Кто-то не зря выбрал именно это место, чтобы перекрыть дорогу. Здесь она была зажата меж двух высоких холмов, густо поросших реликтовым черным драконником (живучее дерево, настолько ветвистое, что почти не пропускает к земле света; под ним всегда лежит холодная черная тень; а продраться сквозь особо древние заросли черных драконников — задача далеко не простая, если у тебя нет в руках хорошего топора). Если здесь и можно было сойти с дороги и двинуться в обход, то никто в здравом уме делать этого бы не стал. Даже пешком или верхом на быстроногой чарге, не то что с тарандрами и гружеными повозками. Для тех торговцев, что вели свои обозы из Гуррона, выход был прост: вернуться к городу и выбрать другую дорогу. Но что оставалось делать тем, кто шел в Гуррон? Возвращаться до ближайшего ответвления интерстиции? Далековато… да и что потом? пройти через половину Обжитой Ничейной Земли ради того, чтобы добраться в несчастный Гуррон, когда уже выйдут все возможные сроки?.. Нет. Оставалось только одно: общими силами разобрать завал.
Работа была в самом разгаре. С камнями и землей люди справлялись сами, бревна же обвязывали веревками и растаскивали при помощи могучих тарандров. Те жалобно подвывали, снося упреки и тычки погонщиков, и их звериные голоса вливались во всеобщую многоголосую какофонию.
«Не поленились ведь, дудочники…» — с досадой произнес Урхан, помянув стигийских ассассинов последними словами… Несложно было представить, что преграды, подобные этой, появились и на других ответвлениях торгового тракта, заставив дорогу, по которой шел обоз Урхана, опустеть на недолгое, но вполне достаточное для Стигов время…
Что оставалось делать? Урхан, Эр'тор, Грегор, Денн, Эвин и Максимилиан включились в работу. Эдне таскать камни Макс не позволил, а точнее, строго-настрого запретил.
Печально опустив плечи, девушка весь день просидела одна в крытой повозке; чинила свою одежду: фарховый плащ, пробитый стрелой, и разорванную на груди рубашку — домотканая рубаха Макса, надетая взамен собственной, не нравилась Эдне отчаянно: чем-то недобрым веяло от этой вещи, и сложно было объяснить в чем тут дело…
…Максимилиан ушел в работу и, окруженный множеством людей, разделяющих общее дело, на время сумел забыть о заботах собственных. Это стало настоящим облегчением для души, пережившей слишком много за последние дни. И, хотя Максу тяжело было справляться с камнями и хромота давала себя знать, он трудился самоотверженно; душой он прямо-таки отдыхал.
Никого здесь не интересовали его внешность и его прошлое. Люди свободно обращались к нему, помогали и просили помощи, делились водой… Завязывались короткие разговоры; как лоскутное одеяло из новостей всего мира… Кажется, именно тогда Максимилиан почувствовал, как поднимаются в его душе призрачные, прервавшие долгое молчание воспоминания Балы… Островитянин любил таверны именно за это — за пестроту новостей, за легкость общения, за чувство единства с теми, кто рядом… А тот, кто раньше звался Милианом Корвусом, кажется, впервые понял своего учителя — Кангасск Марини тоже почти все свободное время проводила в компании торговцев и путешественников, тогда как ее нелюдимый ученик искал мудрости в книгах…
За работой быстро подоспел вечер. Дорога вновь была открыта; полный трудов день завершен. И торговцы, и простые наемники сидели в кругу повозок у одного костра, как друзья. Тогда кто-то спросил Максимилиана: откуда у тебя, мальчишки, такие шрамы? Тот ответил честно и не вдаваясь в подробности: что получил их в бою… При этих словах Эдна, сидевшая рядом, взяла Макса под руку и положила свою маленькую ладошку ему на плечо. Странный жест. Сопереживающий…
…В кругу восхищенно закивали: Эвин уже успел разболтать о мастерстве своего случайного попутчика (благо, о Стигах он сумел промолчать, как велел Урхан). Кто-то попросил у Макса взглянуть на его посох и, получив разрешение, долго, с недоумением рассматривал простую донгоровую палку.
Поужинав, решили спеть. «Предлагай песню, мастер!» — сказал Максу торговец из Рубежа, для верности подтолкнув мальчишку локтем. И Максимилиан предложил… ту самую мирумирскую песню, не умолкающую по всему Омнису со времен легендарного Зиги-Зиги. Ту самую, что звучала в «Приюте у Озера», в один из последних дней отряда десяти амбасиатов… И народ подхватил, благо она шла к ситуации не хуже любой другой.
Плясали теплые отблески костра, окрашивая кожу каждого в файзулски-красный цвет… Словно опомнившись от наваждения, Макс обнял Эдну и заботливо накрыл ее полой своего плаща… Такая тихая. Такая доверчивая… и беззащитная. Как маленькая птичка, ищущая укрытия в непогоду… Максимилиан еще не знал никого, кто был бы ему так дорог. И в тот вечер он понял это окончательно.
Пиратская песнь оборвалась в его душе. Осталось задуматься: возможно, и не стоит искать чего-то большего. Возможно, он свой клад уже нашел…
Белый мрамор тонких высоких башен и знаменитые зеленые купола Гуррона отражали утренний свет. Красивый город, с небольшим и не очень жадным сектором тени. Город-мечта Ничейной Земли…
Урхан простился с Максимилианом и Эдной у самых ворот Гуррона. Пожелал им удачи и счастья, словно благословил. И отсчитал Максу сотню серебряных монет, как было обещано.
Вереница обозов выстроилась у ворот. Сегодня у проверяющих будет много работы. Что же до хромого воина и его подруги, то они повернулись спиной к куполам и башням и зашагали прочь.
— Куда мы теперь? — спросила Эдна.
— На Юг! — решительно заявил Максимилиан. — Я устал от мест, где нельзя применять магию…
— Ты еще и маг? — последовал удивленный вопрос.
— Ах да, я же не сказал тебе… — Макс смущенно закусил нижнюю губу. — Да, я маг…
Так начался долгий и неспешный путь пешком. Максимилиан, доверившись недоброму предчувствию, решил не возвращаться на главную дорогу интерстиции Бревир. Да и на саму интерстицию. Там слишком людно. Не хватало еще показаться на глаза какому-нибудь носителю стигийской дудочки…
Потому он вел Эдну путем совершенно особым: то были молчаливые, редко видящие путника тропы, тянущиеся от одной деревеньки к другой. Связывающие Области паутиной путей… Главное было одолеть переход — иногда приходилось ночевать под открытым небом, — а стоило добраться до деревни, как серебряные монеты открывали все двери; тут и сытная еда, и горячая ванна, и надежная крыша над головой… Если бы Максимилиан шел один, он бы не стал тратить время на подобную роскошь. Но Эдна… она терпеливо сносила все, что угодно (скудную пищу, изнуряющие пешие переходы, даже тяжелый характер своего спутника), только не грязь и холод…
Долгая дорога здорово потрепала фарховые плащи Макса и Эдны. Только такие потрепанные путники и могут ходить по глухим дорожкам: если судить по внешнему виду, то взять у них нечего… а серебро… оно из-под куртки не блестит, как и Горящий, надежно спрятанный от чужих глаз.
Стычка с лихими ребятами случилась только однажды. Они расположились у старого висячего моста, протянутого над речушкой Бигмой — тонкой лентой воды, зажатой в скалистом русле, и за проход на другой берег потребовали плату. Та была невелика, но Макс платить отказался принципиально. Тогда пошли угрозы, засверкали ножи — обычное дело… Первого же, кто бросился в атаку, Максимилиан простым броском через плечо отправил прямиком в речку. Больше у мелких разбойников претензий не возникло. Даже посоха не понадобилось применять: общеизвестно, такие провинциальные вымогатели при виде настоящего воина теряют сразу весь задор.
…Мост покачивался и скрипел под ногами. Волнующее ощущение. Внизу текла Бигма; бурлящая и пенная на перекатах, здесь она была спокойна и исполнена достоинства.
Нимало не обеспокоенный тем, что оставил пятерых недовольных «разбойников» у себя за спиной (пятый только еще выбирался на сушу, карабкаясь по крутому глинистому берегу), Макс остановился на середине моста. Обернувшись к Эдне, он произнес с улыбкой: «Посмотри вниз, на воду. Тебе покажется, что мост плывет…»
