Племянник Чаадаева Жихарев впоследствии уверял, что «серьезная сущность» разговора «гвардейского ротмистра с всероссийским императором навсегда останется неизвестной»[115]. Однако друг Чаадаева декабрист Матвей Муравьев-Апостол, проведший в сибирской ссылке тридцать лет, назвал эти слова Жихарева «пустой болтовней людей, не знающих сути дела».
Разговор Чаадаева с Александром I, как и разговор Пушкина с Николаем, происшедший спустя несколько лет, всегда привлекали внимание и современников, и историков литературы.
Вот подлинный рассказ Муравьева-Апостола, выпавший из поля зрения биографов: «Чаадаев мне рассказывал о своем свидании с Александром. Первый вопрос Государя: — Иностранные посланники смотрели с балконов, когда увозили Семеновский полк в Финляндию? Чаадаев отвечал: — Ваше величество, ни один из них не живет на Невской набережной. Второй вопрос: Где ты остановился? — У князя А. С. Меншикова, ваше величество.— Будь осторожен с ним. Не говори о случившемся с Семеновским полком».
Чаадаева поразили эти слова, так как Меншиков был начальником канцелярии Главного штаба Его Императорского Величества. Чаадаев мне говорил, что вследствие этого свидания с государем он решился бросить службу»[116].
По этому рассказу легко догадаться, какое отчаяние овладело Чаадаевым: ведь он увидел, что царь боится правды, не хочет ее знать.
Ю. Н. Тынянов был уверен, что именно история с Чаадаевым послужила для Грибоедова — его ближайшего друга — основой сюжета «Горя от ума»: «Катастрофа с Чаадаевым... вовсе не была частной, личной. Это была катастрофа целого поколения... Государственная значительность частной личности отразилась на Чацком, и эта черта, несомненно, идет от Чаадаева, от его несбывшегося громадного влияния на дела государственные»[117].
Это понимали современники. В декабре 1823 года Пушкин писал П. А. Вяземскому: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева?»[118]
Сюжет гениальной грибоедовской пьесы оказался, как известно, странным пророчеством для личной судьбы Чаадаева: спустя десять с небольшим лет, как и Чацкий, он был объявлен сумасшедшим.
В 1821 году Чаадаев подал в отставку и вступил в тайное общество декабристов, а спустя два года покинул Россию. Перед отъездом он разделил свое имущество с братом, думая, что уезжает навсегда. Об этом Чаадаев говорил друзьям, писал родным.
Тетушке А. М. Щербатовой Чаадаев сообщает: «Я буду навещать вас года через три, через два, а может быть, ежегодно, но отечеством моим будет Швейцария. Мне невозможно оставаться в России по многим причинам»[119].
Чаадаев путешествует по Европе. Его одолевает хандра, но занимает общение с людьми, стоящими на вершинах европейской образованности. В это время Чаадаев знакомится с Шеллингом, который говорит, что Чаадаев произвел на него впечатление одного из самых умных людей. Из русских он много и часто видится с Николаем Тургеневым, одним из основателей декабризма, также путешествующим по Европе. С самого начала 1820-х годов они вместе думали и обсуждали настоящее и будущее России. Оба члены Тайного общества декабристов, оба собирались издавать общественно-политический журнал, о чем уже был донос Бенкендорфу[120]. 27 марта 1820 года Николай Тургенев написал Чаадаеву: «Есть и у нас люди, чувствующие все несчастие и даже всю непристойность крепостного состояния... Итак, действуйте, обогащайте нас сокровищами гражданственности»[121]. Но как «действовать», как обогащать Россию «сокровищами гражданственности» ? Этот вопрос стоял для Чаадаева и его друзей очень остро.
Путешествие сблизило их. «Я его всегда любил и уважал,— пишет Николай Тургенев брату Сергею о Чаадаеве,— но теперь более, чем когда-либо умею ценить его»[122].
Сообщение о восстании на Сенатской площади застало Чаадаева и Николая Тургенева за границей. 30 декабря в Париже Николай Тургенев узнал о событиях на Сенатской площади и выехал в Англию. Это спасло его от верного ареста. Царские фельдъегери искали его в Париже и Италии, чтобы доставить в Петербург. «Если б я остался две педели долее в Париже, то... я сидел бы теперь в Петропавловской крепости и вместо Edinbourg Review читал бы допросные пункты... Граббе, фон Визины, Якушкин, как мне писали, сидят в крепости...» — пишет он брату Сергею 8 июля 1826 и тут же спрашивает: «Что Петр Яковлевич?»[123]
Известия о восстании 14 декабря, аресте всех друзей, привлечении к следствию Николая Тургенева Чаадаев пережил в Дрездене, где выхаживал с нежностью и любовью спавшего в безумие Сергея Тургенева. Сергей тяжело пережил известие о привлечении к следствию и суду над участниками восстания на Сенатской площади брата Николая. Его беспокойство за брата приняло характер психического заболевания. Спустя десять лет, в роковые для Чаадаева дни, это время вспомнит третий брат Тургенева — Александр: «Я никогда не забуду, что, когда брат мой Сережа приехал в Дрезден в ужасно расстроенном здоровье, то один он (Чаадаев. — С. К.) ухаживал за ним по болезни его»[124].
Это письмо как нельзя лучше разрушает еще одно ложное мнение — о чаадаевской холодности.
Разумеется, Чаадаев понимает, что показания арестованных грозят и ему: Якушкин принимал его в члены Тайного общества. Однако в его письмах этих месяцев говорится о твердом и непреклонном решении — вернуться в Россию[125].
Задумаемся над этим решением. Сергей Тургенев от страха за брата впал в безумие, Николай Тургенев принял решение не возвращаться на родину. Уже в Англии он получил строгий указ от правительства немедленно явиться в Петербург для ответа перед Следственной комиссией.
«Миссии предписано в случае отказа сигналировать меня перед английским правительством как заговорщика и преступника... После этого неисполненного мною повеления я совершенно понял мое новое положение. Я увидел, что я должен навсегда остаться в Англии»[126] (12 июня 1826 г.). Впоследствии в своих воспоминаниях о Николае Тургеневе известный деятель той поры Д. Н. Свербеев оправдывал его в этом решении и отводил упреки декабристов, что тот «не явился по призыву на суд, чтобы разделить с ними всю тяготу 30-летней ссылки. Но явиться на суд в 1826 году при всех тогдашних условиях крайнего ожесточения против декабристов и правительства и общества было бы таким дон-кихотством»[127]. Однако именно на подобное донкихотство отважился Чаадаев, что было для всех его друзей полной неожиданностью.
Якушкин, вернувшись из Сибири, напишет в своих «Записках», что на допросе назвал Чаадаева, принятого им в общество, потому, что знал: тот за границей[128]. Вторым Якушкин назвал покойного В. Пассека, которому также уже не мог повредить.
В этих условиях возвращение в Россию было, несомненно, безрассудством. Все биографы, начиная от М. Лонгинова и кончая А. Лебедевым, обсуждают причины отставки Чаадаева, но никто не поставил вопроса о причине возвращения его в Россию. Между тем это вопрос столь же коренной и столь же глубокий для понимания личности «отставного ротмистра».
30 июня (12 июля) 1826 года Чаадаев выехал в Варшаву. Там его застало известие о казни пятерых декабристов, но и это не поколебало его решимости возвращаться.
