По окончании праздника цветов свидетель возвратился домой и узнал о пожаре только утром. Он немедленно же помчался на лошадях к даче Краевского и нашел ее уже всю в огне.
Деревянный двухэтажный дом представлял из себя сплошной костер; едкий, удушливый дым застилал глаза, и добровольцам-пожарным ничего более не оставалось делать, как стараться локализировать огонь. Соседние постройки были спасены, но дача провизора сгорела до основания. На пожаре свидетель встретил также и Ведерникова. Последний был одет в пожарную форму, с каской на голове, и казался страшно возбужденным. Растерянно отвечая на расспросы, он беспомощно бегал с топором в руке и со слезами просил спасти оставшегося на даче провизора.
Подсудимого присяжный поверенный Адамов характеризует скромным молодым человеком, добавляя, что, по слухам, Ведерников спас кого-то во время пожара.
Когда свидетель узнал о поджоге, он был сильно поражен совершенно неожиданным для него сознанием Ведерникова. Молодой человек жаловался на свою разбитую жизнь и говорил, что ему изменила любимая женщина, променяв его на простого кучера, и вместе с новым любовником собирается спровадить его на тот свет.
В заключение М. К. Адамов объяснил, что извещения о цветочном празднике 15 июля, — как утверждала Мария Краевская, — действительно были закрыты наклеенными сверху театральными афишами. Что же касается увоза Марией Краевской пожарного брандмейстера и его помощника, то это обстоятельство нисколько не могло помешать тушению пожара.
Из показания дворника сгоревшей дачи видно, что у Краевских было много различного ценного имущества, но перед пожаром никакие вещи не вывозили из дачи. Накануне пожара у них происходила большая стирка белья, которое тоже сгорело.
Кассир-управляющий сада «Озерки» М. А. Островский рассказывает, что сад этот был заарендован фирмой санкт-петербургского велосипедно-атлетического общества исключительно на средства Ведерникова. Придя в ночь пожара на дачу Краевского для подведения счетов, он курил папиросы и незаметно для себя задремал. Во время сна бывшая у него в руках папироса могла упасть на лежавшие на полу конфетти и воспламенить их. Сам Ведерников совсем не курит. После пожара подсудимый Ведерников сделался почему-то боязливым и приобрел даже револьвер для защиты. Краевская, бесспорно, имела на него большое влияние.
Подсудимая просит слова и дает объяснения относительно своей совместной жизни с покойным мужем. Говорила она нечисто по-русски, с французским акцентом, и в голосе ее слышались глухие, подавленные рыдания. Нового она мало внесла в следствие. Квартирная обстановка, ставшая добычей огня, по ее словам, стоила очень дорого. После пожара в Одессе супруги Краевские получили до 16 тысяч рублей страхового вознаграждения, и это дало им возможность более широко жить.
Казначей велосипедно-атлетического общества господин Александров видел подсудимого после пожара с обожженным лицом и рукой. Ведерников сообщил ему, что все его вещи сгорели, и был одет в довольно плохой костюм. Казначей не считал его способным на такое преступление, как поджог.
Далее свидетельские показания обрисовывают постоянно проявлявшуюся ревность Ведерникова. Между прочим, он был очень недоволен поездкой Марии Краевской в ночь пожара из сада в компании бравых добровольцев-пожарных. Очевидно, в нем говорило острое ревнивое чувство.
— Если бы она не ездила в ту ночь, а вернулась домой, то спасла бы мужа, — негодовал он.
Первым вопросом Краевской по возвращении на сгоревшую дачу было: «Где мой муж?»
— Он, должно быть, обжегся и поехал на перевязку, — стали успокаивать ее.
Находясь в доме предварительного заключения, Ведерников послал подсудимой 50 рублей, и она немедленно же из этих денег отослала 10 рублей своему кучеру.
Однажды Ведерников застал кучера в комнате Краевской. Он держал себя очень непринужденно с барыней, развязно говорил и помогал ей подрубливать платки. Ведерникова взорвала такая фамильярность, и он устроил Краевской целый скандал. Бешеная, дикая ревность всецело поглотила его.
Пожарный брандмейстер Лоренсон рассказывает, что, уехав в ночь пожара с Марией Краевской из сада «Озерки», они вместо проверки афиш стали кататься по дачным районам и затем в каком-то ресторане пили лимонад. Когда они возвратились в Шувалово, дача провизора уже догорала. Имущество этой дачи, по мцению свидетеля, было очень ценное и стоило не менее 12 тысяч рублей.
С своей стороны, помощник брандмейстера, А. Г. Мордуховский, добавляет, что они ездили с Краевской, между прочим, в деревню Юкки, и подсудимая все время ничем не обнаруживала своего волнения. Напротив, она казалась очень спокойной и беспечно веселилась. После пожара невольно возникло предположение, что кассир М. А. Островский курил на даче папиросу и, задремав, уронил ее на мешочки с конфетти. Другой причины пожара трудно было подыскать. Как покойный провизор, так и его знакомый В. А. Бандуров, ночевавший с ним и сломавший себе при падении руку, — оба ушли из Озерковского сада значительно опьяневшие. За ужином Бандуров побивал рекорд пьянства: кряду пил шампанское, простую водку и пиво, из-за чего по дороге к даче принужден был сесть на землю.
МАРГОЛИН Сергей Павлович
Родился в 1853 году По окончании Санкт-Петербургского университета прослушал полный курс военно-юридической академии После громкого дела о Макшееве (интендантские хтоупотребления) в 1882 году С П Марголин перешел в общую адвокатуру и дебютировал защитником в сенсационном деле Мироновича, обвинявшегося в убийстве Сарры Беккер Важнейшими его делами были монстр-процесс гельсингфорских инженеров, продолжавшийся два месяца, процессы «Черной банды», графа Соллогуба, Коссацкого, Юлиана Геккера (убийство), Ведерникова и Краевской Должен был выступать по известному делу бывшего священника Гапона, но неожиданно скончался за границей
Странные родственные отношения Ведерникова в семье провизора были известны и многим другим свидетелям.
После же катастрофы подсудимый начал жаловаться госпоже Александровой на участившиеся поездки Краевской в Петербург в компании с фатоватым кучером. Каждый раз поздно вечером он ревниво ожидал на станции их возвращения.
Сделав донос на любимую женщину, молодой человек озлобленно хохотал, прыгал и вообще вел себя как бесноватый.
— Я обвинил ее, я обвинил! — чуть не плясал.
Когда чувство жалости закралось в его душу, он попробовал объясниться с молодой женщиной и покинул ее еще более озлобленный.
— Подлая, она не стоит, чтобы я простил ее! — возмущенно кричал он.
От него же госпожа Александрова слышала, что он мстит вероломной женщине.
Тяжелое, гнетущее впечатление произвел на публику опрос дочери сгоревшего провизора, симпатичной 13-летней девочки Марии. Во время пожара она выскочила на крышу первого этажа дачи и была снята дворником.
Девочка замечала загадочное отношение молодого квартиранта к ее мачехе. Особенно девочку удивляли бывавшие между подсудимой и молодым человеком резкие ссоры из-за мужчин.
Молодой человек приходил в состояние раздражения, негодовал на свою квартирную хозяйку и вскоре же опять мирился с ней. После пожара отношения между Краевской и Ведерниковым стали все более и более обостряться; молодая женщина ходила гулять со своей падчерицей в сопровождении кучера и боялась, что квартирант когда-нибудь застрелит ее.
Во время последних ссор она открыто говорила Ведерникову, что не хочет более видеть его у себя, на даче.
Девочка-свидетельница, видимо, была очень удручена торжественной обстановкой суда и имела жалкий, беспомощный вид.
Подсудимая попросила, наконец, удалить девочку, находя излишним и неудобным присутствие ее на следствии, изобиловавшем пикантными подробностями.
Суд удовлетворил это ходатайство, и малолетняя свидетельница была отослана домой.
Затем опрашивалась госпожа Э. Г. Меджинова, бывшая сожительница доктора Владислава Краевского. Это — молодая, изящно одетая дама, по происхождению башкирка, с миловидным, располагающим лицом. Держалась она на суде очень весело, расточая улыбки направо и налево, и своей поразительной жизнерадостностью приводила всю публику в игривое настроение. Показания ее, однако, дали небольшой материал для следствия Свидетельница слышала от кого-то, что сгоревший провизор и его жена существовали, главным образом, на средства своего молодого квартиранта.
