"А если бы и не так, этот сукин сын является законно избранным президентом моей звёздной системы, его политика отражает свободно выраженную волю почти трёх чёртовых четвертей электората, и я обязан — как законом, так и собственной присягой — добиваться соблюдения закона и защищать Конституцию Монтаны от всех врагов как внешних, так и внутренних. Включая и тех врагов, кому случилось быть моими близкими друзьями".

— Сможет ли он на самом деле сделать это? — спросил Саттлз, наконец переходя от бессмысленных вопросов к тем, на которые может быть и в самом деле стоило ответить.

— Господин президент, — указал Баннистер, — во всех остальных случаях этот человек делал именно то, что говорил.

Уоррен Саттлз сжал зубы и сумел — каким-то образом — удержатся от разъярённого взгляда на сидевшего по другую сторону стола человека. Если бы он хоть на минуту поверил, что сможет пережить, в политическом смысле, увольнение Баннистера, то сделал бы это в мгновение ока. Или ему хотелось так думать. Факт в том, что Саттлз не был уверен, что у него хватило бы на это силы духа, даже если бы это было политически выполнимо. Что, разумеется, было не так. Тревор Баннистер был явлением сам по себе. Самый успешный, самый энергичный, самый преданный своему делу, имеющий больше всего наград, самый-самый-самый во всех отношениях главный маршал в истории Монтаны. И он даже не проявлял неуважения. Просто умудрялся заставить Уоррена Саттлза почувствовать себя идиотом — или почувствовать себя чертовски уверенным в том, что Баннистер считает его идиотом — без всякого видимого напряжения.

— Я в курсе, главный маршал, — секунду помедлив, сказал системный президент. — Как в курсе и того, что пока непохоже, чтобы мы хоть на сантиметр приблизились к его поимке по сравнению с тем, что было после его первых эскапад.

Это самым близким к прямой критике кампании Баннистера против Движения за Независимость Монтаны, на что только был готов пойти Саттлз, но этот вербальный выстрел не оставил на броне Баннистера даже царапины. Он просто продолжал сидеть, почтительно и внимательно взирая на системного президента.

— Что я имел в виду, главный маршал, — немного натянуто продолжил Саттлз, — это что мне кажется невероятным, чтобы даже мистер Вестман со своими сообщниками сумели провернуть такое дело. Я не говорю, что это не в их силах; я просто говорю, что не понимаю, как они смогут, и что буду признателен за любое разъяснение их возможностей, которое вы могли бы предложить.

— Ну, господин президент, я, разумеется, не могу говорить наверняка. Похоже на то, что он пробрался в старые служебные туннели под банком. Они должны быть запечатаны, и керамобетонные пробки, установленные Казначейством шестьдесят или семьдесят стандартных лет назад, должны быть десятиметровой толщины. Также там должны была быть установлена сигнализация, сигналы которой отслеживаются все двадцать семь часов в сутки. В силу всего этого у них не должно было быть возможности пробраться внутрь, но достаточно очевидно, что они всё-таки пробрались. Можете говорить о Вестмане что угодно, но если он за что берётся, то доводит дело до конца.

— Вы не думаете, что на это раз он может блефовать?

— Господин президент, я немало играл в покер со Стивом Вестманом. Скажу только одно: он не блефует и никогда не блефовал. Не блефует и на этот раз.

— То есть вы думаете, что он действительно заложил взрывчатку под Системный Банк Монтаны?

— Да, сэр. Именно так.

— И он действительно её подорвёт?

— Не вижу других причин для того, чтобы закладывать её туда.

— Боже мой, главный маршал! Если он её взорвёт, если поднимет на воздух национальный банк, это будет чудовищным ударом по экономике! Это может вызвать полномасштабную рецессию!

— Полагаю, он подумал об этом, господин президент.

— Но он же шёл на такие проблемы, чтобы только не вызвать гнев общества. Что заставляет вас думать, что на этот раз он изменит этому принципу?

— Господин президент, он с самого начала говорил нам, что готов пойти на всё. Что готов пойти на риск быть убитым самому, или убивать других людей, если потребуется именно это. И до сих пор каждый его новый шаг был прямой, логичной эскалацией того, что он сделал в предыдущий раз. Разумеется, он взбесит массу людей, если своим ударом загонит экономику в рецессию. Однако он с самого начала был нацелен на то, чтобы злить людей. И как бы ни были люди злы на него, он рассчитывает, что они будут не менее злы на вас, на меня и на всю остальную администрацию за то, что мы позволили ему сотворить это. Этот человек готов пойти на смерть ради своего дела… вы действительно думаете, что он потеряет сон из-за того, что кто-то может подумать о нём что-то недоброе?

Саттлз чувствовал, что его зубы вот-вот раскрошатся, но понимал, что на этот раз как минимум две трети раздражения было направлено на Вестмана, а не на Баннистера. Ну, может быть чуть меньше, чем две трети.

— Ладно, главный маршал. Если вы уверены, что он серьёзен, и если также уверены, что он каким-то образом заложил заряды взрывчатки в служебных туннелях банка, почему бы нам не послать туда кого-нибудь, чтобы их обезвредить?

— В основном потому, что Стив явно тоже подумал об этом. Он предупредил нас не делать этого, и я вполне уверен, что если мы всё-таки попробуем сделать что-то подобное, это приведёт только к преждевременному взрыву.

— Разве у нас нет специалистов по обезвреживанию бомб и взрывчатки?

— Есть. И во флоте есть. Я с ними говорил. Они сказали, что есть не меньше десятка способов сделать так, чтобы заряды сработали в тот момент, когда кто-либо войдёт в эти туннели. Подразумевая, что бомбы расположены именно там.

— Они не готовы даже попытаться?

— Разумеется, готовы. Вопрос в том, готовы ли мы послать их туда?

— Разумеется, готовы! Как можно хотя бы подумать о том, чтобы не послать их?

— Прежде всего потому, что мне бы не хотелось, чтобы они погибли, — невозмутимо ответил Баннистер. — И ещё потому, что если они погибнут из-за того, что мы послали их туда после того, как Вестман приложил все усилия, чтобы предостеречь нас от этого — прямо предупредив, что в таком случае заряды сработают — будет несколько проблематично убедить публику, что в их смерти виновен он.

— Разумеется, в их смерти будет виновен он! Прежде всего, именно он заложил туда эти проклятые бомбы!

— Не говорю, что это не так. Всё, что я хочу сказать, это что в глазах публики всё будет выглядеть так, словно ваша администрация послала туда сапёров зная, что бомбы сработают — и убьют их — если они войдут. Они будут обвинять Вестмана, всё верно. Но вас они будут обвинять в игнорировании его предупреждения не меньше, чем его. Вы действительно хотите, чтобы избиратели подумали, что мы действительно настолько неуклюжие, глупые и неэффективные, как заявлял с самого начала Вестман?

Саттлз уже было открыл рот для резкого ответа, но остановился. Какая-то его часть не могла не задаваться вопросом, не было ли возможно, чтобы Тревор Баннистер втайне был согласен с Вестманом. Было ли возможно, чтобы главный маршал, при всей его знаменитой преданности долгу, на самом деле хотел, чтобы Вестман победил? Возможно даже достаточно сильно, чтобы позаботиться об успехе атаки Вестмана?

Но не эта мысль заставила его притормозить. Остановился он отчасти потому, что, как бы ни был раздражён, понимал, что сама эта идея смехотворна. Не то, чтобы было невозможно, чтобы Баннистер был согласен с Вестманом, но это согласие не заставило бы его и на миллиметр отклониться от своих обязанностей. В основном же он замер потому, что внезапно понял, что главный маршал может быть прав.

— Вы обсуждали это с министром финансов, главный маршал? — спросил он вместо того, чтобы сказать, что собирался.

— Обсуждал.

— Какова его оценка последствий взрыва бомбы?

— Я так понимаю, что он готов её вам официально предоставить на экстренном заседании кабинета, господин президент.