На Кардинала довольно часто находили столь сильные приступы меланхолии, что он посылал за Буаробером и другими, кто умел его развлекать, и просил: «Развеселите меня, если знаете, как это сделать». И тут каждый дурачился, как мог, и когда у Кардинала становилось легче на душе, он снова принимался за дела.
Было замечено, что кардинал де Ришелье весьма сурово усмирил мятеж «Босоногих»[194] в Нормандии потому, что эта провинция когда-то имела своих государей, что она кичится своей древностью более чем какая-либо другая провинция, что она соседствует с англичанами и, возможно, все еще склонна к тому, чтобы иметь своего герцога.
Было также замечено, что запрещение взвешивать пистоли оказалось большой ошибкой; ибо их стачивали до того, что стоимость их по весу упала до шести ливров, и, когда приходилось вывозить золото из Франции, Король много на этом терял; в конце концов у Кардинала открылись глаза. По правде говоря, он избрал верный путь, дабы пресечь это злоупотребление, — он сразу обесценил такие пистоли. Пришлось затем принять решение касательно тех, кто их стачивал. Монторон выдавал всех виновников Королю и убеждал присудить их к возможно более высокому денежному штрафу. Мошенников оказалось столько, что в Королевстве не хватило бы веревки, чтобы их всех повесить. Из-за некоторых членов Государственного Совета, у коих водилось неполновесное золото, был издан нелепый указ, запрещавший взвешивать пистоли. Это заставило начать чеканку луидоров.
Кардинал выступил в Парламенте в присутствии Короля, и речь его, довольно пространная, наделала большого шуму. Немало способствовал сему и сам оратор, ибо в сущности его речь была не бог весть что. (Талон старший, товарищ прокурора, человек недалекий, стал по глупости расхваливать в Парламенте, в присутствии Короля, кардинала де Ришелье сверх всякой меры. Выходя оттуда, Кардинал сказал ему: «Господин Талон, вы не сделали сегодня ничего ни для себя, ни для меня».) Пошли разговоры о том, что ее надобно напечатать. Ришелье попросил кардинала де Лавалетта созвать кое-кого из людей сведущих; собрались у Ботрю. Пришли г-н Годо, г-н Шаплен, г-н Гомбо, г-н Гийе и г-н Демаре, которого Ботрю привлек по собственному побуждению. Речь читали крайне внимательно, как того хотел Кардинал. Сидели с десяти часов утра до вечера и отметили только самое главное; узнав, что речь изучали столь долгое время, Кардинал тотчас же передумал и решил ее не публиковать. Ботрю был против того, чтобы показывать Кардиналу все пометки, сделанные собравшимися, ибо пометок было множество и это могло бы рассердить Ришелье. Речь была полна ошибок в языке, точно так же как составленный им Катехизис или Христианское поучение. Он хорошо умел судить о вещах, но плохо развивал свою мысль. Когда же говорил кратко, то излагал ее превосходно и очень тонко. Перу его принадлежит только «Наставление приходским священникам», да и то здесь он взял ото всех понемногу; в остальных же сочинениях содержание заимствовано у Леско, а французский язык у Демаре.
В дальнейшем он не был столь покорен; он считал, что пишет прозою лучше чем кто-либо на свете, но ценил только стихи. Он написал Катехизис, который был напечатан, где, между прочим, говорится: «Это все равно, как если бы кто-то пытался понять «Мавра» Теренция без комментариев». Это свидетельствует о том, что Теренция он все же читал. Катехизис его был исправлен впоследствии г-ном Демаре, который привел его в тот вид, какой он имеет ныне.
Есть еще две других книги, написанные Кардиналом; первая называется «Совершенство Христианина». В предисловии он сообщает, что составил эту книгу во время беспорядков в Корби[195]. Это нелепое чванство. Будь это даже так, что совершенно неправдоподобно, ибо ему недоставало досуга и голова его была занята совсем другим, говорить об этом не следовало. Г-н Демаре, по распоряжению г-жи д'Эгийон, а также г-н епископ Шартрский Леско, который был его духовником, немного исправили это сочинение.
Вторая книга озаглавлена: «Трактат, указующий на самый легкий и самый надежный способ обращения тех, кто отпал от церкви». (Многие полагали, что сие последнее сочинение принадлежит г-ну де Шартру, ибо стиль его достаточно сходен (насколько можно судить по имеющемуся образцу) с одобрительным отзывом, который этот прелат предпослал книге. Кардинал заставлял работать над различными темами многих лиц; после этого он отбирал из них нужные и выбирал довольно удачно.) Эту книгу проверили г-н де Шартр и аббат де Бурзе. После этого г-жа д'Эгийон попросила г-на де Шаплена переделать некую «Мольбу к Святой Деве Марии». Он это выполнил, но она ничего не изменила в тексте, то ли по совестливости, то ли из уважения к своему дяде.
В этом человеке меня поразило еще одно: он никогда не читал Мемуаров о царствовании Карла IX[196]. Вот убедительное тому доказательство. Кто-то упомянул в беседе с ним о «Добровольном рабстве» Этьена де Ла-Боэси; это один из трактатов, входящих в сии «Мемуары» (и такой трактат, если уж говорить все, что я о нем думаю, который представляет собою лишь расширенное ученическое сочинение и на долю которого выпала большая слава, нежели оно того заслуживает)[197]; Кардиналу захотелось увидеть сие произведение; он посылает одного из своих дворян, дабы тот прошел по всей улице Святого Иакова, спрашивая книгу «Добровольное рабство». Книготорговцы в один голос отвечали: «Мы не знаем, что это такое». Они позабыли, что сей Трактат содержится в Мемуарах о царствовании Карла IX. В конце концов сын некоего Блэза, довольно известного книготорговца, вспомнил это и сказал отцу; и когда тот дворянин снова зашел к ним, он сказал ему: «Сударь, есть тут один любитель редкостей, у которого найдется то, что вы разыскиваете, но без переплета; и просит он за эту книгу пять пистолей». — «Неважно», — отвечает Дворянин. Хитрец выходит в заднюю комнату, возвращается с тетрадями, которые он расшил, и получает свои пять пистолей.
Кардинал оставил также записки, дабы по ним написать потом историю своего времени. Г-жа д'Эгийон впоследствии справилась об этом у г-жи де Рамбуйе, услугами которой она могла воспользоваться. Г-жа де Рамбуйе спросила на сей счет мнение г-на де Вожла, который назвал ей г-на д'Абланкура и г-на Патрю. С первым она не захотела иметь дело из-за его веры, а что до Патрю, побеседовать с коим она поручила г-ну Демаре, то он ответил, что для лучшего составления этой истории надобно отказаться от всего остального; что он, стало быть, будет вынужден расстаться с жизнью при Дворе, пусть, мол, ему пожалуют бенефицию, приносящую тысячу экю ренты, или же единовременную сумму. Г-жа д'Эгийон предложила ему должность Наместника округи Ришелье. Он ответил, что даже за сто тысяч экю не согласен расстаться со своими парижскими друзьями и утратить их беседы. Впоследствии он мне клялся, будто был тогда в восторге, что его не поймали на слове, и что он пришел бы в ярость, ежели бы его заставили расхваливать тирана, который упразднил все законы и надел на Францию невыносимое ярмо. Всего каких-нибудь четыре года назад г-н де Монтозье полагал, что в какой-то мере способствовал назначению на вышеназванную должность г-на д'Абланкура, ибо г-жа де Вижан, с коей он и Шаплен имели случай говорить, ушла в твердом убеждении, что различие в вероисповедании не может здесь служить препятствием и что г-жа д'Эгийон не могла сделать лучшего выбора. Но это ни к чему не привело, хотя с ним и расстались, назначив ему две тысячи пенсии. Поговаривали, что епископ Санси в Сен-Мало работает над историей и над Записками Кардинала, но они так и не появились. Когда этот дворянин из Сен-Мало был послом в Оттоманской Порте, его секретарю, по имени Мартен, удалось устроить побег из Семибашенной Цитадели знатным полякам и некоей даме, которая обещала выйти за него замуж. Мартен спасся вместе с ними. Санси получил за это сто ударов палкой по пяткам. В ту пору он еще епископом не был.
