Еще совсем недавно Хаим Волдитер относился недоверчиво к высказываниям Нуци Ионаса о планах создания многомиллионного еврейского государства. «О каком государстве с молочными реками и кисельными берегами можно говорить всерьез, если здесь нет даже нормального жилья? — думал он, но тотчас же возражал самому себе: — Конечно, такие, как Соломонзон, живут ничего себе! Дом-особняк, ковры и прислуга, телефоны и шоферы… Роскошь! Для них здесь действительно земной рай. Им можно жить… Почему бы и нет?»

Хаим ничего не знал о закулисной деятельности сионистской верхушки, создавшей различные тайные организации. Не знал он, что эти организации располагают разветвленной сетью агентов в правящих кругах и правительственных учреждениях многих стран мира. Не знал он и об истинном назначении экспортно-импортного бюро, служащим которого состоял с первых дней прибытия в Палестину.

Между тем тайные организации сионистов с каждым днем все более активно разворачивали свою деятельность, направленную на создание в Палестине еврейского «национального очага». В системе этих организаций особое место принадлежало специальной оперативной службе при штабе «хаганы», исполнявшей роль секретного политического ведомства и занимавшейся сбором информации. Эта служба при штабе «хаганы» получила два года назад через своих доверенных лиц от английских чиновников «верховного комиссариата по мандату для Палестины» документ с пометкой «строго конфиденциально». В нем сообщалось о предстоящем прибытии в Палестину двух корреспондентов немецкой газеты «Берлинер тагеблатт».

В Лондоне не придали особого значения кратковременному визиту немцев. Зато этим сообщением заинтересовались люди из специальной оперативной службы «хаганы» и особого штаба «массад»[53], непосредственно подчиненного политическому департаменту «еврейского агентства».

Недавно реорганизованная служба «хаганы» получила название «шэрут ле Исраэль», а для маскировки ее сокращенно именовали ШАИ. По настоянию ее руководителя Рувима Шилоаха, в недавнем прошлом офицера Интеллидженс сервис, англичане из «верховного комиссариата по мандату для Палестины» получили от лондонских коллег, в свою очередь черпавших информацию через людей, работавших в германском абвере, сведения о том, что оба корреспондента, направляющиеся в Палестину, не имеют ничего общего с газетой «Берлинер тагеблатт». Весьма подробные данные о них содержались в поступившей из Лондона дополнительной шифровке с грифом «совершенно секретно».

Тщательно — при непосредственном участии руководителей «массад» и ШАИ — готовились в Палестине к приезду зарубежных гостей. И с того момента, как немцы ступили на «обетованную землю», их сопровождали представители этих двух тайных служб — и при осмотре Хайфы, и в поездках по Тель-Авиву, и во время прогулок по кривым и грязным переулкам Яффы. Отсюда пути немецких «газетчиков» разделились: один отправился в Иерусалим, чтобы запечатлеть на пленке древние храмы, монастыри и особенно паломников, прибывающих со всех концов земного шара на поклон «гробу господнему». Об этом «журналист» охотно сообщал при каждом удобном случае, умалчивая, разумеется, о своем главном намерении: встретиться с людьми великого муфтия Иерусалима Амин-эль-Хуссейна, на которого в Берлине возлагали большие надежды в связи с предстоящей активизацией в этом районе «пятой колонны».

Второй немецкий «корреспондент», молодой, худощавый белобрысый, выехал на рейсовом автобусе в Шароа — небольшую зажиточную немецкую колонию. Проживавшие здесь с давних времен поселенцы гордились древним монастырем, своим хорошо налаженным хозяйством и пристрастием к старинным национальным обычаям и обрядам. Однако молодой гость в этой местности не стал задерживаться. К исходу дня он отбыл в Иерусалим, где ему предстояло встретиться с напарником. В пути он заночевал в небольшом и тихом поселке, заселенном недавно прибывшими из Европы евреями-иммигрантами.

Надев пижаму, молодой «журналист» с наслаждением растянулся на большой и удобной кровати. Но заснуть ему не удалось: в дверь постучали, и тут же вошли трое. Это были агенты специальной оперативной службы «хаганы». Представителем «шэрут ле Исраэль» был высокий моложавый человек, за толстыми стеклами его очков прятались зеленоватые глаза, седые виски красиво оттеняли матовый цвет лица. На чистейшем берлинском диалекте он заявил, что уважаемый гость Палестины совсем не тот, за кого пытается себя выдавать, и что истинная цель его приезда не имеет ничего общего с журналистикой…

— Это гнусная провокация! — вспылил «уважаемый гость Палестины». — Предупреждаю вас, что подобные инсинуации по отношению к гражданам великого германского рейха не остаются безнаказанными!..

Хагановцы, нагло ухмыляясь, молча рассматривали белобрысого «журналиста». Один из них остался у дверей; правый карман его пиджака выразительно оттопыривался.

— Хотите того или нет, а вам придется выслушать нас, — проговорил представитель ШАИ. — Итак, нам известна вся ваша подноготная… Ну хотя бы то, что родились вы в Золингене девятнадцатого марта тысяча девятьсот шестого года. Зовут вас Адольф, но фамилия не Экман, как значится в заграничном паспорте, а Эйхман. Незначительная деталь!..

Немец молчал, с тревогой слушая вкрадчивый голос хагановца.

— И вам, естественно, невыгодно являться в Палестину под своей фамилией, герр хауптшарфюрер СС Эйхман. При чем тут журналистика, когда вы работаете в одной из секций «Зихерхайтдинст»?[54] Там, насколько нам известно, вы довольно успешно занимаетесь выявлением франкмасонов. Не правда ли?

Внешне казавшийся невозмутимым, немец, однако, после каждого слова, после каждой фразы наглого собеседника испытывал все большую тревогу, и лишь последнюю фразу он воспринял со скрытым вздохом облегчения. Данные о его работе в секции по борьбе с франкмасонами хотя и соответствовали истине, но устарели: почти два года он возглавляет департамент, разрабатывающий «решение еврейской проблемы».

На эту весьма существенную деталь в шифровке с биографическими данными на эсэсовца Адольфа Эйхмана не было и намека. Составлявшие депешу англичане не без умысла умолчали о ней. Они заведомо знали, что сведения о так называемом «журналисте из «Берлинер тагеблатт» предназначены для «шэрут ле Исраэль» и что они могут стать достоянием экстремистов из «хаганы»… Как потом, в случае какого-либо эксцесса, они, англичане, объяснят факт выдачи Эйхману визы на право посещения подмандатной Великобритании Палестины? Кроме того, обстоятельства складывались так, что Лондон не был заинтересован в обострении отношений с Германией.

Поняв, что вторгшиеся люди не знают о главном, Эйхман несколько успокоился, но все же не знал, как вести себя дальше, и гадал, что все это может кончиться. Ему шел всего лишь тридцать первый год, в СД он работал менее трех лет и все эти годы не вылезал за пределы рейха.

В отличие от немца, назойливые собеседники были мастерами дел именно подобного рода… Представитель «шэрут ле Исраэль», иронически посматривая на внешне спокойное лицо Эйхмана, по-прежнему вкрадчиво, как по гомеопатическому рецепту — через короткие интервалы, продолжал оказывать на него нажим во все возрастающей дозе. Он напомнил Эйхману, как еще в раннем возрасте отец привез его из Золингена в Линц, здесь он с трудом окончил начальную школу, проучился четыре года в реальном лицее и всего лишь два года посещал курсы федерального технического училища, которое готовило младших инженеров-электриков. Своего девятнадцатилетнего сыночка Эйхман-старший, тогда директор электротрамвайной компании города Линца, устроил продавцом фирмы электрооборудования. Через два года Адольф Эйхман, уволившись, уехал в Вену.

Поразил Адольфа Эйхмана перечисленный незнакомцем длинный и точный перечень лиц, с которыми он либо дружил, либо лишь изредка общался. Среди них были и евреи, которые, как подчеркнул непрошеный гость, весьма положительно отзываются об Адольфе и тем более о его отце, известном в Линце как «электро-Эйхман», все еще проживающем на Ландштрассе, 32.