— Я больше так не могу, дорогой Милт, — сказала Карен, прильнув головой к груди Уордена. — Ведь я не могу сходить даже в войсковую лавку, не чувствуя на себе подозрительных взглядов. Мне никогда в жизни не приходилось испытывать такое унижение.

— Ну ладно, ладно. Не расстраивайся. Знаешь, пойдем-ка к морю, выкупаемся и поедем куда-нибудь поразвлечься. — И тут же Уорден понял, что этого говорить не следовало.

Карен приподнялась и зло взглянула на Уордена. По щекам у нее катились слезы.

— Милт, скажи мне, ты ведь любишь меня? Или для тебя главное — позабавиться со мной, как с игрушкой, и бросить?

— Нет, Карен. Я люблю тебя, и ты для меня не игрушка, которую можно бросить. Ты мне дорога, и без тебя я пропаду. Пойдем купаться.

— А разве тебе не пора возвращаться? — озабоченно спросила Карен.

— Наплевать.

— Нет, этого я не допущу. Давай-ка я подвезу тебя обратно в город, и там ты найдешь такси, чтобы вернуться в казармы.

— Ладно, — согласился Уорден. Еще несколько минут назад он страстно стремился обладать ею, а сейчас это желание исчезло. Он чувствовал смертельную усталость.

Карен села за руль, а Уорден перебрался на сиденье рядом с пей. Машина тронулась.

— Ты можешь написать мне, когда получишь отпуск, — сказала она. — Положи письмо в обычный конверт, только обратного адреса не указывай. И прошу тебя, не звони по телефону. Ладно?

— Хорошо.

Карен настояла на том, чтобы подвезти Уордена поближе к стоянке такси, и видела, как он садился в машину, чтобы ехать в казармы. У Уордена не осталось даже шанса забежать в бар.

Уже в течение долгого времени Милту Уордену казалось, что Дайнэ втайне смеется над ним. После знакомства с Карен Уорден всегда в своих размышлениях называл Холмса Дайнэ. У Дайнэ были основания подсмеиваться над Уорденом, что и говорить.

Карен была женой Дайнэ, законной его супругой. От него у нее был ребенок, от него она зависела в материальном отношении. Деньги поступали ежемесячно из года в год, а не от случая к случаю, как это бывало у Уордена, когда он выигрывал в покер. Уорден не мог в такой мере обеспечить благосостояние Карен, как Холмс, не мог предоставить ей такой свободы, как нынешний супруг.

Поэтому не удивительно, что Дайнэ мог подсмеиваться над Уорденом. Пусть Карен любила Уордена, но Дайнэ Холмс служил для нее базой, опираясь на которую она могла встречаться с Милтоном Уорденом. И хотя она каждый день ходила на свидание к Уордену, тем не менее всегда была дома не позднее девяти вечера. Получалось так, будто все трое Заключили сделку…

Дайнэ Холмс имел возможность посмеяться над Уорденом. Милт чувствовал это каждый раз, видя, как Карен в машине мужа после свидания направлялась домой.

Беда Уордена состояла в том, что он признался и себе и Карен в любви к ней. В этом и была его ошибка. Таким образом, Уорден оказался во власти Карен. Она могла заставить его делать все, что угодно, даже стать офицером.

Но все эти мысли возникали у Уордена только тогда, когда он видел, как Карен уезжает домой. Рядом с ней он думал лишь о любви к ней.

В тот день он вернулся в казармы рано и сумел еще до ужина написать рапорт о зачислении на курсы подготовки офицеров и закончить составление документов по делу Блюма.

Прошла неделя. Айк Гэлович был самым бесцеремонным образом смещен с должности заведующего снабжением, и на его место назначили сержанта Пита Карелсена. Холмсу пришлось долго его уговаривать, даже прибегать к угрозе лишить сержантского звания. В конце концов Карелсен согласился, но только после того, как Холмс обещал ему при первой же возможности назначить вместо него на это место новичка из школы сержантов. В течение двух недель Карелсен не разговаривал с Уорденом.

Большую радость доставил Холмсу рапорт Уордена о зачислении на офицерские курсы. По этому поводу он даже предоставил Уордену трехдневный отпуск, но тот отказался от поощрения, сказав, что дела не позволяют ему отлучиться даже на один день. Это обрадовало Холмса еще больше, и в течение нескольких дней он всем ставил Уордена в пример.

Через день, после того как Карелсен принял дела заведующего снабжением, Уорден подал рапорт об отпуске. Холмс отнесся к этому отрицательно.

— Тридцать дней? Это невозможно, сержант. Я с удовольствием разрешил бы тебе отпуск на три и даже на шесть дней, в качестве поощрения. Это даже не было бы в зачет причитающегося тебе отпуска. Но тридцать дней, да еще в такое время! Нет, это немыслимо.

— Сэр, этого отпуска я жду целый год. Если мне не удастся его получить сейчас, то я никогда не получу его.

— Официально ты уже потерял право на отпуск. Нужно было брать его раньше.

— Вы же знаете, сэр, что я не брал отпуска только потому, что хотел все дела привести в порядок. Это не моя вина.

— Так или иначе, я не могу сейчас дать тебе отпуск на месяц. Это невозможно.

— Я же все делал ради того, чтобы в роте был порядок, — настаивал Уорден.

Дайнэмайт сдвинул шляпу на затылок и уселся на стол напротив Уордена.

— Послушай, сержант, — доверительно сказал он. — Скоро ты сам станешь офицером, и нам сейчас ни к чему сохранять официальный тон в разговоре. Скажу тебе по секрету, что я не собираюсь долго пробыть в полку. Через месяц-два меня обещали назначить в штаб бригады порученцем генерала Слейтера. Главное, что должен уметь офицер, — выходить сухим из воды и еще — предвидеть, куда дует ветер.

— Понятно, сэр. Спасибо.

— Не пройдет и двух месяцев, как я получу назначение. Тебе я рассказываю об этом только потому, что ты сам скоро будешь офицером и тебе пригодится мой совет. И вот мое предложение: как только меня назначат на новую должность, я добьюсь, чтобы ты получил двухнедельный отпуск. Ну как?

— Мне бы хотелось получить отпуск сейчас, — сказал Уорден. — И не две недели, а месяц. Мне они положены по закону.

Дайнэмайт покачал головой.

— Я даю тебе хороший совет. Мое предложение вполне резонно. Сейчас я отношусь к тебе как к равному, как к офицеру без пяти минут. Это все, что я могу сделать. Мне, так же как и тебе, нет никакого дела до того, что случится с ротой, но, если я сейчас попрошу для тебя отпуск, тебе все равно откажут.

Уорден, прищурив глаза, наблюдал за Холмсом, испытывая неловкость от его панибратства.

— Ну, что скажешь? — спросил Дайнэмайт. — Четырнадцать дней. Через два месяца. Это лучшее, что можно сделать для тебя при данных обстоятельствах.

— Согласен, — ответил У орден.

— Отлично. Значит, мы договорились. Конечно, при условии, что никто не будет знать о предстоящем моем назначении и твоем отпуске.

— Да, сэр.

— Тогда до свидания, — довольно сказал Холмс. — У меня есть кое-какие дела в штабе.

Уорден увидел в окно, как Холмс прошел по двору казармы, и подумал, сколько раз он видел люден, проходивших мимо канцелярии. Но то были другие люди, не офицеры. Так вот что значило быть офицером! Больше всего удивляло Уордена то, что все могло случиться так просто, буквально в мгновение ока человек становился другим, совершенно противоположным тому, кем он был. И для этого требовалось всего-навсего подписать небольшой клочок бумаги.

Два месяца, думал Уорден, целых два месяца ждать. Теперь уж наверняка Герта Кайпфер заработает на нем еще солидную сумму. Такова уж судьба… Мог бы иметь тридцать дней отпуска, а соглашаешься на десять, мог встречаться с Карен когда угодно, а соглашаешься видеться с ней, только когда это возможно, мог бы иметь месячный отпуск сейчас, а соглашаешься на двухнедельный, и через два месяца. Даже Магомет пришел к горе, когда гора отказалась идти к нему. Так поступил Магомет, а ведь ты простой солдат и должен поступать так, как от тебя требуют.

Каждый вечер после ужина заключенные начинали игру. С пустовавших нар снимали матрац и подвешивали его на сетке, закрывавшей центральное окно. Затем один из заключенных, обычно самый небольшой по росту, если не было добровольцев, становился спиной вплотную к матрацу, а остальные участники игры выстраивались по росту и по очереди бросались на стоявшего человека, стремясь плечом прижать его к матрацу.