Не всякий храбрец может насчитать столько поединков, сколько было у нашего героя, ибо он дрался на дуэли по крайней мере четыре раза; днем и ночью, при ярком солнце, при луне и при свете факелов. Первый раз это было в коллеже, с президентом де Амо; во второй раз — с Лакотом из-за игры, (Вуатюр попросил разрешения прочесть молитву и прочел ее.) причем поединок был довольно забавный: Арно, который считал Вуатюра не кем иным, как гладиатором, стал рассказывать ему, как некую небылицу, что ему, Арно, передали, будто Вуатюр дрался с Лакотом; будто он повесил свой парик на дерево — быть может, он был болен? а затем — как прошла сама дуэль, которая не была очень кровавой. И оказалось, что все это правда. Третий поединок произошел в Брюсселе с одним испанцем, при лунном свете; а четвертый и последний — в саду дворца Рамбуйе, при свете факелов, с Шаварошем, домоправителем. Их ссора вспыхнула вследствие того отвращения, которое они питали друг к другу с той поры, как во дворце Рамбуйе появились три весьма кокетливых сестры… Шаварош, как я уже об этом говорил, был неравнодушен к г-же де Монтозье до ее замужества. Это не способствовало его примирению с Вуатюром; но окончательно их рассорило то, что Вуатюр, который не мог не приволокнуться за любой девушкой, особенно молодой и знатной, стал ухаживать за м-ль де Рамбуйе, как только та вышла из монастыря: то ли Шаварошу она тоже немного нравилась, то ли он был рад насолить Вуатюру. Молодая девушка, в противоположность своей сестре, была с ним не слишком строга и, весьма вероятно, выказывала благосклонность к Вуатюру. Я их нередко заставал за игрой в волан и играл вместе с ними или видел, как они шепчутся друг с другом, и в этом случае им не мешал. Вуатюр, возможно, способствовал тому, что девица эта стала менее благоразумной, нежели была прежде; сам он сделался совершенно несносен. Г-жа де Сент-Этьен говорит, будто под конец все от него устали, и если бы не то, что в доме к нему давно привыкли, и не пользуйся он расположением г-жи де Рамбуйе, к которой он относился с приязнью, его давно бы выставили за дверь. Монтозье никогда не испытывал к нему симпатии, так как был убежден, что Вуатюр скорее унизил, нежели возвысил его во мнении г-жи де Монтозье, чьей руки он тогда искал; не раз он говорил, когда Вуатюр старался чем-либо насмешить общество: «Ну что здесь смешного? Вы находите, что это интересно?».

Вуатюр довел Шавароша черт знает до чего, а тот, понимая, что Вуатюр воспользуется его, Шавароша, сдержанностью и захочет выдать ее за трусость, обнажил против него шпагу и ранил его в бедро. На шум вовремя прибежали, ибо рассказывают, будто один из лакеев Вуатюра собирался пырнуть Шавароша сзади. Вуатюр поначалу не хотел признаваться, что Шаварош его ранил; он утверждал, будто его задел шпагой разнимавший их лакей. Однако потом все выяснилось. Шаплен и Конрар высказывались против него; но это и не могло быть иначе, ибо Вуатюр потешался над ними, а также и над Костаром, хотя Костар и воображает, что это не так, но достаточно прочесть для этого их письма.

Г-н и г-жа де Монтозье стали на сторону Шавароша, но более всего изумило Вуатюра то, что Арно больше поддерживал Шавароша, чем его. Г-жа де Рамбуйе была чрезвычайно огорчена всем случившимся. Уже само по себе это было нелепо, потому что случилось с людьми, которым было уже под пятьдесят и которые, тот и другой, молились или должны были молиться, ибо они жили либо на бенефиции, либо на доходы с бенефиций; кроме того, г-жа де Рамбуйе опасалась, как бы не стали распускать глупые слухи насчет ее дочери; впрочем, м-ль де Рамбуйе очень быстро успокоилась. Епископу Грасскому вдруг вздумалось по поводу этого поединка написать злую сатиру, в которой поросенок дерется со щукой. Под «поросенком» подразумевался Шаварош: он столько раз ездил в Иер и обратно, что его прозвали «Монастырским поросенком»; припомнив, что письмо Ла-Карпа к принцу де Конде[266] начинается со слов «Куманек мой щука», Принц прозвал Вуатюра «Куманек мой щука». M-ль Поле, столь же быстрая, как и Прелат, прочла эту сатиру, как нечто развлекательное, г-же де Рамбуйе. Я при этом присутствовал; Маркизе это было смертельно скучно, но она и виду не показала. Впоследствии г-н де Монтозье изъял с помощью Пелиссона то место из «Погребения Вуатюра», где говорится об этом поединке. С той поры Вуатюр стал бывать во дворце Рамбуйе гораздо реже.

После этого безрассудного поступка Вуатюр жил недолго; карточная игра способствовала развитию у него подагры; должно быть, этому со действовали и женщины. Он умер, проболев четыре или пять дней, из-за того, что невзирая на свою подагру принял слабительное.

Кстати о картах. Дав обет больше не играть, он отправился однажды к Коадъютору, дабы тот освободил его от этого обещания; там он застал Лега, который сказал ему: «Да плюньте вы на это, давайте сыграем!». В самом деле, он уговорил Вуатюра сесть за карты и выиграл у него триста пистолей, так и не дав ему поговорить с Коадъютором. Вино не могло быть причиной его подагры, ибо он пил только воду. Г-н де Бассомпьер говорил, будто все, что других подбадривало, Вуатюра валило с ног. Вот куплеты, которые написал некий Бло, дворянин, состоявший на службе Герцога Орлеанского, во время разгульной попойки:

А еще кто-то написал так:

Как-то Вуатюр зашел в трактир, где кутил Герцог Орлеанский. Бло, решив позабавиться, запустил ему чем-то в голову; произошел переполох, все бросились смеясь к Вуатюру, какой-то ливрейный лакей, по легкомыслию, едва не пронзил Поэта шпагой, когда тот пытался удрать: лакей, надо думать, выпил и решил, что Вуатюр осмелился посягнуть на жизнь Его Королевского Высочества.

Как только Вуатюр заболел, г-жа Сенто, верная г-жа Сенто, побежала к нему. Говорят, будто он не пожелал ее видеть; тем не менее она стала ходить туда каждый день. Она утверждает, что это не так и что она улаживала с ним кое-какие денежные расчеты. Ее старались утешить, а она твердила: «Вот последний удар Судьбы».

К нему ходила еще и другая женщина, с которой он находился в предосудительной связи. Это была дочь газетчика Ренодо, которую Вуатюр поссорил с мужем; совсем незадолго до своей болезни он совершил с нею прогулку. Красотою она не отличалась, но он хотел всем внушить, будто у нее замечательный ум. Уверяют, что и ее тоже он не пожелал видеть. М-ль Поле рассказывала, будто он умер, как султан, среди своих жен. Я уже упоминал, что она заказала по нему заупокойные мессы, но простить его так и не простила. Я видел, как она возмущена была тем, что г-жа де Рамбуйе отзывалась о Вуатюре слишком хорошо. «Я-то думала, — говорила она, — что надобно молить бога за упокой его души, но вижу теперь, что его остается только причислить к лику святых».

Саразен написал «Погребение Вуатюра», где, правда, немало длиннот; однако это лучшее из всего, что он создал. Он обокрал самого Вуатюра, позаимствовав из его «Послания к г-ну де Колиньи» всех этих разнообразных Амуров. Тут достаточно видна злонамеренность автора, который не может скрыть своей зависти; так, подмечая ошибку Вуатюра, он в одной из глав говорит: «Когда Веттурий[267] пояснял новобрачным, что произошло между ними…». Правда, в этом «Послании к г-ну де Колиньи» нет большого искусства, ибо Вуатюр рассказывает этому сеньору, причем безо всяких обиняков, нечто такое, что тот знает лучше него. Саразен выставляет Вуатюра превздорным человеком. Г-жа де Рамбуйе никак не решалась прочесть это сочинение; наконец г-жа Сенто упросила ее. Она полагала, бедная безумица, что это послужит на пользу ей и Вуатюру.