Во многих отношениях все это было жуткой безвкусицей, однако своё дело делало. Обстановка выступала прекрасным фоном для богато разодетых гостей в официальных одеждах десятка различных миров. Но, даже если Медуза и признавала это, её всё равно немного не нравилось видеть столь роскошно убранный зал во дворце главы исполнительной власти звёздной системы бедной настолько, насколько беден был Шпиндель.

Впрочем, подумала она, все эти системы чудовищно бедны. Едва сводящие концы с концами экономики, имеющие всё, что нужно для процветания… за исключением стартового капитала. Все, за возможным исключением Рембрандта и его торговых партнёров. Но даже члены Торгового Союза живут в нищете по сравнению с Мантикорой, Сфинксом и Грифоном.

Умом она это знала ещё до того, как попасть сюда. Но между знанием и пониманием огромная разница. А сильнее всего её беспокоил серьезный разрыв между имущими и неимущими в Талботте. Даже самого богатого жителя скопления едва можно было назвать обеспеченным рядом с кем-то вроде Клауса Гауптмана, или герцогини Харрингтон. Но во многих мирах скопления не было среднего класса. Или, точнее говоря, имевшийся у них средний класс был всего лишь тонкой прослойкой, ни численностью, ни возможностями не способный питать рост самоподдерживающейся экономики. И так было не столько из-за обширных нижних слоёв населения, сколько из-за чрезмерной концентрации собственности и богатства в руках узкого, замкнутого класса состоятельных людей. В терминах реальной покупательной способности и прожиточного минимума разрыв между кем-то вроде Самихи Лабабиби и кем-то из трущоб Тимбла был буквально астрономическим. И, хотя по меркам Клауса Гауптмана состояние семьи Лабабиби можно было назвать карманными деньгами, оно, наряду с состояниями горстки других семей, представляло огромную долю имеющихся в системе Шпиндель средств… и душило экономику в целом, лишая её столь отчаянно необходимых инвестиций.

В политике дело обстояло так же, как и в экономике. Самиха Лабабиби ощущала себя в этом роскошном бальном зале как дома потому, что так оно и было. Потому, что принадлежала к одному из трёх или четырёх семейств, передававших друг другу после выборов президентский дворец как своего рода частную собственность. Медуза принадлежала к звёздной нации с открытой, официальной аристократией. Лабабиби принадлежала к "демократии", в которой круг правящего класса был куда более узок, и куда более закрыт, чем в Звёздном Королевстве Мантикора.

Всё же, Лабабиби не были чистыми паразитами. Самиха, на самом-то деле, по меркам Шпинделя была пламенным либералом. Она искреннее была привержена собственному пониманию добра для всех граждан своей звёздной системы, хотя, как подозревала Медуза, переживаниям об участи бедных она уделяла больше времени, чем подлинным раздумьям о том, что можно для них сделать.

И вряд ли, в действительности, дело могло обстоять как-то иначе. Она, по сути дела, совершенно ничего о них не знала. В отношении вероятности пересечься их путям бедняки с тем же успехом могли жить на другой планете. И сильно ли в этом она отличается от либералов Мантикоры? Точнее, улыбнулась Медуза, от "Старых Либералов". Монтень явно провела достаточно времени с неимущими, и её версия партии представляла собой совершенно иное явление.

— Вижу, мистер Ван Дорт и мистер Альквезар уже здесь, — сказала Медуза вслух. — Однако миз Тонкович и мистера Крицманна я пока не видела.

— Генри где-то тут, — ответила Лабабиби. — Александра позвонила мне с извинениями. Она планировала присутствовать, но у неё что-то случилось в последнюю минуту, поэтому ей придётся немного задержаться.

— Понятно, — вполголоса отозвалась Медуза. В переводе: она появится в подходящий для себя момент, продемонстрировав тем самым, что не собирается танцевать на задних лапках перед временным губернатором.

Она собиралась добавить что-то ещё, но тут увидела группку людей в черной с золотом форме.

— Простите, госпожа президент, — заявила она Лабабиби с любезной улыбкой, — но я только что заметила появление адмирала Хумало и его офицеров. Как старший гражданский представитель Её Величества в Талботте, я просто обязана засвидетельствовать им своё почтение. Вы позволите?

— Разумеется, госпожа губернатор.

Лабабиби вместе с Медузой направились к ним через весь зал.

— Так что ты думаешь насчет скромного домика президента? — прошептал Аикава Кагияма Хелен на ухо.

— Достаточно милая лачужка, говоря по-простому и без боязни преуменьшения, — рассудительно ответила она, и Аикава подавился смешком.

— Полагаю, леди Монтень — прости, миз Монтень — сможет её переплюнуть, если задастся такой целью, — согласился он.

— Ну, нет! У Кэти слишком хороший вкус, чтобы затеять что-то подобное. Хотя, — добавила она более серьёзно, — зеркала мне действительно понравились. Хотя, конечно, они бы понравились мне ещё больше, если бы система кондиционирования работала получше. Или если бы они хотя бы открыли часть этих стеклянных дверей. Когда в замкнутое пространство набивается столько народа, там становится немного теплее, чем я предпочитаю.

— Без балды, — согласно кивнул Аикава и склонил голову к плечу, увидев невысокую, стройную женщину, двигавшуюся по направлению к ним через весь зал. На ней были элегантно пошитые пиджак и брюки официального мантикорского придворного наряда, и толпа шпиндельцев и дипломатов с других планет расступалась, давая ей дорогу. Выглядело это так, словно они даже не сознавали, что делают; словно это просто неумолимый закон природы.

— Это та, о ком я подумал? — тихо спросил он.

— Конечно, нет. Это папа римский, — саркастически ответила она уголком рта.

— Добрый вечер, адмирал.

— Добрый вечер, госпожа губернатор, — Аугустус Хумало изящно поклонился даме Эстель. — Как и всегда, рад вас видеть.

— И я вас, адмирал, — отозвалась баронесса Медуза и перевела взгляд на командира его флагмана. — Вам тоже доброго вечера, капитан Саундерс.

— Госпожа губернатор, — капитан Виктория Саундерс по рождению была сфинксианским йоменом. Несмотря на три десятка лет службы, её поклону не хватало непринуждённого, практически инстинктивного изящества поклона её адмирала.

— Позвольте представить капитана "Гексапумы" Айварса Терехова, госпожа губернатор, — произнёс Хумало, изящным жестом указывая на командира "Гексапумы".

— Капитан Терехов, — приветствовала его Медуза.

— Госпожа губернатор.

Как и все подчинённые Хумало, высокий, широкоплечий офицер в белом берете капитана космического корабля был в полной парадно-выходной форме, и, кланяясь ей, левой рукой он придерживал эфес парадной шпаги. Тёмные глаза Медузы с секунду внимательно его изучали, а потом она улыбнулась.

— "Гексапума". Тип "Саганами-C", верно? — спросила она.

— О, да, миледи. Так и есть, — подтвердил он, и её улыбка стала шире, поскольку капитан сумел не выдать удивления её замечанием ни голосом, ни лицом. Лицо же Хумало моментально потеряло всякое выражение, и Медуза подавила желание рассмеяться.

— Мне её имя показалось знакомым, — сказала она. — Одна из моих племянниц — капитан в Бюро Кораблестроения. Она говорила мне, что новым "Саганами" имена собираются давать в честь хищников, а я не могу себе представить лучшее воплощение хищности, чем сфинксианская гексапума. А вы?

— Нет. Пожалуй, нет, миледи, — признал через секунду Терехов.

— А это ваши офицеры? — спросила она, переводя взгляд дальше.

— Некоторые из них, — ответил он. — Коммандер Фитцджеральд, мой старший помощник. Коммандер Льюис, мой старший механик. Лейтенант-коммандер Каплан, мой тактик. Лейтенант-коммандер Багвелл, мой офицер радиоэлектронной борьбы. Лейтенант Абигайль Хернс, помощник коммандера Каплан. Гардемарин Зилвицкая, гардемарин Кагияма.