После ареста его вместе с хозяйкой она все еще не переставала заботиться о нем, передала ему, через урядника, свои носовые платки и полотенце и с любопытством осведомлялась — не обеспокоил ли его внезапный арест.

На основании оговора Вередникова жена покойного провизора была привлечена к следствию в качестве обвиняемой в поджоге. Она, однако, упорно отрицала свою виновность и утверждала, что пожар на даче Краевского произошел помимо ее ведома, вследствие чьей-либо неосторожности с огнем.

С Э. Ф. Краевским она познакомилась еще в Одессе и, после смерти его первой жены, вышла за него замуж. Во время совместной жизни на их одесской квартире неожиданно случился пожар, и, заподозренные в умышленном поджоге, оба они были арестованы. Хотя окружной суд оправдал их, но процесс наделал в Одессе много шума, и Краевский принужден был покинуть этот город и переехать в Петербург. За ним вскоре последовала и жена, которая, получив со страхового общества 15 тысяч рублей за сгоревшее имущество, наняла в Петербурге, на Николаевской улице, квартиру в несколько комнат. Часть комнат она стала сдавать внаймы, и одну из них занял А. А. Ведерников. По словам обвиняемой, этот молодой человек начал ухаживать за ней и, добиваясь взаимности, бешено ревновал ее ко всем знакомым. В особенности же усилилась его ревность после смерти Э. Ф. Краевского. Заметив холодное отношение к нему со стороны молодой женщины, он пришел в отчаяние с пригрозил отомстить ей доносом, что она будто бы подожгла дачу в Шувалове.

Наконец, из свидетельских показаний обнаружилось, что по приезде Краевских из Одессы в Петербург оба они крайне бедствовали. Заработок провизора в это время был настолько ничтожен, что Мария Краевская вынуждена была поступить певицей в сад «Помпей», где дебютировала под именем «Margot Sans-Gene». Успеха она на эстраде никакого не имела, но взамен этого познакомилась в саду с некоторыми офицерами, и они стали давать ей средства к жизни.

Затем у нее завязался роман с Ведерниковым, и после этого она уже оказалась в состоянии нанять большую квартиру и завести дорогую обстановку и лошадей.

При проведении предварительного следствия по этому делу в руки помощницы начальника дома предварительного заключения попало письмо А. А. Ведерникова, адресованное Марии Краевской. Письмо это было написано на французском языке по просьбе Ведерникова небезызвестным купеческим сыном Василием Трахтенбергом, также содержавшимся в доме предварительного заключения и приговоренным санкт-петербургским окружным судом за мошенничество к наказанию.

В перехваченном письме Ведерников сообщал Краевской, что она ни в чем не виновата, так как он возвел на нее ложное обвинение, и что он спасет все-таки ее чистосердечным сознанием на суде.

Между тем, когда Ведерникова стали спрашивать о содержании письма, он просил не придавать последнему никакого значения.

Из его объяснений выходило, что перехваченное письмо было будто бы ложно написано с целью обмануть Краевскую и вызвать ее на переписку с Ведерниковым.

Кучер Краевской, как не имеющий отношения к поджогу дачи, был освобожден из-под ареста, а его хозяйка и Ведерников были переданы суду.

28 февраля 1902 года оба они предстали перед присяжными заседателями.

Дело слушалось во 2-м отделении санкт-петербургского окружного суда под председательством Д. Ф. Гельшерта.

Зал заседания буквально осаждался многочисленной публикой, но ее пускали только по билетам, разобранным еще за несколько недель до этого.

Защищали подсудимых: А. А. Ведерникова — присяжный поверенный Марголин и М. И. Краевскую — присяжный поверенный Нестор и Зейлигер (уже защищал ее в Одессе).

Со стороны гражданского истца — Русского страхового общества — выступал присяжный поверенный Мандель.

Председателем обвинительной власти являлся товарищ прокурора Зиберт.

По открытии заседания в зал были введены под конвоем оба подсудимых.

А. А. Ведерников — статный молодой человек, лет 27, с симпатичным лицом. Брюнет с бледным, матовым цветом лица, с небольшими черными усами и жгучим взглядом выразительных глаз, он выглядел красавцем. Просто, но со вкусом одетый, он держался с достоинством и производил на публику благоприятное впечатление. Образование он получил в Киевском реальном училище.

Подсудимая Краевская едва вошла в зал, слабо держась на ногах от волнения. Но, сев на скамью, она, по-видимому, быстро освоилась со своим положением и приняла непринужденный вид. Молодая женщина, 30 лет, француженка по происхождению, она не отличается красотой, хотя и не лишена некоторой доли миловидности и пикантности. К Ведерникову она относится предубежденно и села далеко от него, на противоположном конце скамьи. Родившись во Франции, она не умеет ни читать, ни писать по-русски и понимает только разговорный язык.

Всех свидетелей вызывалось свыше 60 человек, в том числе председатель парголовского добровольного пожарного общества присяжный поверенный М. К. Адамов. Однако некоторые из них не явились: мать подсудимой умерла, а купеческий сын Трахтенберг не был разыскан.

Старшиной присяжных заседателей был избран статский советник А. А. Чагин.

По прочтении обвинительного акта председательствующий обратился к Ведерникову с вопросом — признает ли он себя виновным в поджоге?

Среди публики наступает гробовая тишина, все глаза устремлены на подсудимого.

— Нет, не признаю, — слышится его твердый ответ.

Председательствующий задал тот же вопрос Марии Краевской.

— Нет, не виновата! — всхлипывает она и, закрыв лицо платком, судорожно плачет.

Первым свидетелем опрашивался становой пристав С. Н. Недельский. Судя по его словам, Ведерников, сознаваясь в поджоге, говорил, что ему ничего более не остается делать. Любимая женщина изменила клятвам и унизилась до грубой, животной связи со своим кучером. После, однако, он спохватился и спрашивал пристава: может ли он взять обратно свое обвинение Краевской?

— Я ее очень люблю, и мне все-таки жалко ее, — признавался молодой человек.

Ведерников (обращаясь к судьям). Я действительно говорил тогда неправду. Эта женщина меня так измучила, что я не мог владеть собой.

Председательствующий. Значит, вы к суду прибегли только для того, чтобы свести свои домашние счеты?

— Меня тогда все угнетало, — оправдывался подсудимый. — Я приходил в отчаяние от измены любимой женщины и выдумал на нее обвинение, чтобы отомстить.

— Почему же вы поддерживали эту ложь и после?

— Я не мог сказать прокурору и судебному следователю, что это была шутка с моей стороны. Да если бы я и сказал, то мне все равно не поверили бы, так как следователь, по-видимому, был уже твердо убежден в моей виновности. Вообще, во всей этой истории я попал в какую-то западню, из которой может вывести только суд.

— Но вы сами же устроили себе эту западню, — заметил председательствующий.

Полицейский урядник К. Людорф показал, что вслед за сознанием в поджоге Ведерников стал говорить, что он все-таки не виноват, как-то странно смеялся, бравировал и вообще старался казаться очень веселым. Под конец урядник невольно усомнился — уж не с ума ли сошел молодой человек.

В свою очередь, свидетель, брат покойного провизора, И. Ф. Краевский, рассказывает, что супруги Краевские приехали в Петербург из провинции лет семь тому назад. Первоначально они жили очень скромно. Э. Краевский получал в какой-то аптеке всего 50 рублей жалованья и постоянно нуждался в деньгах. Когда Ведерников познакомился с супругами Краевскими, они перестали вдруг бедствовать и зажили уже в полное свое удовольствие. Необходимые средства к жизни, очевидно, давал им сам же Ведерников.

— Он помогал от доброго сердца, — прибавляет свидетель. — Это был хороший молодой человек. Между ним и обоими супругами существовали самые милые, добрые отношения. Это была как бы одна семья, тесно сплоченная родственными узами.

Присяжный поверенный М. К. Адамов как председатель парголовского пожарного общества набросал яркую картину пожара дачи Краевского на рассвете 16 июля.