Однако генерал Михаил Морузоф утаил от монарха то, что представлялось ему главной целью, которую преследовал адмирал Канарис, касаясь эмиграции в Палестину евреев из Польши, оказавшихся на территории Румынии. Начальник секретной службы румынского военного министерства верой и правдой служил главе абвера, которого почитал как убежденного и беспредельно преданного фюреру национал-социалиста. И он не сомневался в том, что весь смысл его переговоров с Аршнитом состоял в намерении вместе с эмигрантами заслать своих людей в находящуюся под мандатом Великобритании Палестину. Не сомневался он и в том, что король Кароль Второй не просто симпатизирует англичанам, но является законченным англофилом, хотя и скрывает это. Морузоф располагал достаточными основаниями для такого заключения. Он знал не только о родственных связях своего монарха с правящими кругами Великобритании, но и о заключенных им сделках с английскими фирмами, о его махинациях с английскими банкирами. Наконец, ему было известно, что до приезда в Румынию начальника германского абвера по настоянию короля Кароля государственные деятели страны специально ездили в Лондон и вели тайные переговоры о вступлении в Румынию англо-французских войск. Незадолго до этого Соединенное Королевство дало Румынии гарантии, аналогичные данным Польше.
Слуга двух господ, начальник румынской секретной службы понимал прекрасно, что малейший намек на то, что адмирал Вильгельм Канарис идет навстречу сионистам ради того, чтобы напакостить англичанам, подорвать их позиции в Палестине, будет с раздражением воспринят королем и толкнет его к ответным действиям, могущим свести на нет замыслы почитаемого генералом Морузофом главы германского абвера. Морузоф видел всю беспомощность англичан и французов, их нерешительность в войне с Германией, голословность в гарантиях, данных как Польше, так и Румынии, а также явную готовность их пойти на сделку с Гитлером. Михаил Морузоф предвидел будущее третьего рейха. И делал на него ставку…
Однако ни генерал Морузоф, ни тем более король Кароль не догадывались о главной цели, которую преследовал начальник германского абвера, ограничиваясь туманным обещанием оказать содействие эмиграции в Палестину лицам еврейского происхождения. Адмирал действительно хотел использовать эту возможность для засылки в район Ближнего Востока своих агентов. Этим вопросом абвер уже занимался. Но у Вильгельма Канариса была и другая цель, отнюдь не свидетельствующая о его преданности фюреру и германскому рейху… Оставшись с глазу на глаз с Аршнитом, адмирал намекнул, что сама идея эмиграции и тем более ее осуществление могут натолкнуться на очень серьезное противодействие со стороны некоторых лиц, стоящих во главе службы безопасности германской империи.
— Гейдриха? — тут же спросил Макс Аршнит. — Он возглавляет тайную полицию?
В ответ немец только слегка кивнул головой. До возвращения на минутку отлучившегося румынского генерала Морузофа, устроившего ему эту встречу с миллиардером, начальник абвера успел сказать Аршниту:
— Ваши друзья должны понять, что на серьезную поддержу абвера в этом деле, как, впрочем, и на продолжение уже налаженной переброски оружия через тельавивское экспортно-импортное бюро, в дальнейшем можно рассчитывать, только устранив упомянутое препятствие… Пути и возможности у ваших друзей превеликие! Я знаю их не первый год… Каштаны из огня им не придется самим, таскать. Пусть хорошенько подумают. Не сомневаюсь, они сумеют найти средства для устранения этой преграды…
Миллиардер понимающе улыбнулся. Ему льстила столь высокая оценка начальником германского абвера возможностей его друзей из «всемирного сионистского Центра»…
Рассеянно взирая на кружащихся вокруг елки гостей, Макс Аршнит с лукавой улыбкой чутко прислушивался к диалогу между Каролем Вторым и герром Клодиусом. Его поражала недальновидность монарха. Вместо того чтобы искать пути сближения с немцами, имея при этом в виду не столь уж отдаленную перспективу их абсолютного политического, военного и экономического приоритета среди европейских стран, король лавирует, извивается, как уж, ограждая позиции англо-французского капитала. Аршнит и прежде не раз убеждался в том, что Кароль Второй неохотно идет навстречу желаниям и требованиям Берлина и всячески маскирует при этом свою ориентацию на Лондон и Париж. Однако ему не удавалось ввести в заблуждение немцев. Они явно были недовольны им, и потому Аршнит рассчитывал, что немцы должным образом оценят подслащенную пилюлю, которую барон и баронесса намерены были поднести его величеству в качестве заключительного аккорда этого «скромного вечера».
Оглядев зал, Аршнит понял, что ему следует уделить внимание и другим гостям. Он извинился и направился к кружку людей, стоявших в стороне с бокалами в руках. Это были вожаки распущенных королем некоторое время тому назад партий — национал-царанистской и заключившей с ней тайный союз «железной гвардии». Этих господ миллиардер знал хорошо, знал, у кого из них какой пакет акций и насколько обширны их поместья, какие посты занимают они в единственно легальной в стране партии «фронт национального возрождения», созданной по указанию его величества и во всем копировавшей национал-социалистскую, вплоть до формы одежды! А уж о форме Кароль Второй заботился с завидным постоянством… Не проходило сезона, чтобы в стране не была введена новая форма для офицерства или для чиновников!
Аршнит не успел сделать и нескольких шагов, как его окружили пожелавшие выпить с хозяином виллы бокал вина гости в лампасах, с золочеными поясами и эполетами, зелеными нарукавными лентами с белым, как у нацистов, кругом, в котором вместо свастики чернели три буквы «FRN» — от «фронта национального возрождения» три начальные. Макс Аршнит не успел допить поднесенный ему бокал, как в зал вошел великан дворецкий в кремовом смокинге и объявил о начале лотереи — «Томбола».
— Беспроигрышная и бесплатная! — пояснил он, обходя гостей и вручая им занумерованные жетоны, извлекаемые из серебряного ведерка.
По залу прокатилась волна восторженного шепота. Гости стали догадываться о назначении драгоценных предметов, украшавших елку, и, опережая события, вкось и вкривь истолковывать цель этой ошеломляюще дорогой затеи.
От дворецкого не требовалось особой ловкости, чтобы вынуть из ведерка заранее отложенный номерок, когда, обходя гостей, он дошел до его величества. Принимая жетон, монарх обернулся к Аршниту, оказавшемуся снова рядом, и шутливо сказал:
— Какая досада! Чертова дюжина… Это явно несчастливое число одарит меня, вероятно, хлопушкой… А я рассчитывал по меньшей мере на портсигар!
— Хлопушки, ваше величество, только в придачу к выигрышам, — в тон королю ответил Аршнит. — Ну а за портсигар не ручаюсь… Слепой жребий может одарить им и некурящую даму, а вам преподнести женское украшение… Но я думаю, что в обоих случаях выигрыши найдут себе должное применение.
Оделив всех приглашенных жетонами, дворецкий приступил к розыгрышу. Называя очередной номер и выпавший на него драгоценный выигрыш, он тут же снимал его с елки бамбуковым шестом и опускал на роскошный поднос, который держал негритенок. Одетый в ярко-красный костюм с двумя рядами густо расположенных перламутровых пуговиц на пиджаке, в золотистой шапочке, увенчанной пушистым веником из разноцветных перышек, мальчуган походил на ассистента циркового мага.
Сопровождаемые бурными аплодисментами присутствующих, барон и баронесса торжественно вручали осчастливленному гостю щедрый подарок вместе с начиненной грошовым сувениром хлопушкой. Оркестр тотчас же исполнял туш, все стихали в трепетном ожидании очередной манны небесной, и далеко не каждому удавалось напустить на себя вид бесстрастного наблюдателя этой вызывающе расточительной и вместе с тем волнующе соблазнительной лотереи.
Благосклонно созерцая происходящее, гордый монарх всячески старался при этом скрыть свое раздражение. Уверенный в том, что неожиданное появление на вечере Макса Аршнита нарочито подстроено, он был склонен теперь рассматривать сумасбродное одаривание гостей как наглый намек на безграничные возможности миллиардера, не идущие ни в какое сравнение с возможностями самого короля. Придя к такому заключению, он решил всем своим поведением подчеркнуть полное равнодушие к происходящему, демонстративно показать, что оно его нисколько не волнует и не удивляет. Встав спиной к елке, Кароль Второй возобновил деловую беседу с Клодиусом.
