Карина подвесила масляную лампу на одной из перекладин под потолком: так в ее свет попадали все клетки с сильфами, окружающие красный глаз… Довольно жутко, но этот странный харуспекс мерцал, словно тлеющий уголь, даже в темноте.

В отличие от отца, Карина Каргилл очень уважала древние сказания и всегда обращалась к ним. Так вот, сразу в нескольких из них упоминалось это сияние, не угасающее ни днем, ни ночью. Там говорилось, что все харуспексы образовались из остывшего вулканического стекла: оно почернело, когда жар вулкана угас. Но были и такие, что сохранили в себе этот первозданный жар… «Красный глаз», «Горящий Обсидиан», «Око войны» — много имен давали одному и тому же явлению, но ни одно из них не было добрым, словно светящиеся изнутри камни прокляты.

Девушка прошла меж клетками и, слегка помедлив, все же взяла горящий обсидиан в руки. Он остался холоден к прикосновению, как был холоден всегда. Если в нем и горит вулканическое пламя, то ни капли его не выходит наружу.

Легенды даже говорили, что тому, кого «око войны» признает хозяином, оно дарует власть над миром. Карина пожала плечами: глупая идея — захватить мир. Тем более она глупая, если учесть, что Омнис даже не изучен полностью: все, что нанесено на карты, — лишь островок, окруженный гигантским белым пятном, в которое вместилось бы еще невесть сколько известных земель.

…Обсидиан был приятно гладок на ощупь; его опоясывал тончайший витой ободок и очень прочного сплава (отцу так и не удалось ни снять его, ни отломить кусочек, когда он пытался взять образцы). За обруч цеплялось маленькое ушко, в которое входила цепочка.

На мгновение Карина забыла, что пришла сюда в такой час с чисто научной целью — снять данные нескольких своих экспериментов. В ней проснулась мечтательность маленькой девочки вместе с любовью ко всему древнему и таинственному.

Улыбнувшись этой перемене, Карина надела обсидиан на шею…

…Лайнувер кусал губы, невидимый за краем светового круга лампы. Неожиданный поворот событий совершенно не радовал его.

Для таких случаев у него всегда был с собой отравленный кинжал на поясе; но пускать его в ход сейчас — это последнее, на что пошел бы Лайнувер.

Пристально, почти не моргая, он смотрел на девушку…

Карина была красива, как красив всякий добрый и честный человек, даже если он не вполне соответствует общепринятым канонам красоты. В отличие от отца, она была зрячей… Ей-богу, Лайнувер Бойер чувствовал себя так, будто без спроса заглянул в детскую мечту: устремив взор в проглядывающее сквозь бойницы небо и теребя тонкими пальчиками цепочку горящего обсидиана, девушка вполголоса читала древние стихи, автора которых помнят теперь, наверное, только миродержцы… У такого мирного существа красный глаз сиял, казалось, еще яростнее; ровный красный свет сменился едва различимым мерцанием.

Шло время… Лайнувер сидел на каменной ступеньке и, завернувшись в плащ, молча терпел сквозняк, рвущийся из развороченной бойницы. Замерз он окончательно и бесповоротно, а Карина и не думала уходить: даже не сняв обсидиана, она сидела теперь на полу, подобрав под себя ноги, и, оглядывая клетки, делала какие-то записи. Надежда на то, что она уйдет, таяла, как мирумирский ватный сахар: по всему было видно, что девушка привыкла работать здесь по ночам.

«Глупая… — с тоской и нежностью думал Лайнувер. — Не боится она никаких октопистов… Это ее отец не понимает ни… чего… а она просто не боится. Должно быть, никогда не видела, как человек убивает человека, и думает, что старуха Смерть бродит где-нибудь далеко-далеко и никогда не пройдет рядом…»

Начинало светлеть небо.

Понаблюдав за Кариной несколько часов, Лайнувер сделал для себя кое-какие выводы и решил, что игра стоит свеч. Медленно, держа на виду дружески открытые ладони, он вышел из темноты…

Карина не закричала, лишь изумленно уставилась на чужака… Что ж, хороший знак: значит, Лайнувер не ошибся в своих предположениях… Только вот кем она видит его: быть может, защитником несчастных, явившимся под покровом ночи?..

— Я тебя знаю, — сказала девушка, ничуть не выглядя испуганной. — Как ты сюда попал?

— Дверь была не заперта, — пожал плечами Лайнувер и присел рядом, надеясь, что у него в этом черном плаще не слишком разбойный вид.

— Зачем ты пришел? — спросила Карина.

— За обсидианом, — уже второй раз Бойер ответил совершенно честно. — Вот этим, горящим.

— А-а… — грустно протянула Карина. — Отец рассказывал мне… Скажи, он правда разорил храм?

Лайнувер кивнул. И встретил искренне сочувствующий взгляд.

— Как жаль… — девушка вздохнула и опустила плечи; она молчала некоторое время, теребя цепочку Горящего. — Слушай, возьми его, а… — вдруг сказала она. — Верни этим людям хоть малую часть того, что отец у них отнял… Он не плохой, правда… просто… просто… Он не знает ничего, кроме науки. Не ведает, что творит…

Красный глаз перекочевал с тонкой шеи Карины в открытую ладонь пораженного до глубины души Лайнувера. Ему бы встать и уйти, раз дело сделано, но… он просто не мог.

— Спасибо… — вот и все, что он сумел ответить.

— Как тебя зовут? — спросила девушка, улыбнувшись и склонив голову набок, словно маленькая птичка.

— Лайнувер Бойер, — ответил он, чувствуя, как лицо заливает краска: ничего глупее в данной ситуации он не мог сделать, только назвать свое настоящее имя…

— Скажи, а это правда, что у Сохраняющих Жизнь нет семьи? — последовал следующий бесхитростный вопрос.

— Не совсем… — смущенно усмехнулся Лайнувер, потупив взгляд. — Только у тех, кто решил всецело посвятить себя служению Омнису и воспитанию новых хранителей мира. Таких самоотверженных немного…

— И ты не относишься к ним? — казалось, это было сказано с надежной.

— Видимо, отношусь, — со вздохом и грустной улыбкой ответил на это Лайнувер. — Прости… мне пора: небо светлеет. Не хочу, чтобы меня видели здесь…

— Я ничего не скажу об этом отцу! — заверила его Карина. — Я совру… что… что один из октопистов забрал обсидиан!

— Ты не умеешь врать, — покачал головой Лайнувер. — Просто скажи, что не знаешь, куда он делся.

— Но ведь это тоже ложь…

— Не совсем…

— Хорошо… Ты возвращайся, Лайнувер Бойер. Когда переговоры закончатся. Я очень… очень хочу, чтобы ты вернулся.

— Я постараюсь. Но ничего не могу обещать.

Он застегнул на шее цепочку с горящим обсидианом, чтобы ненароком не потерять его, и, уже заслоняя собой проем в стене, когда-то бывший обычной узкой бойницей, помахал Карине рукой на прощание.

Беспрепятственно миновал он и стену, и двух часовых, все еще пугливо жмущихся к своему костру, слепившему их и в предрассветных сумерках. Он был спокоен, сосредоточен и мертвенно бледен после ночи, проведенной без сна. Только по стеклянному взгляду можно было догадаться, что что-то с парнем не так.

Карн встретил его в лесу, неожиданно выскочив навстречу из-за кустов. Лишь тогда с Лайнувера сошло то странное оцепенение: он шумно выдохнул и, опустившись на колени, уткнулся носом в пятнистое меховое плечо Карна. Тот ласково заурчал, словно успокаивал испуганного котенка.

А ведь горячее чувство под самым сердцем и вправду было сродни испугу… что-то ломалось в душе Лайнувера. С мучительной и сладкой болью.

Больше всего на свете он хотел сейчас со всех ног помчаться обратно… к Карине… наплевав на Орден и выбросив в мокрую траву проклятый обсидиан… Возможно, и Пай чувствовал нечто подобное, когда ему запретили остаться в колледже…