С неодобрением говорили и о том, что великий князь в угоду молодой жене сбрил свою бороду (вспомним остервенелую борьбу Петра I с боярскими бородами двести лет спустя).
Еще не стихли в стенах Рождественского монастыря над рекой Неглинной рыдания Соломонии, как в Москве была отпразднована с небывалой доселе роскошью и торжественностью свадьба великого князя с Еленой Глинской. Казалось, помпезностью и царским величием этого свадебного обряда великий князь стремился доказать его законность. До нас дошло полное и подробное описание этой свадьбы, которое составляет теперь одну из достопримечательностей в истории русского свадебного чина. Было издано специальное постановление, в котором по разрядам были распределены все участники трехдневного свадебного действа, где принимались во внимание родовитость фамилии, степень ее близости к великому князю, заслуги и прочее.
Картина свадебного поезда поразила даже бывалых москвичей, видевших и торжественные приемы заморских послов, и византийскую пышность венчания Софьи Палеолог. Поезд к венчанию в Успенском соборе состоял из бояр и детей боярских, одни сопровождали сани невесты, другие ехали впереди жениха. Особо приближенный к великому князю исполнял должность конюшего. Он привел царского коня к крыльцу дворца, и Василий верхом последовал к Успенскому собору. Жениха и невесту сопровождали свечники, которые несли огромные женихову и невестину свечи в 2 — 3 пуда весом каждая, обернутые соболями. Фонарщики шли со свечами, заправленными в фонари. Каравайники несли на специальных носилках караваи, испеченные особо доверенными боярынями[49], носильщики расстилали перед женихом и невестой ковер. Во время венчания конюший стерег у дверей собора коня, ясельничий — сани невесты, никому не позволяя пересекать пути между санями Елены и конем Василия III. После венчания в Успенском соборе были пиры в Грановитой палате.
Сын Соломонии?
А через несколько месяцев по Москве поползли слухи — Соломония в монастыре родила сына. Герберштейн передал их в своей книге достаточно подробно: «Вдруг возникает молва, что Саломея беременна и даже скоро разрешится. Этот слух подтверждали две почтенные женщины, супруги первостепенных советников, казнохранителя Георгия Малого и постельничего Якова Мазура, и уверяли, что они слышали из уст самой Саломеи признание в том, что она беременна и скоро разрешится. Услышав это, государь сильно разгневался и удалил от себя обеих женщин, а одну, супругу Георгия, велел даже подвергнуть бичеванию за то, что она своевременно не донесла об этом. Затем, желая узнать с достоверностью, он посылает в монастырь, где содержалась Саломея, советника Феодорика Рака и некоего секретаря Потата и поручает им тщательно расследовать правдивость этого слуха. Во время нашего тогдашнего пребывания в Московии некоторые утверждали нам за непреложную истину, что Саломея родила сына, по имени Георгия, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней присланы были некия лица для расследования истины, то она, говорят, отвечала им, что они недостойны того, чтобы их глаза видели ребенка, а когда он облечется в Величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, будто она родила»[50]. Таково, в сущности, едва ли не единственное свидетельство современника о волнениях, взбудораживших в то время русское общество.
Где граница вымысла и истины? Вероятно, мы уже никогда не узнаем правды. Легенды, рожденные этой молвою, продолжают и доныне смущать воображение историков. Мы не знаем достоверно, как реагировал Василий III на грозное известие о рождении у него сына. Пробудилось ли в его душе сожаление о своей жестокости пли родилось ожесточение против Соломонии? Известно лишь одно: осенью 1526 года он подарил инокине Софье из Покровского Суздальского монастыря богатое село.
В 1934 году при раскопках в Суздальском Покровском монастыре, где долгие годы прожила монахиней Софьей развенчанная великая княгиня Соломония, искусствовед А. Варганов вскрыл маленькую могилу, находившуюся рядом с гробницей Соломонии, где, по преданию, был похоронен малолетний ее сын, родившийся в монастыре. Каково же было удивление Варганова, когда он обнаружил там куклу, наряженную в дорогую шелковую рубашку. Никаких следов скелета в могиле не оказалось. Точная датировка одежды из погребения, установленная опытным реставратором по тканям, позволила сказать: она относится к началу XVI века. В это же время была сделана, но всем приметам, и надгробная плита[51].
Не доказывает ли фиктивность этого погребения правдивость слухов, приводимых Герберштейном? Для чего понадобилось монахиням «идти на грех» — устраивать ложную могилу? Вероятно, это случилось, когда появилась опасность для жизни ребенка. Значит, он все-таки существовал?
Нам остается лишь строить предположения, как долго жила среди русских людей XVI века эта легенда о сыне, родившемся в монастыре у незаслуженно обиженной по церковному, государственному и человеческому закону государыни, и как она отвечала оскорбленному чувству справедливости у современников.
Злорадство современников подогревалось еще, несомненно, и тем, что и от Елены у Василия III долго не было детей. Знаменитую шатровую церковь Иоанна Предтечи в селе Дьяково близ Коломенского, как считают некоторые исследователи, Василий III заложил в конце 1520-х годов, вновь вымаливая у бога наследника. Имя Иван (Иоанн) передавалось из поколения в поколение наследниками Калиты и считалось принадлежностью великокняжеского дома. Лишь спустя четыре с лишним года после свадьбы Елена наконец-то забеременела. Сохранилось предание, что юродивый предсказал Елене, будто она родит сына — «Тита широкого ума». Предсказание его сбылось. Действительно, 25 августа, в день памяти святого Тита, Елена Глинская подарила супругу долгожданного наследника — будущего Ивана IV Грозного[52].
Говорят, в минуты его рождения разразилась жестокая гроза, все сотрясалось от ударов грома, небо раскалывалось молниями. Не кровавое ли будущее царствование призраком встало у детской колыбели новорожденного?
В честь этого события в селе Коломенском был заложен шатровый храм Вознесения — гордость русской архитектуры и до сего дня. «Бе жа та церковь велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преж сего в Руси»,— пишет летописец. Впоследствии Иван Грозный всегда будет выстаивать в этом храме службы в дни своего рождения и именин. Церковь торжественно освятили 3 сентября 1532 года в присутствии царской семьи, а через несколько недель у Василия III родился и второй сын — Юрий, ребенок слабоумный, как оказалось позднее, «несмыслен и прост».
На радостях в Кремле к башне Ивана Великого начали пристраивать церковь и звонницу, для которой был отлит большой знаменитый колокол в 1000 пудов — «благовестник».
Расправа с Патрикеевым
Однако не только закладкой и строительством новых храмов отметил Василий III рождение сына.
Уже через несколько месяцев он решил окончательно расправиться со своими давними врагами — противниками женитьбы его на Елене Глинской — Вассианом Патрикеевым и Максимом Греком. Пока не родился наследник, невозможно было с полным сознанием правоты преследовать противников нового брака. Рождение сына дало Василию III уверенность и силу сокрушить своих врагов, чтобы никому не повадно было усомниться в законности права на престол новорожденного.
В мае 1531 года начался церковный собор — суд над бывшим любимцем Василия III Вассианом Патрикеевым, а вслед за ним новый собор — над Максимом Греком. Как и на процессе Берсеня Беклемишева и на первом суде над Максимом Греком, в вину Вассиану Патрикееву не было открыто поставлено его выступление против новой женитьбы царя. Опять судились не поступки, не нарушения закона, а мысли, «мнения», вольнодумство.
