Такая реформа, конечно, не могла быть проведена мирным путем. Привилегированные сословия отказываются от своих преимуществ не иначе как по принуждению; действительно, вслед за падением монархии в Греции наступило время революций. Внешний толчок к перевороту давали обыкновенно раздоры в среде самого господствующего класса, которые были тем более неизбежны, чем теснее была связь между членами каждого аристократического рода в отдельности. Более слабая партия искала помощи у народа, честолюбивые аристократы становились во главе недовольных масс и вели их против своих собственных товарищей по сословию; и хотя эта борьба с существующим строем часто бывала безуспешна, но ее снова возобновляли до тех пор, пока, наконец, достигали цели. Тогда начинались казни, изгнания, конфискация имуществ, отмена долгов, новое разделение земельной собственности; но и знать — там, где она одерживала верх, — не оставалась в долгу перед своими противниками, и нередко даже святость храма не спасала приверженцев побежденной партии от мести победителей. Однако, при политической незрелости масс, падение аристократии вело вначале не к созданию свободных конституций, а к восстановлению строя царской эпохи; победоносный демос предоставлял своим вождям высшую власть, которая, казалось, одна только могла помешать возвращению ненавистного господства аристократии.
Но отжившие учреждения не воскресают снова, и это новое царство было совершенно не похоже на прежнюю монархию героического времени. Это очень хорошо чувствовали и сами новые правители, не решавшиеся принимать имя царя; современники называют их „монархами" или „тиранами"; последнее слово тогда еще не имело того ненавистного смысла, какой оно получило у нас. Вообще тираны вели себя совершенно как представители народа, и, например, никто из них не чеканил монет с собственным именем. Формы республиканского устройства по возможности сохранялись, и правители заботились только о том, чтобы наиболее влиятельные должности всегда замещались их родственниками или приверженцами. Разумеется, и положению самого „тирана" в государстве придавалась какая-нибудь законная форма: обыкновенно ему вручали высшую военную власть — либо на всю жизнь, либо на известное число лет, по истечении которых полномочие возобновлялось. На основании этой компетенции большинство тиранов содержало отряды наемников для охраны кремля и других укрепленных мест. Одним этим, конечно, нельзя было надолго удержать власть в своих руках; поэтому тираны усердно стараются сохранить расположение возвысившего их народа образцовым управлением, сооружением великолепных общественных построек, устройством блестящих празднеств и, по возможности, славными внешними предприятиями. Такая деятельность требовала значительных денежных средств, вследствие чего теперь — впервые в греческой истории — введено было правильное прямое обложение.
Не может быть сомнения в том, что тирания дала могущественный толчок как экономическому, так и духовному развитию Греции. Она освободила народные массы от векового гнета, сломила старые сословные предрассудки, впервые фактически установила равенство перед законом между знатными и незнатными. Государство в первый раз сознало свою обязанность заботиться не только о защите граждан, но и об их материальном благосостоянии, путем покровительства торговле, сельскому хозяйству и промышленности, устройства дорог, каналов и водопроводов. Коринф и Самос достигли блестящего положения при Периандре и Поликрате; Писистрат и Гелон положили основание позднейшему величию Афин и Сиракуз. Художники и поэты были желанными гостями при дворах тиранов и находили для себя выгодные занятия, первые — при постройках, вторые — на музыкальных представлениях во время больших празднеств. Сами правители с живым участием следили за всеми духовными стремлениями своего времени, а Периандр и Питтак даже попали в число „семи мудрецов"
Но несмотря на этот блеск и на все великие заслуги тиранов, их господство в Греции не могло быть продолжительно. Подчинение воле одного человека, хотя бы и прикрытое подобием республиканских форм, сделалось, наконец, одинаково невыносимым для всех слоев населения. Та глубокая ненависть к монархическому правлению, которою отличаются греки классического периода, представляет большею частью последствие тирании. Нужно было обладать очень выдающимися политическими дарованиями, чтобы при этих условиях отстоять свое единовластие; а что такие дарования только редко передаются по наследству сыновьям, это было известно уже древнему Гомеру. Таким образом, тирания обыкновенно лишь на короткое время переживала своего основателя. Только в немногих случаях она удержалась в течение нескольких поколений, — дольше всего в Сикионе, где в продолжение целого столетия (приблизительно 660—560 гг.) власть оставалась в руках фамилии Ортагора.
Гнет тиранического правления сильнее всего давал себя чувствовать аристократии, и она-то больше всего и способствовала его свержению. Однако восстановление прежнего господства знати было при современных условиях немыслимо. Можно было, конечно, изгнать тиранов, но нельзя было уничтожить тех глубоких следов, которые оставило их правление. Так, сверженное некогда Кипселом господство Бакхиадов в Коринфе не было восстановлено, а заменено умеренной олигархией; в Афинах после падения Писистратидов законы Солона были изменены в демократическом духе. Только в тех государствах, которые не прошли через стадию тирании, как Фессалия, Беотия, Элида, древнее аристократическое устройство удержалось до Персидских войн, а отчасти еще дольше.
Движение, изображенное здесь в своих общих чертах, началось приблизительно около середины VII века. Оно ограничилось только теми частями греческого мира, которые в экономическом и духовном отношении достигли наибольшего развития, следовательно, колониями на западе Малой Азии, Сицилией, а в метрополии Аттикой, Эвбеей и городами при Истме. За исключением этих мест, тирания до IV столетия не привилась нигде на греческом полуострове; точно так же мы до Персидских войн не встречаем тиранов в колониях по северному побережью Эгейского моря и на Черном море, что, впрочем, объясняется, может быть, только скудостью дошедших до нас известий. На Крите возникновению тирании мешала военная организация граждан и обособленное положение острова; а там, где удержалась древняя монархия, тирания вообще не могла возникнуть.
Древнейшими тиранами Милета были, по преданию, Фоант и Дамасенор, которые, впрочем, скоро были свергнуты знатью; за ними последовал, около начала VI века, Фрасибул, который защитил город против Алиатта Лидийского и после продолжительной борьбы добился почетного мира (см. выше, с.255). Несколько больше мы знаем о внутренней борьбе в Митилене около середины VI столетия, благодаря песням Алкея, который сам принимал деятельное участие в этом движении. Попытки Меланхра и Мирсила добиться единовластия увенчались только временным успехом; наконец, утомленный внутренними смутами демос вручил диктатуру, или, как выражались враги, тиранию, человеку замечательного ума, Питтаку, который восстановил порядок и затем сложил с себя свое звание. Что касается тиранов большинства остальных городов малоазиатского побережья, то мы знаем только их имена, а большею частью не знаем и этого. В несколько более ясных очертаниях вырисовывается из тумана только личность Поликрата. Около 540 г. он сверг господство земельной аристократии на Самосе и скоро сделался, благодаря своему флоту, страшилищем Эгейского моря, на котором он занимался морским разбоем в самых широких размерах. Тщетно пытались милетцы и союзные с ними лесбосцы положить конец его грабежам; так же безуспешно окончился поход против Самоса, предпринятый спартанцами и коринфянами. Поликрат вышел победителем из всех войн, и многие из соседних островов и приморских городов должны были подчиниться его господству. С египетским царем Амасисом он поддерживал дружеские отношения, что, впрочем, не помешало ему послать свое войско на помощь персидскому царю для покорения Нильской долины. Награбленные сокровища он употреблял на великолепные постройки, которые еще долго потом составляли украшение Самоса; при его дворе жили поэты Ивбик и Анакреонт. Наконец, возрастающее могущество Поликрата начало беспокоить и персов, хотя он признал верховную власть великого царя и, без сомнения, платил также дань. Орет, сатрап Сард, хитростью заманил его в Магнесию на Меандре, где велел умертвить его и труп распять на кресте. После этого личный секретарь Поликрата, Меандрий, провозгласил себя тираном в Самосе и удержал в своих руках власть до тех пор, пока Силосонт, брат Поликрата, изгнанный последним из отечества, не вернулся с персидскою помощью на остров. Вообще персы старались доставлять власть в греческих городах Малой Азии тиранам, потому что последние, будучи связаны с государством собственными интересами, служили лучшею порукою верности городов. Благодаря этому под конец