Поразмыслив, она погрузилась в мечты, ей представилась захватывающая картина: прекрасный мужчина, любезный и галантный, с карими глазами, чей магнетический огненный свет пронзит ее, разожжет в ней огонь и растопит лед.

— Кузина, когда мы возвращаемся в Париж? — спросила Жюли после обеда.

— Когда скажешь, — ответила мадам Брикар немного удивленно, — ты торопишься? Я думала, тебе здесь нравится.

— Конечно. Просто сейчас Жоржу и Флорентине лучше побыть вдвоем, не хочу, чтобы мы стесняли их своим присутствием.

Мадам Брикар не до конца разделяла это мнение.

Для новобрачных сторонние наблюдатели были весьма полезны; Жоржу в его возрасте наверняка хотелось, чтобы близкие друзья внесли немного светскости в супружескую жизнь, разбавив постоянный тет-а-тет.

Однако Жюли оказалась не из тех неуверенных созданий, что меняют свое мнение и гнут спину при малейшем дуновении ветерка, нет! В своих желаниях она отличалась твердостью, поэтому в тот же вечер коляска Жоржа доставила кузин на улицу д'Ассас.

Тайной причиной такой спешки было желание присутствовать следующим вечером на приеме мадам Брикар, где появится виконт Саски — вечный ухажер Жюли.

Ожидания девушку не обманули; к половине десятого он прибыл, отмечая временем своего приезда то особенное, привилегированное положение, в силу которого мадам Брикар пропускала оперу и прочие рауты.

Жюли видела виконта много раз и знала о его любви к себе, но в тот вечер он предстал перед ней в новом свете, и недаром щеки ее горели сильнее обычного, пока он учтиво целовал протянутую ему маленькую ручку.

Поскольку виконт не был новичком в любовных делах, он заметил волнение Жюли, и сердце его забилось чаще от присутствия этой юной девушки, к которой он испытывал глубокое и искреннее чувство.

У мадам Брикар в тот вечер собралось много народу, поэтому уединиться, не вызвав подозрений, было легко.

Жюли и виконт воспользовались этим, однако чувствовали себя не в своей тарелке, как будто им не давал покоя тяжкий груз; обоим всегда нравились большие компании и веселое времяпрепровождение.

— Что с вами? — спросила Жюли, стараясь своим вопросом прервать неловкую паузу.

— Я хотел спросить у вас то же самое, — ответил молодой человек, улыбаясь, — но раз уж вы первая начали, скажу вам совсем тихо, шепотом, хотя мне страстно хотелось бы прокричать это на всю округу: со мной моя обожаемая Жюли, со мной то, что я безумно вас люблю! Нам приходится объясняться в присутствии еще двадцати человек, и мои раскаленные, продиктованные сердцем слова, прежде чем коснуться вашего слуха, должны застыть в светской улыбке! А всё нелепые условности, из-за которых мы не можем остаться наедине, чтобы я, по крайней мере, смог отстоять свои слова, попытаться убедить вас в том, что моя жизнь в ваших руках, и, если бы вы доверили мне свою, я стал бы самым счастливым человеком на свете.

Виконт не открыл девушке ничего нового, однако же впервые прямо заявил: «Я вас люблю».

Она почувствовала, как вся расцветает от любви к этому красивому молодому человеку, чья страстная — насколько возможно в толпе гостей — речь взволновала ее до глубины души.

— Жюли, я сказал вам, что давит на мое сердце, а вы — ведь вам тоже не по себе — вы не скажете отчего?

— Не здесь! Мы обсуждаем слишком серьезные вещи, а это место все опошляет, нельзя говорить о любви в обществе равнодушных.

— Но где же? Где еще? Я не могу видеться с вами в другом месте, это противоречит правилам приличия.

Жюли секунду поколебалась.

— Послезавтра, — сказала она, — после обеда моя кузина отправится в замок «Шармет», она проведет там вечер, а я останусь здесь; приходите, заверьте Корали, что у вас ко мне поручение от мадам Брикар, которую вы только что встретили.

— Вы ангел!

— Я? Нет. Просто женщина. Вот и все. Неужели этого недостаточно?

— Это больше, чем я заслуживаю.

— Эй, заговорщики, что вы тут замышляете и где ваши белые парики и черные воротнички? — сказала мадам Брикар, сочтя, что уединенная беседа затянулась. — Помогите-ка мне попотчевать гостей.

В полночь, когда все разъехались, мадам Брикар с улыбкой обратилась к Жюли:

— Что же такого интересного тебе рассказывал наш польский красавец? Не думает ли он о том, что флердоранж пойдет твоим темным волосам так же, как белокурой шевелюре Флорентины?

— Прежде он скажет об этом вам, кузина, ведь вы мне как мать!

— Я тебя люблю и несу за тебя ответственность, поэтому буду счастлива, если твоя жизнь устроится. Виконт родом из чудесной семьи, достаточно богатой, так что денег хватит и на свадьбу, и на будущее: если он тебе нравится, если вы любите друг друга, я с радостью тебя поддержу. Распоряжайся своей судьбой разумно. И все будет хорошо.

— Спасибо, кузина, — ответила девушка, взволнованная, но как будто освобожденная от угрызений совести одобрительными словами той, которую Жюли считала и матерью и отцом.

На следующий день она не покидала своей комнаты, видимо, книги, прочитанные в «Шармет», давали свои плоды; смутные представления, пробудившиеся в юном организме, соединились в одно стремление, сознание озарилось светом; и в то же время безудержное желание выплеснуть всплывшее из романов сладострастие, охватило ее существо.

В таком расположении духа ее застал виконт.

Следуя указаниям Жюли, виконт прибыл вечером, когда мадам Брикар уехала за город, не особенно настаивая на компании кузины, понимая, что в жизни девушки наступил решающий момент и надо на время уйти в тень.

Жюли приняла виконта в маленькой гостиной мадам Брикар, элегантной, в меру оригинальной, декорированной в арабском стиле самой хозяйкой: ткани африканских ковров, смягчающие шум шагов и приглушающие голоса; широкие восточные диваны по периметру, а в центре — мягкая софа и дальше этажерка для растений — укромный утолок, где собеседники могли чувствовать себя в безопасности от нескромных глаз.

Этот будуарчик, придуманный кузиной еще до того, как у нее появились седые волосы, говорил куда больше, чем старый, храбрый, простодушный полковник мог подозревать.

— Жюли, как вы добры! — сказал виконт, когда Корали его впустила.

— Откуда вы знаете? — смеясь, спросила она. — Может, я, напротив, покажусь вам отвратительной?

Они немного стеснялись друг друга. И эта новая для Жюли ситуация — один на один с молодым человеком — очень ее впечатляла.

Ему хотелось вызвать девушку на прямой разговор, не оставив места уверткам и уловкам.

Он был слишком опытен, чтобы не знать, как неумолимо долгое ожидание и сомнения губят любовь. Поэтому он взял руки Жюли в свои и посмотрел ей в глаза с завораживающей улыбкой.

— Жюли, обожаемая моя, — сказал он серьезно, выждав, однако, паузу, — позавчера я сказал, что люблю вас, теперь посмотрите на меня и ответьте: вы тоже любите меня? Ответьте, моя милая, дорогая подруга, ответьте, жизнь моя.

И, не отпуская дрожащих рук Жюли, он опустился к ее коленям и ласково к ним приник.

— Скажи, Жюли, скажи, — исступленно повторял он.

— Да! — шепнула она.

Она уткнулась в плечо Гастона, и он, обезумев, опьянев от счастья, впился губами сперва в ее лоб, затем в ушко, в шею, зарыл свое лицо в ее волосах и чувствовал, как прелестное тело трепещет в его объятиях. Внезапно, порывистым движением виконт сжал в своих ладонях голову Жюли и припал к ее устам своим пылающим ртом, чтобы испить ее дыхание и передать ей свое одним из тех долгих поцелуев, которые соединяют души, обдавая божественной волной влюбленных, чьи ласки и нежности святы, ибо предназначаются Господом далеко не каждому.

Гастону было двадцать шесть лет! Подобно представителям многих северных народов, он не разбрасывался своей любовью направо и налево, но под его холодной внешностью скрывался бешеный темперамент; и теперь, когда лед был сломан, а чувства взаимны, огонь пожирал влюбленных быстрее, чем можно было ожидать.

Поэтому, когда очередной горячий прилив ударил в голову, Гастон почувствовал, что охвачен страстью, достойной маньяка.