. Уверена, что нечто подобное есть и на Мантикоре.

— Конечно, есть, — немедленно отозвался Хумало. — Конечно, ситуация не такова, и накал страстей редко взлетает настолько высоко, насколько случилось здесь и сейчас. И, конечно же…

Он резко замолчал, и Медуза приподняла бокал, чтобы скрыть за ним одновременно весёлую и раздражённую гримасу. По крайней мере, напыщенный осёл остановился прежде, чем произнёс "конечно же, мы дома цивилизованы".

— Со всем должным уважением, адмирал, — заявила она истинно дипломатичным тоном, — накал страстей взлетает дома настолько же высоко. — Она улыбнулась политическим лидерам Талботта. — Как, я уверена, все вы в курсе, Звёздное Королевство представляет собой политическую систему с багажом нескольких столетий существования и традиций. Вы же, с другой стороны, как только что заметили мистер Альквезар и миз Тонкович, только ещё находитесь в процессе формирования какого-либо ощущения единства Скопления, так что едва ли можно удивляться тому, что ваши политические процессы вызывают больше трений на всех уровнях. Но не совершайте ошибку, предполагая, что на Мантикоре не продолжаются ожесточённые подковёрные схватки. Мы просто ввели их в рамки и сумели перевести большую часть кровопускания на нефизические уровни. В основном.

Лицо Хумало напряглось при прозрачном намёке на крах правительства Высокого Хребта, но он кивнул.

— Именно это я и имел в виду, госпожа губернатор, хотя сомневаюсь, что сумел бы настолько точно это выразить.

— Не сомневаюсь, — сказал Крицманн. — Но перед нами всё же остаётся проблема, что делать с местным выводком идиотов.

— Вы очень верно их назвали, — твёрдо заявила Тонкович. — Идиотами. И их недостаточно, чтобы представлять собой серьёзную угрозу. Они достаточно быстро утихнут, как только пройдёт утверждение предварительного проекта Конституции, и вся эта политическая неопределённость останется позади.

— Это предполагая, что предварительный проект когда-либо будет утверждён, — добавил Крицманн, сопроводив замечание улыбкой, но его характерный, грубый акцент дрезденских низов был заметен как никогда.

— Конечно, будет, — нетерпеливо ответила она. — Все присутствующие на Собрании согласны, что у нас должна быть Конституция, Генри, — она взяла менторский тон, исполненный терпения учителя, объясняющего урок ученику-тугодуму. Возможно, у неё это вышло совершенно неосознанно, но губы Крицманна опасно сжались. — Всё что мы видим — это живое, естественное обсуждение конкретных формулировок этой Конституции.

— Простите, Александра, — сказал Альквезар, — но что мы видим, так это обсуждение того, какие условия выставить Звёздному Королевству. Мы просили позволить присоединиться к ним. В таком случае, собираемся ли мы согласиться подчиниться существующим внутренним законам Звёздного Королевства, и принять, что они распространяются на каждую систему, каждую планету Скопления? Или мы собираемся требовать, чтобы Звёздное Королевство приняло ворох особых льгот и привилегий в отношении каждой системы? Желаем ли мы, чтобы Звёздное Королевство было процветающим, интегрированным политическим образованием, в котором каждый гражданин, каковы бы ни были его планета рождения или место проживания, точно знает, каковы его права, привилегии и обязанности? Или мы желаем, чтобы Звёздное Королевство было немощным, неуклюжим кошмаром вроде Солнечной Лиги, где у каждой системы местная автономия, у каждой системы право вето по любой законодательной инициативе, у центрального правительства нет реального контроля ни над чем, а вся фактическая власть в руках бюрократических монстров вроде Пограничной Безопасности?

Он даже не повысил голоса, однако вокруг их столкновения стали расходиться волны безмолвия, а зелёные глаза Тонкович вспыхнули яростью.

— Люди Скопления Талботта являются гражданами своих планет и своих звёздных систем, — произнесла она холодным, жёстким тоном. — У нас есть своя история, свои традиции, собственные системы верований и политические структуры. Мы предложили присоединиться к Звёздному Королевству, отказаться от давнего суверенитета в пользу далекого правительства, которое в настоящий момент не является нашим, и в чьём создании ни мы, ни кто-либо из наших предков участия не принимал. Я верю, что мы не просто имеем основания для этого, а что нашей, как представителей своих родных планет, первоочередной ответственностью является обеспечить, чтобы наши уникальные особенности просто не исчезли. Обеспечить, чтобы политические права, которых мы сумели добиться, не будут просто отброшены во имя некого обширного общего законодательства, которое никогда не было частью нашей собственной традиции.

— Но… — начал было Альквезар, но Лабабиби взяла его за предплечье.

— Иоахим, Александра… и вы тоже, Генри. Это — общественное мероприятие, — сказала она твёрдым умиротворяющим тоном, неосознанно повторяя то, что Медуза сказала её несколько часов назад. — Никто из нас не сказал ничего, чего не говорил до того, и чего не скажет опять перед соответствующей аудиторией. Но это неучтиво, вовлекать адмирала Хумало и капитана Терехова в наши домашние, семейные ссоры. Как хозяйка, я собираюсь потребовать, чтобы мы оставили эту тему на протяжении этого вечера.

Альквезар и Тонкович дружно повернулись к ней. Затем переглянулись и, оба, сделали глубокий вдох.

— Вы совершенно правы, Самиха, — секунду-другую спустя сказал Альквезар. — Александра, мы можем разругаться вдрызг в другой раз. На оставшуюся часть вечера я предлагаю перемирие.

— Принимаю, — отозвалась Тонкович, явно делая искреннее усилие, чтобы подпустить в голос теплоты. Потом эти двое кивнули друг другу, затем остальным, повернулись и разошлись.

— Фью! Было похоже, что это может плохо обернуться, — прошептал Аикава Хелен на ухо. Они двое стояли в сторонке, бессовестно пользуясь роскошным выбором закусок, чтобы набить животы. И пользуясь практической невидимостью, которую им обеспечил предельно низкий статус, чтобы бесстыдно подслушивать разговоры начальства.

— Плохо обернуться? — прошептала в ответ она под прикрытием пережёвывания канапе. — Аикава, эти двое — Тонкович и Альквезар — должны уже давно быть на ножах. А этот парень, Крицманн! До чего ублюдок жуток. — Она покачала головой. — Мне-то уж точно хотелось бы иметь шанс почитать те политические инструктажи, о которых упомянул капитан.

— Мне тоже, — согласился Аикава. — Но ты обратила внимание на адмирала?