Преступники уже существовали, а вот тюрем-то и не было. Это вынудило Дерибаса пренебречь законами Российской империи 1560 года, запрещающими содержать осужденных в глубоких ямах. По его приказу были вырыты двадцать таких ям, которые сразу же были заполнены ожидавшими следствия и получившими срок людьми. Так как финансирования на содержание преступников вообще не было предусмотрено, то Дерибас дал указание попарно заковывать их в ножные и ручные колодки и выводить в общественные места, в первую очередь, на базары, для выпрашивания милостыни у прохожих. Такой порядок, правда, просуществовал недолго.

Развитие Одессы и приток в город большого количества жителей из окрестных сел, а также из центральной полосы России вызвали значительный прирост населения, но уровень преступности заметно упал. Свою роль тут, наверное, сыграла и жесткость наказания. Сменившие Дерибаса градоначальники построили для содержавшихся под стражей и осужденных специальные помещения. Справедливости ради надо отметить, что они далеко не во всем отвечали предъявляемым требованиям и не отвечали существовавшему тогда стандарту.

Объем и конструкция построек были далеки от «тюремного замка» (как тогда называлась тюрьма), и поэтому уже в 1815 году граф Ланжерон обратился к руководству департамента полиции с просьбой финансировать постройку такого сооружения в Одессе. «По здешнему краю много людей, которых нужно карать, но нет тюремного дома и острога», — сообщал он. Но в тот период подобные вопросы решались не сразу. Градоначальнику было указано, что «В Одессе многое не соответствует пенитенциарной науке. В частности, нет достаточного пространства для занятий трудом заключенных».

Только в 1891 году была наконец осуществлена закладка нового тюремного замка. Городская дума при активнейшей помощи известного одесского мецената Маразли выделила 15 десятин земли около Нового христианского кладбища по Люстдорфской дороге. Сооружение было спроектировано профессором архитектуры А. Томишко. Следует сказать, что на V Международном тюремном конгрессе в Париже в 1895 году одесский тюремный замок наряду с московским были отмечены как лучшие во всей Российской империи, где, кстати, функционировали 895 тюрем.

Забегая вперед, отметим, что у пенитенциарной системы в условиях СССР было много общего с царской Россией. Это объяснимо. Дело в том, что в армии, уголовном розыске и милиции послеоктябрьского переворота прошла кадровая чистка. А вот в пенитенциарной системе изменений почти не наступило, и многие из ее прежних работников спокойно трудились до 1934 года и спокойно ушли на пенсию. Мало того. Авторитет некоторых царских тюремщиков был настолько велик, что даже бывший соратник Ленина Бронштейн взял себе псевдоним Троцкий — по фамилии одного из них.

Сегодня лагерь — это прежде всего бюджетная организация, которая всего на 40 % обеспечивается государством. Получаемые централизованно средства идут на зарплату сотрудников, расчеты за электроэнергию, водоснабжение и тепло. На остальные же нужды, включая расходы на питание и содержание, заключенные зарабатывают сами, а это сегодня непросто. Чтобы свести концы с концами, руководителю исправительно-трудового учреждения необходимо дальновидно руководить производством. И параллельно с этим решать сугубо профессиональные проблемы: прививать трудовые навыки бывшим ворам, мошенникам и проституткам. Чем только ни приходится заниматься заключенным: шить костюмы, постельное белье, выполнять другую работу, которая позволяет выживать, и по ходу исправляться.

Одна из особенностей заключенных, отбывающих наказание в Одесской области, состоит в том, что многие из них имеют низкий уровень развития, а большинство вышли из неблагополучных семейств. Времена изменились. Сегодня психологи помогают осужденным в преодолении проблем, возникающих в результате их длительного пребывания в лагерях. Велика роль психологов в поддержке и реабилитации ВИЧ-инфицированных и наркоманов.

Вместе со всей украинской пенитенциарной системой наша региональная тоже меняет свой облик. Особенно заметные сдвиги произошли после принятия новых законов Украины, давших осужденным больше прав и свобод. Несмотря на целый ряд проблем, мы постепенно приближаемся к европейским стандартам, имеющим в основе гуманизм и сострадание к человеку.

Это случилось вскоре после освобождения Одессы от оккупантов. На 8-й станции Большого Фонтана сразу после боев разместилась береговая морская батарея. Начальник батареи капитан третьего ранга Алексей Иглов, видимо, очень хотел быть похожим на героя русско-турецкой войны прапорщика Щеглова. Он то и дело всматривался в морскую даль, словно ожидая высадки вражеского десанта, хотя война уже откатилась далеко отсюда и солдаты союзной фашистам Румынии беспорядочно отступали по своей территории.

Дисциплина у Иглова была железная: до 12 часов дня матросы драили пушки, которые, впрочем, и без того находились в образцовом состоянии. Выправка у батарейцев также была отличная. Среди матросов охраны особенно выделялся Семен Нащекин, прошедший фронт морской пехотинец. Он был несколько раз ранен и дослуживал последние месяцы на батарее Иглова, чтобы потом уволиться в запас и уехать в родную деревню на Винничине. Единственным богатством Семена были трофейные часы с боем, которые он носил на руке и всем показывал.

На батарею заходили загоревшие одесские мальчики со Среднего и Большого Фонтана. Они любили дядю Сеню, который подкармливал их хлебом и в оловянной кружке прямо на разведенном костре особым образом готовил мясо со шкварками, которые были излюбленным лакомством детворы. Да и кто мог не любить этого доброго и приветливого человека, которого не ожесточили ни фронт, ни гибель родных в Тростянце!

— Вот приеду домой, — говорил Нащекин, — и прямо возле ставка начну отстраивать родительский дом. Заведу хозяйство, а затем обязательно женюсь, ведь в доме должна быть хозяйка.

Предметом особых мечтаний Семена были козочки, которых он планировал развести дома. У живущей возле батареи старушки Марины было три, и Семен постоянно помогал ей, цедил молоко, косил сено, а также добровольно выгребал отходы из сарая. Служба подходила к концу, и Семен все чаще грустил, чуть ли не ежедневно отправляя письма своему единственному родственнику в Тростянец, где тот работал в обувной мастерской. Оставалась всего одна неделя до отъезда Нащекина из Одессы. Его уже не назначали в караул, но он по привычке вставал в 6 утра и убирал матросский кубрик. Он как-то весь подтянулся, стал очень худым и стройным. С любовью посматривая на часы, Семен ждал того момента, когда по приезде домой он подарит их своему племяннику, которому недавно исполнилось 16, мечтавшему поступить в медицинский институт. В мечтах Семен уже видел племянника местным врачом, работающим в Тростянце и пользующимся уважением у селян.

На 8-й станции в 1944 году бродили разные люди. Возвратившиеся из эвакуации люди расстраивали свои незамысловатые домики, мальчишки из окрестных мест приходили в только что открывшийся дом отдыха со звучным названием «Госторговля». Здесь же тусовалась и шпана, а также профессиональные бандиты, которые не бросали своего криминального ремесла даже во время оккупации. Один из них, худосочный Саша по кличке Крыса за хитрый оскал лица как-то привязался к Нащекину, любуясь его часами. У него и возникла мысль завладеть ими. Но как ни льнул этот проходимец к Нащекину, как ни уговаривал того продать или обменять часы, ничего не помогало. Нащекин не хотел расставаться со своим богатством, более того, он стал относиться к ним еще более бережно.

В один из дней Крыса пригласил Нащекина выпить кружку пива и потолковать.

— Если будем толковать о часах, — сразу предупредил Семен, — то из этого ничего не получится. Я забираю их домой и подарю племяннику, тем более что в письмах я уже их обещал, и он ждет.