Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Ну вот что я тебе скажу, — почти с материнской нежностью произнесла Карен. — Сиди-ка ты здесь спокойно, не заводись и решай, что делать. Если хочешь со мной разводиться, хорошо. Но только учти, через несколько минут из школы придет сын, и не нужно, чтобы он видел, что у нас скандал. Согласен?

— Я есть хочу, — угрюмо сказал Холмс.

— В холодильнике полно жареного мяса и всякой всячины. А я вернусь к ужину.

— А как с едой для парня?

— В холодильнике на тарелке. Он сам все знает.

— А ты не против, если и я пойду с тобой в клуб? — робко спросил Холмс.

— Я предпочла бы идти одна. Такой прекрасный день сегодня выдался, и мне не хочется портить прогулку разговорами на серьезные темы. Да, послушай, — сказала она уже в дверях. — Ты кофе перевариваешь, и он получается слишком горький. Как только он начнет закипать, сразу снимай с огня.

— Ладно.

— Ну, тогда все, — заботливо сказала Карен. — До свидания.

Выйдя из кухни через черный ход, Карен прошла под старыми, развесистыми деревьями и очутилась на улице, залитой по-летнему ярким солнечным светом. День и в самом деле был на редкость хорош, и все в душе у нее запело под действием этого спокойного очарования летней природы. Слов нет, Скофилд — великолепный гарнизон. На площадках для игры в бейсбол были установлены зенитные орудия, защищенные со всех сторон мешками с песком, а рядом возвышались кучи свежего грунта, вынутого из отрываемых бомбоубежищ. Но все это нисколько не нарушало очарования. Карен казалось, что если к вещам подходить с должным чувством меры, с пониманием того, что отныне всему должно быть свое место и время, если до конца смаковать каждый маленький кусочек своей жизни, не позволяя, однако, зародиться в себе чувству жадности, то можно поддерживать в себе это ощущение очарования почти всегда.

Вчера, когда пришел Милт, она читала Стендаля, пыталась понять его философию счастья. Эта философия слишком рационалистична. Основное ее зерно состоит в том, чтобы рассчитать и заранее рационально спланировать, как сделать так, чтобы жизнь была интересной и счастливой. Стендалю не откажешь в одном: он понимал, какую важную роль играют страдания и невзгоды в достижении счастья. Об этом она никогда не думала, так же как никогда не думала, что может быть целая философия о том, как сделать жизнь счастливой.

Она чувствовала, что больше никого полюбить не сможет. Но если любви и пришел конец, жизнь на этом не оканчивается. И она разрыдалась. Шла по улице и рыдала.

После ухода Карен майор Холмс долго сидел за кухонным столом, погруженный в мрачное раздумье. Потом тяжело встал, подошел к холодильнику, вынул холодное мясо и сделал себе два сэндвича с горчицей. Вместо кофе выпил молока.

Затем собрал посуду, убрал съестное в холодильник, вы тер стол, вымыл тарелки и убрал их в шкаф. Опорожнил переполненную пепельницу и ополоснул ее. Покончив с уборкой, он сел за стол и закурил.

Сигарета показалась ему такой же невкусной, как и сэндвичи и холодное молоко. Майор Холмс питал отвращение к холодному молоку, а готовить он ничего не умел. Он пожалел, что отпустил экономку на весь день. Как только Карен и сын уедут домой, он начнет питаться в столовой для офицеров-холостяков. Это будет через пару недель — они уедут шестого января.

Холмс раздавил и на половину не докуренную сигарету в чистой пепельнице, резко встал из-за стола и поспешно выскочил через дверь черного хода — прочь из дому. Задолго до того, как сын пришел на обед домой, Холмс был уже в укромной недосягаемости своего кабинета.

Глава пятьдесят пятая

Шестого января Милт Уорден был в увольнении в городе. Вместе с Мэйлоуном Старком.

В этот день впервые после субботнего вечера накануне нападения на Пирл-Харбор войскам, дислоцированным на Гавайских островах, было разрешено увольнение. В десять часов утра ревущие толпы уже солидно подвыпивших солдат со всего переднего края круговой обороны — целых полтораста километров в окружности — хлынули в Гонолулу, устремившись к центру города, как спицы колеса сбегаются к оси, и начали выстраиваться в очереди у питейных заведений и публичных домов. Очереди выросли в такие хвосты, что в конце концов все перемешалось, и те, например, кто жаждал попасть в заведение мадам Кайпфер, неожиданно для самих себя очутились в ресторане «Ву Фэт» на четыре дома ближе. И так длилось весь день до самого комендантского часа. Этот и два последующих дня превратились в шумный праздник. Ни один буфетчик в городе не забудет этих дней. Да и не только буфетчик.

В приказе об увольнении было сказано, что за пределами части может одновременно находиться не более одной трети личного состава каждого подразделения. В седьмой роте, находившейся на самом переднем крае, выбор кандидатов на увольнение вырос в настоящую проблему. У седьмой роты было четырнадцать береговых позиций. Лейтенант Росс распорядился, чтобы командир каждой позиции — чаще всего не офицер, а сержант — представил список одной трети своих людей на увольнение. Уордену было поручено определить увольняющихся среди личного состава командного пункта, а Старку — пищеблока.

Существовал неписаный закон, что командир мог пойти в увольнение только последним — после всех своих подчиненных. Поскольку сами сержанты-командиры идти в увольнение не могли, они вознаграждали себя мелкими взятками (в отличие от офицеров они не гнушались панибратскими отношениями со срочнослужащими); дароприношения подкреплялись крепкими рукопожатиями. Немало бутылок виски в тот день, накануне шестого января, поменяло своих хозяев.

Честь не позволила Уордену и Старку включить себя в списки увольняемых, но Уорден позаботился о том, чтобы оба они все-таки получили увольнительные. Он просто заполнил две лишние формы на выдачу увольнительных — сверх установленной нормы — и дал подписать их лейтенанту Россу. Никто в роте даже и не подумал поднимать шум по поводу нарушения Уорденом установленного порядка, и меньше всего это собирался делать Росс. С того дня, когда Уорден отказался от производства в офицеры, он вертел ротой, как хотел, больше, чем когда бы то ни было.

У Старка была поллитровая бутылка виски, которую он выудил у одного из алчущих и жаждущих в обмен на увольнительную. Они допили, ее по пути в город. Первую остановку сделали у бара «Голубой шанкр». Здесь не было такого наплыва посетителей, как в более фешенебельных барах. Но у буфетной стойки около каждого сидевшего на высоком табурете счастливчика стояли два-три человека, дожидаясь своей очереди. Уордену и Старку пришлось выпить по шесть порций виски, стоя в толпе, прежде чем удалось захватить табуреты у стойки и начать пить всерьез.

— Ох-ох-ох! — вздохнул Старк, взгромоздясь на табурет. — Бедные мои ноженьки. Ведь надо же столько выстоять! Даже в Хуаресе, когда выдавали денежное содержание, и то вечером такого не бывало.

— Пливет, Уолден! Пливет, Сталк! — приветствовал их, расплывшись в улыбке, хозяин бара Чарли Чан. — Давненько не были. А денек-то, а?

— Да, — согласился Уорден, — денек что надо.

— Денек такой, — безмятежно сказал Старк, — что хочется напиться в дымину и измордовать кого-нибудь до неузнаваемости.

— Старк, ты техасец, — сказал Уорден. — А каждый техасец любит только своих земляков, штат Техас и свою маму. А ненавидит негров, евреев, чужестранцев и распутных женщин — кроме тех, конечно, с которыми он сам гуляет.

— А мы, наверное, рано пришли сюда, — сказал Старк. — Или, может, седьмая рота решила никаких дел с «Голубым шанкром» больше не иметь?

— Эй, Роза! — позвал Уорден.

Они и в самом деле пришли рано, выйдя с командного пункта пять минут десятого, а не ровно в десять — вместе со всеми. Вокруг не было ни единого знакомого лица, кроме ухажера Розы, старшего сержанта — артиллериста, который, как обычно, сидел — правда, на этот раз не один, а с тремя приятелями — в кабине у задней стены, как будто он никогда и не уходил отсюда.

156
{"b":"243432","o":1}