В. Г. Тан (Богораз) У дальней восточной границы, В морях азиатской земли, Там дремлют стальные гробницы, Там русские есть корабли. В пучине немой и холодной, В угрюмой, седой глубине, Эскадрою стали подводной, Без якоря встали на дне. Упали высокие трубы, Угасли навеки огни, И ядра, как острые зубы, Изгрызли защиту брони. У каждого мёртвого судна В рассыпанном, вольном строю, Там спят моряки непробудно, Окончили вахту свою. Их тысячи, сильных и юных, Отборная русская рать… На грудах обломков чугунных Они улеглись отдыхать. Седые лежат адмиралы, И дремлют матросы вокруг, У них прорастают кораллы Сквозь пальцы раскинутых рук. Их гложут голодные крабы, И ловит уродливый спрут, И чёрные рыбы, как жабы, По голому телу ползут. Но в бурю ночного прилива, На первом ущербе луны, Встают мертвецы молчаливо Сквозь белые брызги волны. Их лица неясны, как тени. Им плечи одела роса. И листья подводных растений Плющом заплели волоса. Летят мертвецов вереницы На запад, на сушу, домой. Несутся быстрее, чем птицы, Но путь им заказан прямой. Хребтов вековые отроги, Изгибы морских берегов И рельсы железной дороги Уж стали добычей врагов. И только остался окружный, Далёкий, нерадостный путь. На тропик летят они южный, Спешат материк обогнуть. Мелькают мысы за мысами, Вдогонку несётся луна. Они не опомнятся сами, Пред ними — родная страна. Но что же их стиснулись руки И гневом блеснули глаза? На родине смертные муки, Бушует слепая гроза. Унылое, серое поле, Неровная, низкая рожь… Народ изнывает в неволе, Позорная царствует ложь. Торговые, людные села, Больших городов суета… Повсюду ярмо произвола, Не знает границ нищета. От Камы до желтого Прута, Как буйного моря волна, Растёт беспощадная смута, Кипит роковая война. И плачут голодные дети, И катится ярости крик, И свищут казацкие плети, Сверкает отточенный штык… Снаряды взрываются с гулом, И льётся кровавый поток. Объяты багровым разгулом И запад и дальний восток. И падает также рядами Подкошенный юности цвет В широкие общие ямы, В могилы, где имени нет. (1905) Т. Л. Щепкина-Куперник От павших твердынь Порт-Артура, С кровавых Маньчжурских степей, Калека, солдат истомленный, К семье возвращался своей. Спешил он жену молодую И малого сына обнять, Увидеть любимого брата, Утешить родимую мать. Пришёл он… В убогом жилище Ему не узнать ничего: Другая семья там ютится, Чужие встречают его… И стиснула сердце тревога: Вернулся я, видно, не в срок… «Скажите, не знаете ль, братья, Где мать? Где жена? Где сынок?» — «Жена твоя… Сядь… Отдохни-ка… Небось твои раны болят». — «Скажите скорее мне правду… Всю правду!» — «Мужайся, солдат. Толпа изнуренных рабочих Решила пойти ко дворцу Защиты искать… С челобитной К царю, как к родному отцу… Надевши воскресное платье, С толпою пошла и она… И… насмерть зарублена шашкой Твоя молодая жена…» — «Но где же остался мой мальчик? Сынок мой?..» — «Мужайся, солдат… Твой сын в Александровском парке Был пулею с дерева снят». — «Где мать?» — «Помолиться к Казанской Давно уж старушка пошла… Избита казацкой нагайкой, До ночи едва дожила…» — «Не всё еще взято судьбою! Остался единственный брат, Моряк, молодец и красавец… Где брат мой?» — «Мужайся, солдат!» — «Неужто и брата не стало? Погиб, знать, в Цусимском бою?» — «О нет! Не сложил у Цусимы Он жизнь молодую свою… Убит он у Чёрного моря, Где их броненосец стоит… За то, что вступился за правду, Своим офицером убит». Ни слова солдат не промолвил, Лишь к небу он поднял глаза. Была в них великая клятва И будущей мести гроза… 1905 |
