Перевод Михаила Яснова. Перевод публикуемых стихов выполнен по изданию «Th. Gautier. Oeuvres érotiques» [Ed. Arcanes, 1953]. СОКРОВЕННЫЙ МУЗЕЙ Нагих богинь ваяли греки И обнаженных смертных дев, Их гнезда тайные навеки Во всей красе запечатлев. Но сих голубок против правил Ваяли эти мастера: Резец, где нужно, не оставил На них ни пуха ни пера. Они трудились без опаски, Но обедняли греки див, Лишив их царственной оснастки И сокровенность обнажив. Так по какой такой причине, Подобно древним, в свой черед Стригут художники поныне Газон, где возлежит Эрот? Ведь красоту сокровищ скрытых Лелеют наши времена — Чтоб оценить и суть, и вид их, Психея с лампой не нужна. Узрел Филипп Бургундский тайны Девицы, спящей крепким сном, И новый орден не случайно Назвал он Золотым руном. И Лафонтен веселым слогом Поведал нам, как сатана Страдал, — но распрямить не смог он Прядь из девичьего руна. Люблю твоих натурщиц смачных, Поклонник правды, Тициан, Тебе талант мазков прозрачных Венецианским небом дан. Они под пологом пурпурным Являли миру без прикрас Ту плоть, которую Амур нам Со всем усердием припас. Ложатся шелковые тени На бедра гладкие впотьмах, Там, где в густой курчавой сени Таится вожделенный пах. Ты первым был, кто их рукою Чуть-чуть прикрыл его, чтоб мы Вкушали чудо неземное — Сии Кипридины холмы. Была Флоренция немало Поражена при виде той Твоей Венеры, что купала Ладошку в муфте золотой. Когда прекрасная, нагая, За темным облаком следя, Округлобедрая Даная Ждала Зевесова дождя. Пускай печальная гондола С тобой ушла навеки в ночь, Божественного ореола Ничто не в силах превозмочь. Я пыль веков минувших вытру И, чтоб искусству не пенять, Позволь мне лютню на палитру, Великий старец, поменять. Я погружу напев и слово В твою глазурь, в твою камедь, Я как художник все покровы Сорву, чтоб тайное воспеть. Пускай мой стих отдернет шторы И к белизне прекрасных тел Прибавит самой разной флоры Вослед тому, что ты воспел. И этой краскою живою Напомнит вечный образ он, Когда коснулся головою Груди богини Купидон. И пусть простит нам муза эту Любовь, подобную греху, — Как персик, весь открытый свету, Лежащий бережно во мху. Руно, заклятие Ясона, Плод вожделенный Гесперид — Путь, по которому бессонно И день, и ночь блуждал Алкид. Презрим, Искусство, кривотолки, И, чтоб не покушаться впредь, Хочу мой стих на этом шелке, Как поцелуй, запечатлеть. Пускай пластические стансы Запомнят прошлого урок, Чтоб рассчитаться, может статься, За твой, Венера, бугорок! ПУПОК Пупок, с тобой могу пропасть я, И, мрамор твой боготворя, Боготворю твое всевластье — Ты как облатка сладострастья Дошедшему до алтаря! СООТВЕТСТВИЯ Бог дал гнездо любви — награду Для христиан, А зад безбожникам в усладу Недаром дан. Бог облегчил свою задачу, Ведь труд не мал, — И к одиночеству в придачу Он пальцы дал. ОДИНОЧЕСТВО Ура эрекции! Достану Того, кто жаждет постоянно Восстать — и в путь! Увы! Легко ли быть счастливым Лицом к лицу с подобным дивом? Отнюдь… Отнюдь… Один как перст творю молебен, А он уже вздымает гребень — Каков нахал! Жаль, нет соседки, что влюбленно Стреляет глазками с балкона — И наповал! Коко напрасно точит зубки, Нет в доме ни чепца, ни юбки, Но только тронь — И он уже готов излиться. Вот и спешит к нему вдовица — Моя Ладонь. Приди, богиня мастурбаций, Не зря ты требуешь оваций: Я весь в огне. Ты утешаешь бесподобно И то, на что сама способна, Даруй и мне! Ладонь умеет без опаски Порой излить такие ласки На мой снаряд, Что он взрывается без боя, Лишь охвати его рукою Тесней стократ! Не обойди меня уроком В том, что Тиссо назвал пороком, — Как Купидон, Я тоже, может, преуспею В его игре, когда Психею Не видел он. Ногами опершись о стену, Себя ласкаю, постепенно Входя в экстаз: Могу я целеустремленно Полировать мою колонну Хоть битый час. Уже совсем теряю меру, Но не Венеру, а Химеру Я вижу — как Она встает передо мною, И образ с гривой золотою Мне жжет кулак. Но грудь, ласкаемая взглядом, Ничто в сравненье с этим задом, Когда она Его мне дарит… Вот так штука! О Рубенс, вся твоя наука Побеждена! Мне эти ягодицы впору, И не дает дружок мой деру — Наоборот: Я их коленом раздвигаю, А он — уж я-то это знаю! — Свой путь найдет. Вхожу в ее большое лоно — Нас мог бы штихель Клодиона Изобразить. В нее бросаюсь, как в пучину: Смогу ли эту Мессалину Я ублажить? Волна, рожденная простатой, На холм кидается покатый И у дверей Омытого прибоем храма Моя искусница упрямо Кричит: «Сильней!..» И вот — застыла, побледнела, И я до самого предела В нее вошел. Так жрицы плоть свою терзали, Когда они в себя вонзали Приапов кол. Я прохожу ее навылет — И вот уже последний вылит, Исторгнут залп. И, поработавший на славу, Мой кратер, исторгавший лаву, Совсем ослаб. Я выдавил его до капли — Тут и мечты мои ослабли: Ни рук, ни губ. Прощай, фальшивая Киприда! Лишь пролетает — вот обида! — Один суккуб. Что ж, видели таких Венер мы!.. Оставлю след застывшей спермы На пальцах, чтоб Вручить мой опыт, вроде дани, Тебе, дотошный Спалланцани, — Под микроскоп! |
