— Понимаю, — повторил я. — Вы хотите, чтобы я просмотрел ваш материал?
— Да не совсем так, — еще больше засмущался Всеволод Сергеевич и виновато почесал затылок рукой. — Я еще не написал. Не умею писать, даже боюсь за перо браться. Понимаешь?
— Понятно, Всеволод Сергеевич. Тогда давайте ваши материалы, я посмотрю.
— Какие материалы?
— Ну, там... цифры, факты...
— Все дело в том, что нет у меня никаких цифр пока, никаких фактов.
— Понимаю. — Я действительно начал понимать, что Всеволод Сергеевич хочет, чтобы я написал статью за него. Что ж, бывает и так. Надо, конечно, помогать, хотя работа эта не весьма приятна. Хорошо, если тот, за кого пишешь, снабдит тебя свежими мыслями, хорошими фактами. Но даже в этом случае, как правило, стиль статьи получается ничейный, материал выглядит бескровным и холодным... Да уж ладно. Сегодня, глядя на Всеволода Сергеевича, я подумал: наверное, к нему обратились из областной газеты с таким предложением. Тему, видно, дали. Помогу. Вон ведь как ему неловко просить меня. А для меня это дело привычное.
— Хорошо, Всеволод Сергеевич, на какую тему вы хотите выступить? Я постараюсь собрать, что нужно.
Он посмотрел на меня глазами, полными детской наивности, зарумянился еще больше.
— Ей-богу, Андрей Петрович, не знаю, о чем бы написать. Потому-то и хочу с тобой посоветоваться.
— Вам редакция предложила выступить?
— Да нет, не предлагала.
— Тогда я не понимаю...
Всеволод Сергеевич отгадал мои мысли, понял мое недоумение: никто не предлагал, сам писать не может, никакая проблема его на сегодня не волнует. Есть одно у него — желание выступить в газете. Это казалось довольно странным.
— Понимаешь, вижу, выступают в газете другие руководители, хотя, прямо скажу, куда их предприятиям до нашего завода. Дела у нас, смотри, какие! Вот я и думаю: мы что же хуже других?
— Хорошо, — сказал я, — давайте возьмем тему об участии рабочих в борьбе за экономию и бережливость.
— Прекрасно! — Всеволод Сергеевич даже указательный палец воздел к потолку. Сказал так, будто задача, волновавшая его, наполовину решена. — Прекрасно! Не зря говорят: один ум хорошо, а два лучше. Ты уж меня извини, что беспокою, но надо. Понимаешь, надо! Помоги, пожалуйста.
Весь день у меня ушел на сбор материалов. Половину второго дня потратил на писание статьи. После обеда пошел к Всеволоду Сергеевичу показать статью. Шел и думал: «Хорошо, если бы он теперь не пытался вносить свои «коррективы». Дельный совет, конечно, поможет, но...» Когда положил статью на стол главного, тот удивился:
— Уже готова? Ну, ты молодец! Вот что значит...
— Вы прочтите, может, не понравится, может, что добавите...
Всеволод Сергеевич положил красивую седую голову в ладони, локтями уперся в полированный стол, на котором ничего лишнего: ваза с аккуратно заточенными карандашами, перекидной календарь да прозрачный плексигласовый ящичек для бумаги. Не успел я выкурить полсигареты, как Всеволод Сергеевич оторвался от чтения статьи, поднял на меня почти счастливые глаза, полные благодарности и удивления. Показалось, что последнюю страницу он даже не дочитал.
— Здорово! Молодец! Пойдет! Светлая у тебя голова... Да, слушай, ты уж давай это дело доводи до конца. Отвези сам статью в редакцию, у тебя там свои люди. Я тебя очень прошу...
— Тогда подпишите ее.
Всеволод Сергеевич направил перо в левый верхний угол первой страницы, развернул рукопись наискосок: привык так подписывать свои распоряжения и визы на заводских документах, Но сейчас он в нерешительности задержал перо над бумагой. Я помог ему, сказав, чтобы он расписался на последней странице, рядом со своей фамилией и должностью, напечатанными на машинке, Он завидно красиво расписался.
В промышленном отделе областной газеты прочитали статью и сказали: «Ничего, пойдет. Правда, не скоро, где-то в конце месяца. С местом у нас туговато».
Прошло несколько дней. Встретив меня в коридоре заводоуправления, Всеволод Сергеевич поинтересовался:
— Ну, как там наша статейка?
— Обещают опубликовать. В конце месяца.
— А что так долго?
— У них ведь много других материалов. Тоже свой план.
— Ладно, подождем.
К концу подходил месяц, а статья в газете не появлялась. Я ждал теперь ее появления не меньше, наверное, чем Всеволод Сергеевич, в глубине души даже начал чувствовать какую-то вину перед ним. При встречах он вопросительно смотрел на меня. Иногда в его взгляде я улавливал что-то вроде недоверия или сомнения. Держался Ерохин уверенно, как всегда. По взгляду Всеволода Сергеевича и обращению со мной я угадывал его чувства и мысли. Главный прекрасно и твердо знал, что он на голову выше начальника производства, на три головы выше любого начальника цеха и на пять голов выше газетчика. Единственное, что может газетчик — писать статьи. И если такой руководитель, как Всеволод Сергеевич, не может сам писать — то это нисколько не умаляет его достоинства и значения. Это такой же недостаток, как неровный ноготь на мизинце левой ноги.
Когда наступил новый месяц, Всеволод Сергеевич сказал мне:
— Месяц уже прошел, а что-то не вижу в газете моей статейки. Может, не будут печатать?
— Ну как же! Обещали ведь. На днях звонил, говорят, набрана, да из-за официальных материалов снимается. Не беспокойтесь, все будет в порядке.
— Хорошо, подождем, — Всеволод Сергеевич сказал это как-то грустно и обиженно. Конечно, он теперь думает, что я плохо написал статью и поэтому она не появляется.
Мне предстояло ехать на сессию в университет. Главный в это время исполнял обязанности директора завода. Увидев мое заявление на отпуск, вызвал к себе и сказал:
— Вот тут твое заявление на отпуск. На учебу едешь?
— Да, еду, Всеволод Сергеевич.
— А если я тебе не дам «добро», а?
— Как же?
— Да вот так. Ты же подвел меня, не печатается моя статейка.
— Будет статья, Всеволод Сергеевич, на днях...
— Не волнуйся, я ведь шучу. Подпишу я тебе... Давай, поезжай.
Перед отъездом я позвонил в газету.
— В полосе статья, — ответил заведующий отделом, — послезавтра пойдет.
Когда вернулся с сессии и пришел на завод, Всеволод Сергеевич встретил меня ласково, но не так, как в тот день, когда просил «помочь». О статье он ничего не сказал, хотя я видел ее в подшивке.
— Статья-то ваша вышла. Читали? — спросил я.
— Ах, да! Читал. Опубликовали-таки.
Присмотрелся я к нему и вижу, что уже прошло у главного чувство удовлетворения от первой публикации в областной газете. А как он волновался, как ждал появления статьи! Может быть, у него какие новые заботы? Действительно, Всеволод Сергеевич чем-то озабочен.
— Да, слушай, — будто между прочим, спохватился он, — вчера мне перевод за статью пришел. Так что делать-то будем с ними, с деньгами?
Такого оборота я не ожидал. Минуту подумал и сказал:
— Статья, ваша, Всеволод Сергеевич, — деньги ваши. Думаю, делить не будем...
— Я тоже так думаю, — тут же ответил Всеволод Сергеевич. — Ну, ладно, я тороплюсь...
Через месяц Ерохин снова забывал здороваться со мной.
...Выйдя от Центнера, я из редакции позвонил в приемную главного, попросил секретаршу Клаву соединить с Ерохиным.
— Кто спрашивает?
— Зайцев, из редакции.
После продолжительного молчания она сказала: «Он занят». Я поднялся на второй этаж заводоуправления, в приемную. Секретарша недовольно стрельнула глазами в мою сторону, расценив приход мой как недоверие, проверку и крайнее нахальство.
— Я же сказала, что он занят.
— Я подожду в приемной, иначе его не застанешь свободным. У него совещание?
— Нет, у него междугородный разговор.
— Вот и хорошо, — сказал спокойно я, — переговорит, и я к нему зайду.
Секретарша снова обожгла меня уничтожающим взглядом, но промолчала. «Словно цепная, — подумалось. — Вот уж предана. Будто я пришел убивать ее начальника...»
Минут через десять на столике глухо задребезжал звонок. Клава скрылась за двойной дверью главного, через минуту вышла. Я опять к ней с вопросом:
