Рисовать стеклом по камню, широкими, толстыми, размашистыми линиями… Стекло должно быть расплавленным, чтобы ложиться так мягко… современная технология не способна на это. Магия — может быть, но на Ничейной Земле не используется магия: она взрывоопасна здесь.

— Дааа… — задумчиво протянул Орион. — Шепни кто об этом нужному человеку — и сюда сбегутся все ученые и маги Омниса…

— В мире есть много неизвестных видов. Даже цивилизаций, может быть, — вторил ему Пай, в единый миг забыв о мучившей его ране. — Возможно, это — творение людей, еще неизвестных нам, как совсем недавно были неизвестны островитяне и файзулы. Или даже других разумных существ. Посмотри: быть может, они тут и изображены….

— Судя по всему, здесь уже побывал ученый, — покачал головой Милиан, невольно оборвав лирический настрой Пая и Ориона. — Слишком четко помечена проба… И этот ученый без колебаний изуродовал древнее произведение искусства — просто чтобы вынуть харуспексы. Судя по всему, он не заметил тут ничего необычного.

— Разве настоящий ученый сделал бы такое? — удивился Коста.

— Ну, что я говорил? — самодовольно хмыкнул Ирин и расплылся в хищной улыбке. — И, думаю, здесь поблизости еще должны быть такие камни: стеклышки для своих модных очков он ведь тоже откуда-то вынул…

«Придушу тебя когда-нибудь…» — почти с тоской подумал Орион, но вслух ничего не сказал.

— Проба значилась под номером триста семь, — пожал плечами Милиан. — Где-то же он набрал предыдущие триста шесть. Надо посмотреть вокруг.

— Посмотрим утром, — решил Джуэл. — А сейчас остановимся на ночлег… — он задумался на миг и окинул взглядом уродливую поляну, созданную усилием неизвестного «ученого». После чего заключил: — Разобьем лагерь… подальше от этой помойки.

…Настоящие масштабы разрушения открылись взору только утром…

В рассветных лучах стеклянные барельефы, изображавшие неведомых существ, словно кровью, сочились алым светом: там, где стекло было сколото и у каждой линии открывалась лишенная насечек сердцевина, отражались солнечные лучи.

Остальные камни стояли недалеко от первого. С каждого смотрели необыкновенные многолапые существа, держащие в лапах непонятные предметы — всё рассказывало какую-то давнюю, забытую миром историю. На некоторых камнях еще можно было что-то разглядеть и, возможно, засев за древние манускрипты, понять смысл изображений. Но многие были избиты кирками от вершины до основания. Джармин нашел в траве забытый осколок одного такого камня: на нем осталось бурое стекло, в поверхность которого были вдавлены четыре харуспекса размером не больше бисера… тогда и стала понятна причина столь масштабных разрушений: таким «бисером» многие картины были выложены полностью.

…Камни обходили долго. В угрюмом молчании, точно шли по полю битвы и искали оставшихся в живых, зная, что все давно мертвы, — искали просто для успокоения совести.

— Вы когда-нибудь убивали… до той битвы? — спросил Коста далеко за полдень, отстав от группы вместе с Паем, Оазисом и Милианом.

Все молча посмотрели на него: неуместный вышел вопрос. Но он навис неотвратимой тяжестью еще прошлой ночью, и тогда никто не решился его высказать.

— Я — никогда, — честно признался Пай. — Даже в том бою: не сумел.

— А я — убивал… — сказал Оазис. — Нечем гордиться: убивал… еще до того, как принял ученичество. Без этого не выжить в городских тенях…

— А ты? — спросил Коста у Милиана.

— Тогда… — нехотя начал он. — В той битве… Я убил впервые. Вы не поверите, я только сейчас понял: я убил человека. И понял, как это страшно… Тогда, сразу — сознание затмила боль, да и адреналин не отошел. Потом — была ночь; я ворочался и вспоминал, что произошло. А вчера… вчера я чувствовал только пустоту в душе и ничего не понимал. Как будто меня оглушили… Только сейчас — понял… сердцем, не разумом. Когда увидел все это. У меня будто глаза открылись… Убить человека — это безвозвратно. Так же, как все эти картины… безвозвратно. Таких уже не будет никогда, даже если виновника найти и призвать к суду; так же, как не будет в мире никого, похожего на тех, кто умер до срока, не успев ничего оставить.

Ворон тяжело выдохнул и уронил голову на грудь.

— Я понимаю, — сочувственно сказал Коста и дружески обнял его за плечи. — Я чувствовал то же, когда убил впервые. Со мной тогда говорил отец. Долго говорил. А теперь я скажу: мы все — воины, Мил. Даже Сохраняющий Жизнь иногда убивает.

— Спасибо за поддержку, — слабо улыбнулся Милиан. — Не переживайте так за меня. Мне плохо. Но я переживу. Я просто не думал, что мой путь Сохраняющего Жизнь сразу начнется с убийства.

— Он начался с сохранения жизни, — возразил Пай. — Если не ошибаюсь, тот парень с посохом уже замахивался на Джармина…

— Ну, Джармин не так прост, как кажется, — заметил Милиан. — Возможно, ему и не нужно было мое вмешательство.

— Это ты из-за парализующего ножа? — снисходительно улыбнулся Оазис. — Оно, конечно, здорово, но, знаешь… не преувеличивай…

Камни служили когда-то навершиями башен, судя по всему: они располагались кругами и полукружьями и были местами подрыты (видимо, вандалы смекнули, что под землей кроется гораздо больше, но, к счастью, не успели копнуть глубоко).

— Похоже, здесь, под землей целый город, — сказал Орион. — Возможно… — но договорить ему не дали.

— Идите сюда! Сюда! — послышался за деревьями звонкий задиристый голос Оазиса. Не сговариваясь, старшие одновременно развернули чарг…

Одно из башенных наверший сохранилось почти полностью. В него открывался широкий вход, что было странно само по себе: ведь, получается, вход был расположен над землей, а значит, нужно было уметь летать, чтобы пользоваться им. Или — догадка пришла неожиданно — плавать, ведь многолапые, изображенные повсюду, здорово походили на морских октопусов, чьими щупальцами завалены все рынки Мирумира и Аджайена… Но тогда… тогда, получается, когда-то здесь плескалось море!..

Спешившись, Джуэл вошел внутрь, велев остальным подождать. Через некоторое время он вернулся и жестом позвал всех за собой.

…Внутри оказалось просторно и светло: сквозь огромную дыру в стене, почти под потолком, ярко светило солнце. Кирки и здесь поработали на славу — от стеклянных барельефов, украшавших это «святилище» почти ничего не осталось, — но и то, что осталось, говорило об особой значимости этого места для тех, кто его когда-то создал. Извилистые изображения многолапых сходились к некоему подобию алтаря, где самый большой «октопус» держал в «руках» чашу чистого золота, перевитую почерневшими от времени змейками серебра. На ней, конечно, уже ничего не лежало — осталось только углубление в виде полусферы.

— Красный глаз… — вздохнул Джуэл. — Абадар так и описал его мне… «Лежит он на блюде серебра и золота в лапах неведомого зверя, в древней башне, окруженной пятисотлетними кедрами…» Последний раз его видел здесь Гердон Лориан…

Джовиб сурово молчал. Кулаки его медленно сжались и разжались, словно он победил гнев и решил что-то. Наконец он произнес:

— Я поговорю с Сумахом. И если это он, то я обещаю, он вернет нам Горящего! — Орион резко развернулся и вышел из оскверненного «святилища» под чистые струи утреннего света…

…Это была тишайшая из Таммарских гостиниц, с крохотным общим залом. Так получилось, что в тот вечер в зале не осталось никого, только Орион сидел за дальним столом в полумраке и следил за беготней светлячков по стенкам закрытой стеклянной колбы: здесь такими колбами заменяли лампы, когда не нужно было много света. Так экономилось масло и создавалась приятная атмосфера.